Александра Стрельникова - ТАСС не уполномочен заявить…

Но до этого, как известно (теперь тоже уже из новейшей истории) 17 марта того же года был проведен референдум о сохранении Союза Социалистических Республик (за сохранение Союза высказались 79,5 % принявших участие в голосовании).

Однако, несмотря на это: «8 декабря 1991 г. в Белоруссии в селе Вискули главами государств и правительств трёх союзных республик: Борисом Ельциным и Геннадием Бурбулисом (РСФСР), Станиславом Шушкевичем и Вячеславом Кебичем (БССР), Леонидом Кравчуком и Витольдом Фокиным (УССР) было подписано так называемое „Беловежское соглашение“ о прекращении существования Союза ССР и создании Содружества независимых государств (СНГ)».

Сей документ гласил, что «Союз ССР как объект международного права и геополитическая реальность прекращает свое существование».

21 декабря 1991 года к Соглашению присоединились Азербайджан, Армения, Казахстан, Киргизия, Молдавия, Таджикистан, Туркмения, Узбекистан.

* * *

Почему-то у автора этих строк до рокового 91-го словосочетание «Беловежская пуща», ассоциировалось с очень нежной, напевной мелодией Александры Пахмутовой на слова Николая Добронравова. Песню исполнял солист Большого детского хора необыкновенно красивым голоском, звучавшим как хрустальный колокольчик:

Заповедный напев, заповедная даль.

Свет хрустальной зари,

свет, над миром встающий.

Мне понятна твоя вековая печаль,

Беловежская пуща, Беловежская пуща…

Ничего не могу поделать с собой, но сегодня, когда случайно вдруг услышу эту прекрасную, жизнеутверждающую песню, искренне, без ложного пафоса, посвященную малой Родине, являвшейся, меж тем, частью нашей единой, общей и бескрайней, сжимается сердце. Но не от той солнечной печали, которая разлита в песне. Та печаль была светла. Эта, сегодняшняя — нет. Потому что в теперешней жизни в ней отчетливо слышится колокол, который прозвонил по всем нам.

А когда я слышу вот эти сроки: «Дети зубров твоих не хотят вымирать, Беловежская пуща, Беловежская пуща», у меня мороз идет по коже. Потому что я физически ощущаю тот «беловежский хлопок», который завалил не только зубра, но и колосса, который вдруг оказался на глиняных ногах…

Как там в пословице: «одним махом сто душ побивахом, а прочих не считахом».

Впрочем, за два прошедших десятилетия многое уже подсчитано. И это ужасает. Потому что это был, в числе прочего, и выстрел по будущему с хрустальным голоском. Образно говоря, по «большому детскому хору», в котором мы сегодня многих голосов не досчитались. Из-за абортов, детской смертности, минимальных пособий малышам и их мамам, минимальных зарплат и пенсий, ставящих человеческую жизнь на грань то ли выживания, то ли вымирания. А дети — это будущее. Так что же нам дала эта новая геополитическая реальность? И зачем нужны были такие жертвы?

Лариса сидела в «Корреспондентском пункте» и просматривала газеты. И еще — ждала Аристарха, который возвращался из двухдневной командировки в Торонто. Он уже находился в Оттаве и где-то в течение часа должен был быть на месте.

И вдруг женщину кольнуло: да, ведь, ей Мишель сегодня приснился! Она даже проснулась от неожиданности. А потом просто заспала, забыла этот сон. И вот сейчас вдруг вспомнила. Так явно и так ярко: она стоит на морском берегу, ослепленная солнцем. На пристани — красивый, белый теплоход. А на палубе, так близко от нее — Мишель. Он так хорошо улыбается и приглашает ее подняться к нему по трапу.

Она тоже улыбается ему. Но не поднимается. Что-то удерживает ее на берегу. И она вдруг понимает, что просто не может сдвинуться с места. И ясно осознает причину: женщина, которую она не видит, но которая стоит тут же, где-то рядом, среди других людей на пристани, буквально пригвоздила ее к месту своим взглядом. Потому что она ненавидит Ларису. Потому что именно она, невидимая, но такая осязаемая незнакомка, хочет стоять сейчас рядом с Мишелем, но мужчина зовет не ее, а Ларису…

— Какой странный сон, — вздохнула журналистка.

И рука ее автоматически потянулась к записной книжке. Но открывать ее она не стала. Женщина сначала набрала свой московский домашний номер телефона. Но там никто не ответил. Лариса позвонила на дачу. И там — молчание. Журналистка теперь часто, волнуясь, звонила домой. Заканчивался октябрь 91-го. Лариса находилась с мужем в Канаде уже семь месяцев.

