Майя Родейл - Татуировка герцога

Он считал ее простой горничной, а она одна из этих проклятых Великосветских корреспонденток.

Уиклифф почувствовал досаду, потом его охватил опаляющий огонь гнева.

Элиза лгала ему, лгала в лицо. Лгала, а потом целовала. Он вспомнил, как они вместе составляли коллекцию насекомых, а он думал, что она не умеет писать. И когда на крыше он заметил, что она ловко подбирает слова, Элиза только улыбнулась. Она, должно быть, считает его дураком. И подумать только, он был готов влюбиться в нее!

Уиклифф горько рассмеялся, сидя у ее постели, потом продолжил читать.

«Два дома, оба, похоже, в небрежении».

Он нахмурился.

«Распутное прошлое Буйных Уиклиффов хорошо известно. Скандальное прошлое леди Шакли в подробностях обсуждается на страницах сплетен. Что-то затевается между ними».

Уиклифф выругался. Теперь он смотрел на Элизу прищуренными глазами разгневанного человека. Она лежала в его кровати почти безжизненная. Он так недавно целовал этот розовый рот, который лгал ему. Этот розовый рот отворачивался от его губ, и теперь это обрело определенный смысл. Как она могла целовать объект своих писаний?

Симпатия была односторонней, поскольку Элизу интересовало только то, что можно напечатать. Ее интерес не затрагивал ее сердца.

Уиклифф страдал от мощной смеси унижения, гнева и — да! — сердечной боли. Он влюбился в Элизу, попался на ее удочку. А она предавала его на каждом шагу. Тем не менее, он продолжал читать.

«Хотя герцог не из тех, кого можно сдержать, когда его зовет необъятный мир приключений».

Значит, она все-таки слушала его, насмешливо подумал Уиклифф. Слабое утешение.

«Он потопил французские корабли, сражался, перехитрил каннибалов, пережил кораблекрушение. Во время путешествий по странам и континентам он не просто развлекался — он составил подробные отчеты об увиденном, он собрал обширную коллекцию флоры, фауны и (брр…) насекомых, и все это во имя прогресса науки. Если герцог попадет в Тимбукту, он не просто предъявит право на этот город, он изучит его и все открытые им секреты привезет в Англию».

Когда Уиклифф читал эти слова, у него в груди закололо, а возможно, разбилось сердце.

Совсем не похоже на ту чепуху, которую В.К. Медоуз — Элиза писала каждую неделю. Она пыталась возвысить его, после того как неделями топила в прессе. Это была скучная колонка, но полная похвал.

Элиза не подавала никаких признаков жизни. Кожа мертвенно-бледная. Дыхание слабое. Она не выглядела предателем, шпионом, олицетворением зла. Она выглядела просто хорошенькой девушкой.

Лакеи навечно пропали с водой для ванны. Дженни, вероятно, миловалась в холле с лакеем Томасом.

Всегда кажется, что время остановилось, когда мир человека трещит и рассыпается в прах. Бумага в его руках — это совсем не то, что он ожидал.

Уиклифф продолжал читать чепуху о нем и леди Шакли, какие-то небылицы о том, что Харлан славится умением произвести впечатление на женщин.

Он дочитал до конца, потом перечитал еще раз. Ни одного слова, которое могло бы ввергнуть свет в коллективную истерику, ни слова о ребенке.

Элиза получала от него плату, делила с ним вино, крышу, едва не разделила с ним ложе. И лгала ему, предавала, должно быть, все это время считая его дураком. Пока он вздыхал по своей горничной и всячески это демонстрировал, она подшучивала над ним со всей женской хитростью. Ее интересовала только его тайная жизнь.

Господи, ему хотелось задушить ее. И вдруг его осенило: если можно доверять графу Элванли, Элиза стоит десять тысяч фунтов. Ему нужны деньги. У него в руках доказательство.

Она не единственная, кто умеет играть, чтобы выманить секреты.

Уиклифф аккуратно сложил листок.

Вернулась Дженни, готовая выкупать Элизу.

Уиклифф решил: он притворится, что не ведает ни о чем… пока не узнает все ее тайны. Почему она взяла нож? Почему тот тип напал на нее? Что произошло в Брайтоне?

Он хочет все это знать, он того заслуживает.

А потом он сдаст ее лорду Элванли, возьмет деньги и отправится в Тимбукту, покинув красотку с глазами цвета океана, в которую чуть было не влюбился.

