* * *

— Поздравляем, поздравляем, — захлопали в ладоши собравшиеся, когда Николай Михайлович подарил молодоженам настенные часы. Точно такие же, что и Аристарх преподнес Антонине на новоселье.

В рабочий кабинет в обеденный перерыв набилось достаточно много народу. Были тут и Ларисин бывший начальник Кирилл Петрович и, даже — его племянник, который не здоровался с журналисткой Гавриловой.

О том, что Кирюша — уже бывший для своей сотрудницы, он еще не догадывался. После пары выкриков «горько, горько», кто-то из присутствующих поинтересовался: где молодожены собираются провести медовый месяц.

— А свой медовый месяц наши молодые журналисты проведут в Канаде, совместив приятное с полезным, — сказал Николай Михайлович. — Теперь они будут представлять наше информационное агентство в Оттаве.

Последовали возгласы удивления, поздравления.

Лариса видела, как переглянулись Кирюша с племянником. Переводчик, не спеша, допил коньяк, доел бутерброд с красной икрой и молча вышел из кабинета.

Молодожены тоже переглянулись.

А Лариса подумала: «Я его не приглашала. Как же это замечательно характеризует индивида: прийти поесть и попить на халяву на торжестве у человека, с которым ты сознательно даже не здороваешься».

— А я думаю, что же всё так смешалось в нашем отделе: в том числе, и спортивный, и иностранный, — сказала Людмила, подмигнув Николаю Михайловичу.

И снова тосты, и снова поздравления.

Кирилл Петрович под шумок тоже покинул кабинет.

— Хорошо устроилась наша коллега, — тихонько сказала Ольга.

— Она уже не наша, не нашего отдела, — с сожалением сказала Людмила. — Теперь Кирюша нас сожрет с потрохами. То хоть Ларка иногда взбрыкивалась против его придури.

Когда обеденный перерыв закончился, и корреспонденты, нехотя, уже начали разбредаться по своим рабочим кабинетам, опять появился Кирилл Петрович.

Лариса сидела в кресле, а рядом стоял Аристарх, положив руку ей на плечо.

— Еще раз поздравить пришел, бывший начальничек? — не смогла сдержать насмешки журналистка.

— Конечно, конечно, — как же без этого, — ведь, вместе семь лет отработали, — сказал Кирюша, подходя к еще не убранному столу и заглатывая рюмашку алкоголя.

Он поморщился от выпитого.

— А я вот тут прочитал, — и он протянул Аристарху какой-то невзрачный листок с гороскопами, отпечатанный на плохой бумаге. — Я там подчеркнул…

И молодой журналист начал читать вслух: «У женщины с именем Лариса брак будет неудачным, если она соединит свою судьбу с мужчинами, которые носят следующие имена: Григорий, Иван, Эдуард, Алан, Аристарх»…

— И не мечтай, не дождешься, — засмеялся молодожен. — И тут же добавил, — не приближайся к моей жене на пушечный выстрел.

— Защитничек, — насмешливо сказал Кирюша, раздираемый желанием еще пропустить рюмашку, — развели тут служебный роман, понимаете…

— Ну, и поздравление у вас, Кирилл Петрович, — с осуждением сказала Людмила. — Вы его заранее, что ли, заготовили?

— Конечно, загодя, — засмеялась Лариса.

— Нет, гороскоп мне случайно попался. Ладно, как говорится, желаю счастья, — и он направился к выходу, еще раз кинув алчный взгляд на недопитый алкоголь.

— Я ж тебе совет давала, — насмешливо сказала журналистка. — Читай «Принцип Питера», особенно, главу «Синдром конечной остановки».

— А что это за хрень такая? — обернулся уже у двери бывший начальник.

— Вот когда прочитаешь, тогда и узнаешь, — ответила бывшая подчиненная.

— Ой, Ларка, на кого ты нас бросаешь? — с грустью сказала Людмила. — Как же я тебе завидую…

— Я сама себе завидую, — тихо сказала Лариса.

Так тихо, что ее слова мог слышать только Аристарх.

И она нежно сжала руку мужа.

Уже не комсомольские дела

Через пару дней молодые журналисты улетели в Оттаву. Это было в конце марта.

Меньше полугода оставалось до августовского путча. А через месяц после него объявили о роспуске ВЛКСМ, хотя СССР еще существовал.

