Ася внутренне собралась и углубилась в изучение графика. К тому же бегство — признак слабости, а она не такая. О-о, для Юлика в ней нет ни одной слабинки по той простой причине, что она не любит и не любила его. Симпатия, приятное времяпрепровождение — да, но не любовь. И даже секс он не может поставить себе в актив. Интересно, что в нем нашла его жена? Уйти от Ивана, и к кому! В памяти всплыл вопрос Вани: любит ли она выяснять отношения? Нет. Теперь Ася могла с уверенностью сказать, что нет. Это ассоциировалось с ссорой, доходящей до скандала. В самом деле, человек добивается, чтобы услышать то, что другой говорить не хочет. Один мудрец сказал: не хочешь услышать ложь — не спрашивай. И Ася бессознательно подчинялась этой мудрости. Она редко задавала вопросы, предоставляя собеседнику самому говорить о том, что он считает нужным. Скрытная сама, она не лезла в душу, зная: когда придет доверие, придет и откровенность. Жаль только, что некоторые путают откровение с элементарной честностью и порядочностью. И в результате о семейном положении сообщается постскриптум, и у матери неожиданно обнаруживается тяжелая болезнь, а родные дети превращаются в племянников… Господи, и поворачивается язык говорить такое о самых близких!

Да, решила Ася, она встретится с Юликом, выслушает — самой сказать нечего, — попрощается и отправит восвояси.

Кстати, и другой — абсолютно не Ваня!


Иван захлопнул дверь, сразу отправился на кухню и плюхнул сумку на стол. Тезка нагрузил его от всей души. «Возмещаю испорченные химикаты», — сказал он Ване, вручая хозяйственную сумку продуктов домашнего приготовления.

Ваня бросил еще один оценивающий взгляд на «возмещение» и подумал, что вряд ли осилит такое количество за неделю, даже при наличии холодильника. Будем набирать калории, вздохнул он, выгружая продукты из сумки, — не пропадать же добру.

Возвращение к городской жизни началось с душа. Правда, в деревне Иван мылся каждый день под импровизированным душем — бочкой с нагретой за день водой, но, рассчитывая на один день командировки, взял лишь одну запасную рубашку. И к концу четвертого дня воротил нос от ее запаха. Но кто знал, что модернового запала компьютеризации у сельских работников, вернее работниц, хватит лишь на то, чтобы строить глазки программисту, а председатель респектабельного колхоза, тезка и почти ровесник, как будто всю жизнь ждал подходящую компанию? Вино лилось рекой. Серьезный в городе, он как будто становился другим в родном деревенском доме. Да, душа-человек, смекалистый мужик и работяга… Но столько пить!..

Иван помотал головой под прохладной струей и расслабился. Все. Командировка в прошлом, остатки похмелья смоет вода, и со свежей головой на работу.

И Настя. Он скучал по ней. Наверное, так и должно быть, и все же удивительное чувство. Ваня улыбнулся. Как приятно чувствовать себя человеком с нормальными человеческими ощущениями. Еще недавно ему казалось, что душевный подъем, ожидание чего-то неизвестного, грусть и радость утеряны для него навсегда. Но надо же, спустя почти десять лет он вновь, и даже с большей остротой, переживает чудесные чувства. Иван рассмеялся, легко и громко.

Улыбка перемежалась со смехом, когда Иван вернулся на кухню. Холодный душ придал ему аппетита, и деревенские деликатесы, как никогда, соответствовали его настроению.

Интересно, Настя скучала по нему? Грустила? Ждет ли встречи? Ему хотелось, чтобы было так. Жуя окорок без хлеба, Иван представил, как Настя бросается в его объятия, сетует, что так долго пропадал, не сказав ни слова… Увы, хорошо бы, но Настенька не тот человек, к тому же и отношения у них не те, чтобы кидаться на шею. Тогда как? Замрет от неожиданности, потом улыбнется и спросит: «Что-то вас давно не было видно?» — или что-то в этом роде. Но обязательно улыбнется — искренне, светло, и станет понятно, что она ждала.

Отрезав кусок окорока побольше, Иван подошел к окну, облокотился об угол стены и стал рассматривать двор. Вид, прямо скажем, не чета деревенскому — ни деревца, ни кустика, даже трава не растет. Но ничего. Позже, осенью, он посадит под окнами деревья, весной разбросает семена неприхотливых цветов, и будет порядок. Вдруг Настя поможет и наверняка Катерина. Дети любят копаться в земле. А Настя? Любит ли она землю?