Спустя несколько часов Элиза очнулась и тут же отчаянно пожалела об этом. Во рту пересохло, голова немилосердно болела, шевельнуть руками, чтобы потереть виски, было невозможно.

Она снова задремала и проснулась от приглушенного утреннего света. Герцог сидел в кресле рядом с кроватью.

В ее комнате на чердаке, с маленьким окном и узкой койкой, не нашлось бы места для мужчины. Значит, это не ее комната и не ее кровать. Это покои герцога.

Тревожные мысли закружились у нее в голове, она хотела что-то сказать, но ни звука не вылетело из ее горла. Что она делает здесь? Что с ней случилось?

Уиклифф помог ей сесть. Он даже взбил подушку и подсунул ей под спину. Поддерживая ее голову, он поднес к ее губам стакан воды. Элиза жадно приникла к стакану.

Чувства и память возвращались к ней. Сознание прояснялось. Так восходящее солнце высвечивает ужасную правду, которую скрывала ночь. И когда ум окончательно прояснился, кровь застыла у нее в жилах.

Последнее, что она помнила, — это Лайам. Они были в переулке…

Что она там делала?

Убегала! Почему и зачем?

Еженедельное собрание в редакции «Лондон уикли». Да, собрание, на котором Найтли сурово отверг ее писанину и безжалостно вернул ей статью на глазах у всех! Жалостливые взгляды Гренвилла, Великосветских корреспонденток и других авторов. А потом ее отправили переделывать колонку.

Она поперхнулась водой, когда к ней вернулись эти воспоминания.

Листок со своей статьей она сложила и сунула в корсаж. Где он теперь? Ей нужно было проверить, но у нее не было сил, да и не хотелось наводить Уиклиффа на подозрения. А он странно смотрит на нее. Неужели он знает?!

Элиза откинулась на подушки, впервые в жизни мечтая упасть в обморок. Мечтая, чтобы земля разверзлась и поглотила ее. Чтобы она заснула и проснулась в другом месте и в другое время. Но этот момент реален, и она должна пережить его, как и все последующее.

Что знает Уиклифф?

Если она здесь, значит, что-то произошло. Но что? Как она добралась к себе домой? И когда это она начала считать Уиклифф-Хаус своим домом?

Все эти вопросы вертелись на языке и жгли губы. Теперь Элиза уже могла бы произнести их вслух, но она понимала: ей определенно не понравятся ответы. Поэтому ей оставалось лишь задаваться вопросом «что теперь?» в беззвучной гнетущей тишине.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Уиклифф.

Как лгунья. Как воровка. Преступница. Грешница.

И полная дрянь…

Она была рада, что можно не отвечать. Пока что.

Она молча присматривалась к герцогу и заметила темные круги у него под глазами, осунувшееся лицо. Что это: знак тревоги или ярости?

Элиза огляделась, высматривая признаки его гнева: разбитое стекло, пустую бутылку бренди, сломанную мебель, — но ничего не увидела.

А еще вчера она видела жар страсти в его темных карих глазах, пылающей страсти к ней.

Она с трудом прохрипела:

— Что случилось?

Она спросила об ужасном происшествии, приключившемся с ней, но на самом деле ей хотелось знать, почему огонь исчез из его глаз.

— Похоже, на вас напали, Элиза, — ответил он.

И то, как Уиклифф произнес ее имя, словно сомневаясь в нем или проверяя правильность каждой буквы, пробудило в ней целый мир ощущений. До чего же ее ранит его сомнение! Но она заслужила это.

— Ох, — выдохнула Элиза. Она вспомнила большую часть событий, но это не объясняло самого главного, того, что ей мучительно хотелось выяснить: что знает герцог? Но спросить — значит, признать, что это чего-то стоит. На такой риск она не смела пойти.

— Теперь я оставлю вас отдохнуть, — сказал Уиклифф. — А позже задам вам несколько вопросов.

Позже

Оказалось, что под словом «позже» герцог подразумевал не следующий день или вечер. «Позже» означало, что Элиза два дня страдала от неведения, отчаянно пытаясь вытянуть из него хоть что-нибудь.

Прежде она вытирала пыль, убирала спальни, делала массу других дел, неотступно думая о том, что находится за запертой дверью.

Теперь, подметая главный холл, она задавалась вопросом…

…что герцог знает?

