Она, наконец, легла, закрыла глаза, но тут же возникло его лицо с издевательской улыбкой, затем он вдруг насупился, затем затрясся в гневе, и в ее пылающем мозгу то возникала копна его жестких черных волос, то крючковатый нос, то огромные пальцы, в которых было столько изящной силы.

Мэри чувствовала, что попала в сети, как пичужка, и, как бы она ни старалась, ей отсюда теперь не вырваться: если захочет освободиться, ей лучше уйти сейчас же, не медля, вылезть через окно и пуститься бежать без оглядки по этой белой дороге, змеей извивающейся среди болот. Завтра будет уже поздно.

Она подождала, пока он поднимется по лестнице. Ей было слышно его бормотание. К ее облегчению, Джоз свернул в другой коридор влево от лестницы. Затем хлопнула дверь где-то в конце коридора, и наступила тишина. Девушка решила, что ждать нечего. Если она останется хоть на одну ночь под этой крышей, смелость ее покинет, это будет конец. Она сойдет с ума, этот страшный человек ее сломает, как тетю Пейшенс. Мэри открыла дверь и вышла в коридор. На цыпочках добралась до лестницы, остановилась и прислушалась. Ее рука была уже на перилах лестницы, она готова была спуститься вниз, когда услышала звук в другом конце этажа. Кто-то горько рыдал в подушку, всхлипывая и стараясь заглушить стоны. Это была тетя Пейшенс. Мэри остановилась, подождала немного и вернулась в свою комнату. Что бы ее ни ожидало и как ни страшно ей было, она поняла, что никуда не уйдет из «Ямайки». Она должна быть рядом с тетушкой Пейшенс. Мэри будет защитой и утешением этой бедной женщине, постарается понять ее, не позволит больше Джозу Мерлину издеваться над ней. Семнадцать лет мать ее справлялась одна, знала такие трудные времена, какие Мэри вряд ли предстоит когда-либо пережить. Нет, она не убежит из этого дома из-за полоумного негодяя, не устрашится жизни в этом зловещем месте, забытом Богом и людьми. Если бы на ее месте была мать, она бы не испугалась, у нее хватило бы мужества бросить вызов врагу. Да, бросить вызов и победить. Она бы не отступила.

Такие мысли были у Мэри в ту ночь, она молила Бога послать ей хоть короткий сон. Каждый шорох врезался в ее ноющее тело, как удар ножа. Она лежала, считая долгие минуты, потом часы, и когда первые петухи пропели где-то на дворе, она, наконец, забылась мертвым сном.

Глава 3

Когда Мэри проснулась, дул сильный западный ветер, солнце едва пробивалось сквозь тучи. Ее разбудил скрип ставен на ветру, и она увидела, что уже довольно поздно, видимо, больше восьми утра. Выглянув в окно, девушка обратила внимание, что дверь конюшни открыта, а на земле видны свежие следы от подков. Мэри с облегчением подумала, что хозяин, должно быть, куда-то уехал, и хоть ненадолго она сможет побыть с тетей Пейшенс наедине.

Торопливо распаковав чемодан, достала толстую старую юбку и фартук, тяжелые башмаки, в которых работала на ферме, и через десять минут была уже в кухне и мыла посуду.

Тетушка Пейшенс вошла через заднюю дверь, неся в фартуке свежие яички из курятника.

— Вот посмотри, что я тебе принесла, — сказала она многозначительно. — Ведь ты не откажешься от этого угощения? Вчера ты была слишком измучена, чтобы думать о еде. И я припасла тебе сметанки.

Сегодня тетя вела себя вполне нормально, несмотря на покрасневшие веки и темные круги под глазами — след тяжелой ночи… Она явно старалась выглядеть бодрой. Мэри заключила, что Пейшенс теряла над собой власть лишь в присутствии мужа, вела себя как напуганный ребенок, а когда его не было, она с той же детской незлобливостью готова была все забыть, и у нее снова появлялась способность радоваться жизни и получать удовольствие от повседневных приятных забот, таких, например, как приготовление завтрака для Мэри.

Они обе старались не говорить о вчерашнем, не упоминать имени Джоза. Куда он поехал, по какому делу, мало интересовало Мэри, ей было все равно, она просто радовалась, что его нет дома. Она видела, что тетушка старается избежать разговора о своей жизни в этом доме, казалось, боится ненужных вопросов, и Мэри, идя ей навстречу, начала подробно рассказывать о Хелфорде, о болезни матери, ее смерти, о том, как ей было тяжело все это пережить.