Он заметил ее издалека. Быстрым, упругим шагом, каким ходят балерины, она приближалась к дому. Запихнув в рот остаток мяса, Иван открыл окно, снял замок и распахнул железную решетку. И снова прислонился к оконному проему, следя за девушкой. Заметит ли она своего соседа?

Ася смотрела прямо перед собой, не отвлекаясь на посторонних. Она была решительно настроена на объяснение с Юлианом, и волновало ее лишь то, чтобы не поддаться жалобам, просьбам, мольбам или уговорам чужого мужа. Она должна выдержать, чтобы окончательно разорвать все нити, связывающие ее с Юликом. Должна — и будет так.

— Здравствуй, Настенька…

— Здравствуйте, — не глядя ответила она, лишь незначительный поворот-кивок головы прикрыл неуважение к привету. И Ася скрылась в подъезде.

Улыбка исчезла с лица Ивана. Что-что, но такой реакции он не ожидал. Черт побери, слишком доверительной была последняя беседа у них, чтобы через четыре дня обратить на него внимания не больше, чем на пассажира в трамвае. В конце концов она сама просила о встрече, говорила, что это важно, и вдруг… Неужели обиделась? Но Иван не назначил конкретное время и предупредил, что много работы. Это можно понять? Зачем обижаться? Или… Иван не закончил мысль, потому что увидел своего бывшего сокурсника.

Юлиан увидел ее давно, но подходить не стал. Он достаточно изучил Асю за полгода, чтобы знать: сейчас она не пустит его домой, будет разговаривать на улице или в крайнем случае предложит парк или кафе. А ему надо было попасть в дом. Чтобы они были одни — никого из посторонних даже отдаленно. Наедине будет легче успокоить ее, уломать, и чтоб рядом была кровать.

Она шла не оглядываясь, и Юлик не таясь шел за ней метрах в пяти. Ася была сосредоточенна. Ему нравилась ее некоторая замкнутость. Желание узнать, о чем она думает, как воспринимает те или иные события и людей, поддерживало интерес к Асе. Обычно Юлик проводил с очередной знакомой одну-две ночи и расставался. Он назначал свидания, чтобы не думали о нем и о себе плохо, и «забывал» прийти, а там и совсем забывал. С Асей не получилось. Несколько раз он пытался порвать, но тяга к ней была сильнее. Она без тени сомнения выслушивала оправдания и с радостью принимала его таким, как есть, — с выдумками, увертками и откровенной ложью. Когда же они впервые оказались в постели, она вновь удивила его раскованностью и доверчивой открытостью, словно он один на всю жизнь. Ни просьб, пи требований, ни укора, ни упрека… Ничто не говорило в ней о паническом стремлении заарканить его браком. Это тоже привлекало: насколько хватит ее выдержки? А потом и вовсе упорядочилось; не он первый семьянин, заводящий себе любовницу, к тому же красивую, умную и не требующую подарков. Ему нужно было только найти комнату, чтобы привести туда Асю. И вот когда у нее появилась квартира и отпала необходимость заботиться даже об этом — только приди на все готовое…

— Привет. — Улыбка Ивана напоминала оскал, и сам он походил на Цербера на посту.

— А-а… — Юлиан замедлил шаг. — Привет.

— В гости выбрался?

— Не к тебе, успокойся.

— Знаю, что не ко мне. Думаешь, тебя там ждут?

— Тебя это не касается, — понизил голос Юлиан и вошел в подъезд. Идиот, из-за него все испортилось. Надо же было этому болвану пригласить Асю на новоселье.

Иван хитрил. Теперь он точно знал, что Юлика там ждут. Замкнутая сосредоточенность Насти вполне объяснялась ожиданием встречи. Только какой? Будет ли это прощальное перечисление взаимных обид или совесть ей не позволила посмотреть в глаза Ивану, зная, что через несколько минут она окажется в постели с женатым мужчиной? Вторым мужем его бывшей жены. Господи, водевиль какой-то!

Но почему-то не смешно.

— В одном ты не прав, Юлик, — бормотал Ваня, пристально разглядывая углы на потолке. — Мне есть дело. Меня это очень даже касается. А ты, дружок, ответишь мне за все.


— Входи. — Ася отворила дверь шире, пропуская Юлиана. — Можешь не разуваться, я давно уже не убирала.

— Тем не менее. — Юлик поддал носком пятку туфли, через секунду рядом оказалась вторая. — Но у тебя чище, чем на улице.

Ася пожала плечами, игнорируя шутливый тон Юлика, и пошла на кухню.

— Накормишь? — не сдавался Юлиан. — Целый день голодный.

Асю так и подмывало задать вопрос: где же командировочная сумка, если уж так голоден, но она не спросила, лишь коротко ответила:

— Нет. Чая тоже не будет.