Она опять вздохнула и наугад открыла записную книжку. Книжка раскрылась на букву «Л». Глаз сразу выхватил телефон Лариски-актриски. И подталкиваемая естественным женским любопытством, журналистка набрала московский номер, прикрывая трубку рукой.

На другом конце провода отозвалась мама Васильковой.

— Могу я поговорить с Ларисой? — был осторожно задан вопрос.

— А Ларочки нет в Москве. Она вышла замуж и теперь живет в Италии. А кто ее спрашивает? — поинтересовалась женщина.

— Знакомая, — тихо ответила Лариса.

— Вас очень плохо слышно, — сказала мама Васильковой.

— Я сейчас перезвоню…

Но перезванивать она не стала. И так всё было ясно.

«Какой знакомый голос», — подумала мать актрисы, так и не дождавшись повторного звонка.

Лариса положила трубку.

«Понятное дело, кому достался этот красавчик-аристократ», — усмехнулась она.

Антонио ее не волновал абсолютно. Вспыхнуло — и погасло, не успев начаться.

Совсем другое дело — Мишель. Ну, вот почему он вдруг приснился? И она открыла записную книжку на той странице, где был записан ленинградский телефонный номер музыканта. И быстро набрала его, снова прикрыв немного трубку рукой, еще не решив, будет она говорить или нет.

На том конце телефонного провода отозвался глуховатый женский голос, и Лариса сразу поняла, что разговаривает со своей несостоявшейся свекровью.

— Это вас беспокоят из Москвы, дирекции концертных программ, — сказала журналистка, а сама подумала: какой дирекции, каких программ…

— Очень даже кстати, что вы сами позвонили, — обрадовалась женщина. — А Мишенька вам собирался звонить. В смысле, в Москву. Ведь, понимаете, какое дело… Так всё изменилось вдруг. Наверное, он с вами разорвет контракт. Впрочем, он сам вам всё доложит.

— А почему он решил разорвать контракт? — осторожно попыталась прощупать почву Лариса.

— Теперь наш сын будет жить во Франции. Он женится. И мы — его родители — тоже уезжаем из России. Вот квартиру уже продаем, — разоткровенничалась женщина и вдруг насторожилась, — а вы, собственно, кто? С кем я разговариваю? С секретарем Петра Семеновича?

— Я референт, точнее, ассистент, — сказала тихо Лариса. — Извините, вас очень плохо слышно, — и добавила, — да, вы правы, пусть лучше Михаил сам позвонит Петру Семеновичу, — и повесила трубку.

«Так вот к чему этот сон, — вздохнула женщина, — выходит, предчувствие меня не обмануло».

Оказывается, Мишель женится! Хоть бы, одним глазком взглянуть на его избранницу! Она бы сразу всё поняла о ней: достойна та его или нет. Ведь вокруг столько хищных и злых женщин! А она так не хочет, чтобы он попался в лапы какой-нибудь их них. Она так желает ему счастья. Ведь он его достоин.

Ах, Мишель, Мишель, я не знаю, зачем мы встретились. Как ты сказал: мы две песчинки, затерянные на путях мирозданья. Но я так благодарна судьбе за эту встречу. Ты навсегда останешься жить в самом потаенном уголке моего сердца. Заветный мой, но теперь уже — такой запретный…

А я вышла замуж. Возможно, ты это как-то тоже почувствовал: и поэтому женишься?

Может быть, это и правда, как ты сказал, что мы встречались в каких-то там прежних жизнях? Или встретимся еще — в будущих? Не знаю, не знаю… Но я желаю тебе счастья. Ты его достоин. А я… Я так счастлива. И знаю, что ты бы порадовался за меня, потому что ты искренне желаешь мне счастья… И у меня — замечательный муж. Он меня так любит. И я жду от него ребенка… Но мой муж ужасно ревнивый. Именно, по отношению к тебе. Он нас видел в тот холодный московский день в кинотеатре «Зарядье», представляешь? И мы чуть не поссорились из-за тебя на четвертый день нашего медового месяца! Но ты никогда не узнаешь об этом, теперь уже никогда…

… Когда Аристарх вошел в «Корреспондентский пункт», он увидел Ларису, сидящую к нему вполоборота и в задумчивости. Правая рука ее лежала на телефонной рубке, а левую она держала на груди.

«Как странно держит она руку, как будто… — была первая его тревожная мысль».