Пейшенс слушала внимательно, то кивала головой, то сокрушалась, поджимая губы и издавая восклицания, но Мэри не была уверена, что она понимала все, как нужно. Казалось, что годы жизни, проведенные в постоянном ужасе и тревоге, повлияли на эту женщину: страх никогда не покидал ее и мешал ей сосредоточиться на чем-то одном.

Утро прошло в заботах по хозяйству, что дало Мэри возможность ближе ознакомиться с расположением помещений в доме. Это была темное, плохо спланированное здание. В бар вел отдельный ход с боковой стороны дома, и хотя там сейчас никого не было, воздух был тяжелый и спертый, напоминая о последней попойке: пахло старым табаком, стоял кислый запах дешевого вина, и можно было легко представить, что здесь происходит, когда в комнату набиваются посетители, заполняя все эти темные, не очень чистые скамейки.

Несмотря на неприятные ассоциации, которые вызывал бар, это было единственное помещение в доме, где ощущалась жизнь, оно не наводило тоску, скуку. Остальные комнаты выглядели необитаемыми, запущенными, даже гостиная на первом этаже, казалось, давно стояла без употребления, она словно и не помнила уже, когда в последний раз в нее заглядывал утомленный путник и согревался у горящего очага. Комнаты для посетителей наверху были одинаково плохо отделаны и требовали ремонта. Одна из них была превращена в складское помещение, там вдоль стен громоздились какие-то ящики, валялась мешковина, изъеденная крысами и мышами. В комнате напротив на проломанной кровати стояли мешки с картошкой и репой.

Мэри догадалась, что и ее комната до сих пор использовалась как кладовка, и если там вообще как-то можно жить — это дело рук тетушки Пейшенс, она постаралась для племянницы. В комнаты тети и дяди она не осмелилась зайти, они находились в дальнем конце дома, а под ними был другой коридор, такой же длинный. В противоположной стороне от кухни была еще одна комната, дверь в нее заперта. Мэри вышла во двор и хотела через окно посмотреть, что находится внутри, но оно оказалось заколоченным, и ей не удалось туда заглянуть.

Дом с постройками занимали три стороны квадратного двора, посреди стояло корыто с проточной водой, из которого поили лошадей, и небольшой стог сена. Прямо за двором начиналась дорога, длинной лентой уходившая за горизонт, а по обеим сторонам ее простирались болота, темные и разбухшие от обильных дождей.

Мэри вышла на дорогу и огляделась. Насколько хватало глаз — только холмы и болота. Таверна была единственным обитаемым местом на фоне мрачного ландшафта. К западу от «Ямайки» виднелись скалистые горы, некоторые из них с совершенно ровными, стертыми временами склонами, и чахлая трава казалась желтой в лучах зимнего солнца. Другие горы выглядели мрачными и неприступными, с вершин их свисали гранитные глыбы. Когда облака закрывали солнце, длинные тени ползли по болотам, похожие на щупальца. Солнце окрашивало болото в разные цвета — то пурпурный отблеск падал на гранитные склоны, то чернильные пятна начинали мелькать тут и там, то, выглянув из-за тучи, солнце вдруг начинало сиять золотисто-коричневым багрянцем на одном холме, в то время как другие оставались погруженными во мрак. Пейзаж постоянно менялся. В восточной части болото напоминало вечную пустыню, а с запада на холмы уже опускалась арктическая зима, ее приносили с собой густые парящие облака и разбрасывали по земле градом, колючим дождем и снегом. Воздух был холодным, как в горах, но ароматным и необыкновенно прозрачным. Для Мэри это было приятным открытием. Она привыкла к теплому и мягкому климату Хелфорда. За деревьями и высоким сочным кустарником ветер почти не ощущался, даже его порывы с востока не доставляли особенных хлопот, так как местность была защищена лесом со стороны моря, и только река начинала бурлить при сильной непогоде.

Как ни неприглядно выглядела эта новая местность, в воздухе чувствовался какой-то вызов, он придавал Мэри силы и звал к приключениям. Он бодрил ее, румянил щеки, в глазах загорались искорки, волосы блестели — девушка с напряжением втягивала в себя пьянящий аромат утра.

Она подошла к источнику и погрузила руки в струю. Вода была чистой и холодной, как лед. Мэри выпила из ладони и удивилась странному вкусу этой воды: горьковатой и пахнущей торфом. Было в ней что-то необычайное и приятное — она так быстро утоляла жажду.