— Да ладно тебе, Ася. Я понимаю, тебе обидно, но ты всегда была гостеприимна и добра. — Юлик понизил голос, придав ему интимность. — И всегда будешь добра, Асенька.

Ее раздражала смесь шутливого и серьезного тона разговора, раздражало, что он называл ее Асенькой, уж лучше «кисонькой» или «рыбкой» — то, что она терпеть не могла. Глупо было заводить речь об имени, но это одна из причуд, которые Ася любила в себе. Стараясь не отходить от главного, она спросила:

— Зачем ты пришел?

— К тебе, — наивно ответил Юлик.

— Напрасно.

— Вот здесь ты не права, — понимающе улыбнулся Юлик. — Напрасного у нас с тобой ничего не было и нет. — Улыбка погасла. Юлиан грустно рассматривал свои сцепленные пальцы. — Я виноват, Ася. Я должен был раньше сказать тебе все и не мог. Я думал, проведу пару вечеров и спокойно уйду. Не тут-то было. Мне нравится быть с тобой, нравится разговаривать, любить тебя. Ведь нам было хорошо, так, Ася?

— Нет.

— А мне было хорошо, — упорствовал он. — Ты очень интересная женщина, и мне хотелось узнать о тебе больше. Ты же помнишь, как я выспрашивал все и каждый раз получал ответы…

Ася помнила. Пока он говорил, Ася вспоминала их разговоры в постели. Они нравились ей больше, чем любовные баталии. Что-что, а заполнить «паузы» Юлиан умел. Вот только редко это было, чаще выдерживал положенные двадцать минут и торопил с уходом, находя множество причин бежать домой. Ася подумала, что именно послелюбовные беседы удерживали ее около Юлиана. Возможность быть интересной не только для себя она спутала с любовью и счастливым будущим. Увы, паузы не станут любовью, останутся только паузами.

И еще она удивилась, как ловко ведет Юлиан разговор вокруг постели. Надеется польстить и уломать, чтобы сделать еще одну зарубку, отметить очередную победу?

— Так почему ты не сказал, что женат? — в лоб спросила она.

— Ты бы отказала мне, — так же прямо ответил Юлиан. — Я не хотел, чтобы ты ушла от меня.

Ася отвела глаза. Он прав, нечего сказать. И надо же иметь наглость, чтобы ставить это в упрек!

— Ладно. Я узнала, и мою реакцию ты знаешь. Теперь уходи.

— Ася, — Юлиан рассеянно улыбнулся, взгляд его был полон грустной мольбы, — я надеялся, что мы не расстанемся. Хотя бы еще несколько месяцев.

— Еще… — Ася задохнулась от возмущения и ярости, — что?!

— Ася, я обманул тебя. Я не был в командировке. Просто хотел дать тебе время успокоиться.

— Я… успокоилась, — едва выговорила Ася. Она скрестила руки на груди, присев на подоконник, и смотрела на Юлиана. — Ты убедился и с чистой совестью можешь идти домой.

Он встал, взъерошил волосы на затылке и тут же пригладил их. Неторопливыми шагами подошел к Асе и притянул ее к себе, обхватив за талию.

— Пойдем со мной, Асенька, — нашептывал он ей на ухо, тычась носом в шею. — Две недели — большой срок. Я так скучал по тебе. Все время порывался прийти…

— Нет.

Тело Аси одеревенело, и чувствовала она себя так же. Если б не тупая боль обиды на обман, старый и новый… Резкие перепады голоса и настроения Юлиана ясно говорили о том, насколько противоречивы его оправдания. Ася устала от лжи. И самым отвратительным было то, что он получал удовольствие от своей дешевой игры. Неужели он так глуп, что ее молчание принимает за доверие?

Как кукла-неваляшка, она балансировала в его руках, стремясь к естественному равновесию, но не вырываясь. На предложения, вопросы, просьбы у нее был один ответ: нет, — равнодушный до такой степени, что не было смысла отстраняться от его объятий. Начни она бороться, это только распалит и сильнее возбудит его; безразличие сыграет ей на руку. Впрочем, ей не нужно было притворяться. Хрупкие чувства, которые она питала когда-то к Юлиану, исчезли бесследно. Единственное желание было — чтоб он ушел. Навсегда. Навеки.

Юлиан начал злиться. Он не думал, что в Асе столько упрямства. Не девочка ведь, чего, спрашивается, проявлять гордость? А у него время не безгранично, домой надо возвращаться почти в другой конец города. А она будто жертвенница стоит перед закланием. Последняя мысль его взбесила.