— Арис, ну, наконец-то! — Лариса поднялась и бросилась навстречу мужу, — я так соскучилась.

Они обнялись.

— Ларчик, скажи, почему до тебя невозможно дозвониться? Я останавливал таксиста чуть ли не у каждого автомата. А у тебя всё время было занято.

— Я в Москву звонила родителям. Но телефон не отвечает. Решила, что они на даче. А на дачу, сам знаешь, как трудно дозвониться. Набирала, набирала…

— А почему ты руку держала на груди, неужели… сердечко?

— Арис, Арис, — и женщина с нежным укором посмотрела на мужа. — Ну, я же говорила тебе. — Грудь наливается, и поэтому иногда немножко побаливает, — и она умышленно прикоснулась рукой, теперь уже, к правой груди.

Он обцеловал ее лицо и спросил: «А почему глазки воспаленные. Ты плакала?»

— Немножко. Ты, ведь, знаешь, я всегда волнуюсь теперь, когда звоню домой. И я опять вспомнила, как напугалась в те августовские дни, и… и как мне вдруг стало плохо, хотя мы даже не знали еще, что я беременна.

(И это было, между прочим, правдой, жестокой правдой).

— И, вообще, я же тебе говорила, что у меня сейчас немного изменился эмоциональный фон, что беременные женщины плачут без всяких на то причин…

— Всё хорошо, успокойся, успокойся, — сказал Аристарх. — Дайте я на вас посмотрю, — и он отпустил руки от ее талии.

— Да что же могло измениться за два дня? — улыбнулась Лариса. — У меня и срок такой: всего два с половиной месяца, когда еще ничего незаметно…

Лариса освободилась из объятий и сказала во множественном числе: «Вообще-то, мы есть хотим».

— Да, кстати, я, когда ехал, обнаружил новое кафе, мы там еще не были ни разу.

— Отлично. Я согласна.

* * *

… Аристарх притормозил на светофоре. Лариса ехала на заднем сиденье.

— Не укачало, не тошнит? — заботливо спросил он.

Лариса отрицательно покачала головой.

— Девочка будет, — без тени сомнения сказал мужчина.

— Откуда такая уверенность, откуда ты даже это знаешь? — усмехнулась жена.

— Я не раз слышал, как мама рассказывала: с Магдой ее не тошнило, а вот я и Томаш ее просто замучили.

— Я подремлю немножко, — и Лариса прикрыла глаза.

«Ой, она же вышла замуж одновременно за телепата и „агента 007“ с его подозрительностью и осторожностью. Ей даже подумать о Мишеле нельзя! Но, ведь, не виновата же она, что он ей приснился! А вот, звонить, наверное, девочка, не нужно было. Да чего уж, теперь»…

«Может, показалось? — Аристарх пытливо глянул на дремавшую жену. — Рука на груди лежала так, словно за золотую брошечку держалась. Да, ладно, не накручивай. Она же всё объяснила. И видно, что говорит правду. И он знает, что она любит только его. Тогда, откуда взялось это чувство? Они уже семь месяцев вместе. Но иногда ему снится кошмарный сон: морозным московским днем он бежит вокруг гоcтиницы „Россия“ и кричит. Он в ужасе просыпается, а она рядом с ним, на его подушке. И вздох облегчения вырывается из его груди.

И, всё же: откуда тогда взялось это тревожное ощущение? Ведь он явно чувствует! Откуда оно взялось?

А, кажется, понял… Посыл пришел не от нее, а от него. Точно. Именно от него. Он этого опереточного не только за версту, а за моря и океаны чувствует.

Может, он разыскал ее? Звонил или… Может, на гастроли приезжает в Канаду случайно? Или — не случайно? Надо все предстоящие культурные новости пересмотреть, афишки и прочее. Пусть приезжает с гастролями. Пусть приезжает… Нас просто случайно не окажется в нужное время и в нужном месте. Фиг тебе, опереточный. Опоздал. Но и случайные встречи ей с тобою тоже не нужны. Не позволю. И не надо ее волновать, тем более, теперь. Когда ж ты нас уже в покое оставишь»?

Аристарху посигналил водитель стоявшего следом за ним автомобиля на светофоре. И это вывело его из оцепенения…

— Ну, вот: через неделю уезжаем в Союз, — сказал Аристарх, поднимая высоко, на вытянутых руках, двухлетнюю девчушку. — Катаржина, моя Катаржина! Розовейшая ты наша!

— Скажешь, тоже — в Союз…

— Это я по привычке.

— Да не тряси ты так Катеньку, — попросила Лариса.