Мэри вдруг почувствовала прилив сил, мужество вернулось к ней. Она пошла в дом, ей страшно хотелось есть: с жадностью набросилась на тушеную баранину и пареную репу, приготовленные тетушкой Пейшенс, и впервые наелась досыта за последние дни. Теперь она чувствовала, что может рискнуть и кос о чем расспросить тетю, каковы бы ни были последствия.

— Тетя Пейшенс, — начала разговор Мэри, — почему мой дядя держит таверну «Ямайка»?

Этот внезапный вопрос, поставленный в лоб, застал бедную женщину врасплох; минуту она смотрела на Мэри и была не в состоянии ответить. Затем вспыхнула, губы ее беззвучно задвигались.

— Ну, видишь ли… это… это ведь очень неплохое место. Здесь на дороге другого такого заведения нет. Это главная дорога, которая идет с юга, почтовые кареты проезжают два раза в неделю. Они следуют из Труро и Бодмина до Лонсестона. Ты сама приехала в такой карете. На большой дороге много посетителей: путешественники, просто проезжие, иногда заглядывают моряки из Фолмута.

— Все это понятно, тетушка, но почему они не останавливаются в «Ямайке»?

— Ты не права. Они заезжают сюда. Часто заходят в бар, у нас здесь хорошая клиентура.

— Как вы можете так говорить, тетушка, если гостиная совсем запущена, а комнаты наверху завалены хламом, он годен только для крыс. Я сама это видела. Я и раньше бывала в гостиницах, еще меньше вашей, между прочим. У нас в деревне тоже был трактир. Его хозяин был нашим хорошим знакомым. Мы с мамой часто заходили к нему выпить чашечку чая в гостиной, а комнаты для гостей, хотя у него было их только две, содержались очень прилично: хорошо обставлены, в них имелись все удобства для путешественников.

Тетя Пейшенс молчала. Губы ее задергались, она нервно теребила фартук. Наконец, она заговорила.

— Твой дядя Джоз не очень приветлив, как ты, наверное, заметила. Он говорит, что никогда не знаешь, кто у тебя останавливается. В таком глухом месте могут и убить прямо в собственной постели. Всякие люди бывают. Так что это небезопасно.

— Тетя Пейшенс, вы говорите чепуху. Что за польза держать постоялый двор, где человек не может остановиться на ночь? Для чего тогда он был построен? И на какие средства вы живете, если не принимаете приезжающих?

— Но у нас бывают люди, — отпарировала тетушка угрюмо. — Я же тебе сказала. Приезжают с ферм, из других мест. Здесь на болотах есть и фермы, и дома, они разбросаны на больших расстояниях, и путники заезжают к нам. Иногда их собирается так много, что яблоку негде упасть.

— А возница сказал мне вчера, что приличные люди больше не заезжают в «Ямайку». Он намекал, что они чего-то боятся.

Тетя Пейшенс изменилась в лице, побледнела, глаза ее забегали, во рту пересохло — она все время облизывала губы.

— У твоего дяди Джоза вспыльчивый характер, — промолвила она. — Он легко выходит из себя и не терпит, когда ему мешают.

— Тетя Пейшенс, почему люди должны мешать хозяину гостиницы, если это то, чем он должен заниматься? Если человек останавливается здесь, ему нет дела, какой характер у хозяина. Это не объяснение.

Тетушка не находила, что ответить: исчерпала свои доводы и теперь сидела, упрямо глядя в точку. Она не даст себя спровоцировать — было написано у нее на лице. Мэри попробовала подойти с другой стороны.

— Как вы вообще здесь оказались? — спросила она. — Мама ничего не знала об этом; мы думали, вы живете в Бодмине, вы нам оттуда писали, когда вышли замуж.

— Я действительно познакомилась с Джозом в Бодмине, но мы там никогда не жили, — ответила тетя Пейшенс после паузы. — Мы жили около Падстоу недолго, а затем перебрались сюда. Твой дядя купил этот дом у мистера Бассата. Он пустовал несколько лет, и дядя решил, что ему это место подойдет. Он хотел завести свое дело. Джоз достаточно напутешествовался за свою жизнь, объездил столько мест, что я и не могу вспомнить, как они все называются. Он и в Америке был.

— Тем более странно, что он поселился здесь, — сказала Мэри. — Худшее место трудно было найти, не так ли?

— Это ведь рядом с его родным домом, — сказала тетушка. — Твой дядя родился в нескольких милях отсюда, за Болотом Двенадцати Молодцов. Там сейчас живет его брат Джем в небольшом доме, если, конечно, не бывает в отлучках. Он иногда заезжает к нам, но дядя Джоз его недолюбливает.