И если бы бывший комсомольский секретарь главного информационного агентства страны Аристарх Рачинский находился в то время в Москве, то он, наверняка бы, присутствовал на Чрезвычайном ХХII съезде Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи, который состоялся 27 сентября 1991 года. Именно на нем было объявлено, что комсомол выполнил свою историческую и политическую роль, и поэтому прекращает свое существование.

Странный был съезд. Единственный из всех, на открытии которого не пели гимн «Союз нерушимый». Но зато при закрытии съезда спели другую песню: «Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым!». Спели… и разъехались по своим республикам, тогда еще — республикам…

(Но вот интересен вопрос: почему именно так всё произошло? Ведь, комсомол был массовой и очень влиятельной организацией. По сути, своего рода — государством в государстве. И эта «империя» пустила свои «корни» везде, во всех многообразных сферах жизни общества… Была премия Ленинского Комсомола, именные стипендии, издательство «Молодая Гвардия», всесоюзная газета «Комсомольская правда» и множество других молодежных изданий.

Конечно, нельзя здесь не заметить, что, как и в каждом государстве, без бюрократии и чиновников-функционеров в комсомоле тоже не обошлось. Никто этого и не отрицает. Но зачем же с водою, как говорится, было выплескивать и ребенка?

А комсомольская собственность и недвижимость? Все эти молодежные лагеря, спортивные и гостиничные комплексы, в том числе, находившиеся не только в Москве, а и на территории союзных республик? Что стало с ними потом? А страховой запас ВЛКСМ, составлявший 390 миллионов рублей и обнародованный на том, последнем съезде? Не деноминированных, надо сказать, тогда еще рублей, и не до такой степени еще «опущенных» до «деревянных» нашими «замечательными» экономистами от политики. Ведь, всё это не упало нашему комсомолу с неба и вдруг, а нарабатывалось годами.

А «Молодежный жилищный комплекс» — этот широкомасштабный эксперимент в создании социальных, культурных и бытовых условий для молодых семей в СССР? О котором десятилетия спустя напишут, как об одном «из тех немногих, которые имели положительную оценку в народе и дали позитивный резонанс в общественной жизни страны».

Даже, несмотря на забавные названия, которое породило членство в МЖК: эмжековец и эмжековка. Потому что «МЖК — это комплекс жилых зданий с квартирами, соответствующими нормам постоянного полноценного жилья для семьи. Комплекс снабжен широким набором объектов соцкультбыта: магазины, кафе и другие объекты культурного досуга, хобби-центры, культурно-оздоровительные центры, центры технического творчества, объекты образования (самообразования, самосовершенствования) для детей и взрослых, объекты здравоохранения и профилактики, спортивные и культурно-массовые учреждения, зелёная зона, места парковки транспортных средств и хранилища продуктов садоводчества и огородничества». (Конец цитаты)

Как-то вот эти молодежные жилищные комплексы, просуществовавшие до рокового 1991-го, гораздо больше импонируют, нежели манипуляторский лозунг: «Каждой советской семье — отдельную квартиру к 2000 году». Это что-то сродни лозунгу другого лидера о том, что в 1980 году мы уже будем жить при коммунизме.

Да и какая-то непонятная ипотека уже сегодняшних дней, бесконечное удорожание квадратных метров строящегося жилья. И выселение должников за неуплату всё дорожающих коммунальных услуг из нормальных квартир в коммуналки и общежития, откидывающее сразу на десятилетия назад…

Бесплатное образование, государственная стипендия — разве это было плохо?

Безработица, неуверенность в завтрашнем дне, платное образование, дорогой фитнес и прочие занятия спортом, криминализация общества, проституция и наркомания — неужели это предел мечтаний молодежи сегодня?

Многие из ее представителей не знают, что такое «общество равных возможностей», хотя и могли слышать такое словосочетание от своих родителей или дедушек и бабушек.

Новое поколение росло в условиях дикого капитализма, почему-то названного рыночной экономикой. И в поклонении золотому тельцу. И отчуждение молодых друг от друга во многом берет свое начало именно от расслоения в государстве, произошедшем за то время, пока они взрослели.