Эта мысль жгла ее изнутри. Вопросы крутились у нее в голове, как москиты. От миссис Баксби Элиза узнала, что герцог лично принес ее в Уиклифф-Хаус без сознания: «Принес на руках, как принцессу, и все время кричал, топал и командовал».

Элиза предполагала, что на нее напал Лайам. Мерзкий тип. Но почему герцог оказался там и спас ее?

Короткими быстрыми движениями веника она собирала мусор с мраморного пола.

Она должна знать.

Возможно, он питает к ней какой-то интерес, но настолько ли, чтобы простить ей обман? Нет, их связывает всего лишь пара поцелуев, хотя эти поцелуи воспламенили ее душу. И еще — долгие разговоры, интимные прикосновения, пылкие взгляды. Между ними что-то было, нечто большее, чем у обычного мужчины с горничной.

Но похоже, это «нечто» ушло. Уиклифф теперь чаше обычного запирался в своей таинственной комнате, избегая ее.

Это справедливо, ведь она погубила его жизнь своей писаниной. Возможно, в Божьем мире существует любовь достаточно сильная, чтобы преодолеть подобное предательство, но Элиза о такой не слышала. А она много знала о неприятностях, тревогах и драмах людей. Миссис Баксби, Харлан и щедрые порции чая с виски обеспечивали материалом, который, изложи она его, явно перевесил бы ее попытку описать благородные дела герцога. Но у нее просто не было времени водить пером по бумаге. Одно дело следовало за другим. Еще не полностью оправившись от потрясения, ночью она забывалась тяжелым сном.

Элиза с ужасом сознавала: минута уходит за минутой, и в конце концов она поняла, что уже слишком поздно. Газета выйдет без ее статьи, и это будет плачевный финал ее карьеры Великосветской корреспондентки.

Даже теперь, два дня спустя, щеки Элизы жарко горели при воспоминании о том, как Найтли при всех сотрудниках «Лондон уикли» вручил ей отвергнутый текст. Слово «унижение» и близко не описывает случившееся. Может быть, на нее вовсе не нападали… может, она просто потеряла сознание от позора.

Но нет, стычка крепко впечаталась в ее память, как грубые надписи на столах пабов, вырезанные пьяницами. Холодные голубые глаза Лайама, неистовый стук собственного сердца, тошнотворно-сладковатый запах хлороформа — все это она теперь отчетливо вспомнила.

Мягкий шелест веника по мрамору, непрерывный и быстрый. Возможно, дело не в том, что знает герцог, — важно, в чем она может признаться.

Она могла оставаться для герцога чужой, даже будучи с ним рядом. И даже ближе. Есть события, которые никогда не происходят. Если бы она могла позволить своему сердцу полноту чувств без боязни не найти ответного отклика, если бы существовала хоть малейшая возможность быть им вместе… Вот тогда, надеясь на его любовь и прощение, она рассказала бы ему правду.

Веник все шаркал и шаркал по полу.

Она могла даже признаться…

Но он не мог принять ее чувств, он не принял бы… Потому, как всегда, ей придется самой пробивать себе дорогу в жизни.

И сразу всплыла мысль о десяти тысячах фунтов, назначенных за ее имя. Десять тысяч фунтов могут обеспечить ее до конца жизни. Десять тысяч фунтов могут отправить герцога в Тимбукту и обратно на золоченом корабле. Десять тысяч могут восстановить благосостояние Уиклиффа, и тогда отпадет необходимость приковать себя к этой гарпии ада, леди Алтее.

Веник шелестел и шелестел по мрамору.

Звякнул колокольчик. Послышались шаги лакея.

Герцог желал видеть Элизу.

Элиза нашла герцога в личном кабинете на втором этаже. Света от тлеющего в камине огня хватало только на то, чтобы бросать красноватые блики на высокие скулы Уиклиффа. Он удобно сидел за большим дубовым столом. На столе карты мира, толстые расходные книги, череп неизвестного ей животного, удивительная раковина с гладкой розоватой внутренностью и белыми острыми выступами снаружи.

Смеркалось. Мягкий сиреневый свет сочился сквозь окна.

Волосы Уиклиффа были туго завязаны сзади. Золотая серьга посверкивала в отблеске огня в камине. Ворот белой рубашки распахнут и открывает загорелую кожу и татуировку.

Элиза с трудом сглотнула. Ее нервы были напряжены до предела. Она хотела его, хотела отчаянно. Но никогда прежде она не чувствовала себя столь далекой ему.