В обществе неравных возможностей, где побеждает не самый умный, не самый способный и не самый талантливый, выживает сильнейший. Но общество, в котором выживает только сильнейший, не может служить образцом для подражания. Потому что это общество, которое живет по закону джунглей…

И если вам не пришлось осваивать целину или принимать участие в ударных комсомольских стройках, то это вовсе не обозначает, что этого в истории нашего комсомола не было.

Даже если вы ездили своим курсом всего лишь на уборку картошки… Или принимали участие в «Добровольных народных дружинах», или не принимали… Или даже — не были эмжековкой или эмжековцем… Или всего лишь, как комсомолка, участвовали в вечерах институтской самодеятельности… Или — выпускали студенческую стенную газету на первом курсе. Или просто тихо и безропотно были влюблены в (сероглазого?) секретаря комсомольской организации вашей школы, а потом, уже безумно и страстно — в (кареглазого?) секретаря факультета… Вы всё равно были причастны. Потому что комсомол — это всегда наша молодость. И памятью мы всегда будем возвращаться туда снова и снова. И когда мы услышим вдруг взрывную мелодию и эти слова:

Яростный строй гитар.

Яростный стройотряд.

Словно степной пожар

Песен костры горят…

…мы обязательно что-то вспомним. Как он играл тогда на гитаре, как пел, как смотрел на вас, и какие слова говорил, когда вы сидели рядом с ним у костра. Тогда… А, может быть, вы и сейчас вместе, потому что именно та комсомольская студенческая юность вас и соединила на всю жизнь?

А стройотряды уходят дальше.

А строй гитары не терпит фальши.

И наш словесный максимализм

Проверит время, проверит жизнь…

Так что же плохого было в комсомоле? Если даже, помнится, шли разговоры о том, чтобы комсомольский возраст с 28-ми лет продлить до 30-ти? Кому и почему помешал ВЛКСМ? Кто ответит сегодня — всё же, почему?)

И танки в ракурсе Кремля

Те августовские кадры 91-го Аристарх с Ларисой смотрели с замиранием сердца по телевизору в Оттаве: нескончаемое «Лебединое озеро», танки напротив Собора Василия Блаженного и Спасской башни Кремля, баррикады на московских улицах, сожженный троллейбус… Толпа у Белого дома. И человек на танке, размахивающий листом бумаги с отпечатанным на ней текстом…

А еще — это приземление самолета из Фороса в московском аэропорту. «Приземление» — в буквальном и переносном смысле. И на заднем плане — перепуганная женщина с ребенком на трапе. Просто пожилая женщина. Просто бабушка, так инстинктивно боящаяся за свою внучку. А почему же, вдруг, на заднем, когда до этого всё время так хотелось быть на переднем? Демонстрировать наряды, поучать менторским тоном первой леди, бесконечно мелькая на телеэкране, давать советы…

Да потому что не к месту всё это уже было. И просто — высочайшей степени бестактность, когда всех граждан страны призывали еще немного потерпеть с пустым холодильником на кухне в ожидании «отдельной квартиры», а дети уже падали в голодные обмороки в школе. Тоже, между прочим, чьи-то внуки и внучки…

Когда уже сегодня, двадцать лет спустя, политологи, экономисты и журналисты задаются вопросом: а что же всё-таки был этот ГКЧП — путч или попытка избежать распада большой страны — не находится однозначного ответа. Но в одной телевизионной передаче, посвященной двадцатилетию этого печального события, более 80 процентов участников интерактивного опроса сказали, что сегодня они поддержали бы ГКЧП, хотя в момент тех событий были не на его стороне…

Большое видится на расстоянии? Да что там временной промежуток в 20 лет для истории! Мгновение. Но два десятка лет из жизни конкретного человека — совсем иное. А если она, эта жизнь, по тревожному звонку демографов начинает сжиматься, как шагреневая кожа, то тогда зачем всё это было? Вот именно: зачем, если всё делалось, вроде, для нашего блага?

Но прежде шоковых гайдаровских терапий, призывавших нас затянуть пояса потуже уже после неудавшейся перестройки, чубайсовских приватизаций, «черных вторников», деноминаций рубля, инфляций, под своими руинами окончательно похоронивших денежные вклады наших обманутых и законопослушных сограждан, была еще и Беловежская пуща. Точнее, ее «Беловежское Соглашение», подписанное 8-го декабря 1991 года в Белоруссии.