Наталья Нестерова - Театр двойников

Чтобы все свершилось, нужна была малость — протянуть руку и соединить ладони. Юля почувствовала, что у нее дрожат пальцы. Чингачгук посмотрел на свои руки и спрятал их под стол.

Их “малость” неизбежно обернется тяжкими страданиями для невинных и прекрасных людей. Взять на себя ответственность за эти страдания, чуть подтолкнуть застывший в моменте истины маятник — вот чего они ждали друг от друга. Но и он, и она были слишком трусливы… или щепетильны, или глупы, или нравственно честны.

— Наверно, вам пора, — первой подала голос Юля.

— Пора, — согласился он и не двинулся с места. — Кстати, меня зовут Саша.

— Конечно! — встрепенулась Юля. — Александр! Какое прекрасное имя! Только дура могла его запамятовать.

— Имя как раз самое обыкновенное. Вот если бы меня нарекли…

— Сигизмунд, — подсказала Юля.

— Вроде того…

— То я бы намертво запомнила…

Они только выбрались из молчаливого и опасного диалога и снова были готовы в него впасть. Обсудить без слов, как замечательно они понимают друг друга.

— Нельзя! — приказала Юля то ли себе, то ли Саше и встала.

Она вышла в коридор и застыла там, словно указывая гостю на дверь. Саша прекрасно понял — грубое выпроваживание продиктовано не хамством, а страхом, что победа, одержанная над собой, окажется хлипкой. Юлю не мучила женская гордость: мужчина увидел, как он нравится, но не сделал шага навстречу. Уж очень явными, почти слышимыми, были характеристики, которые Саша отпускал в свой адрес — рохля, простофиля, осел, ты еще пожалеешь, дубина!

Он шумно набрал в легкие воздух, точно хотел сказать что-то решительное и важное. Запнулся, виновато закашлялся и попрощался:

— До свидания, Юля!

— До свидания, Саша-Чингачгук!

Началось все, как в анекдоте: приезжает муж из командировки, а в кровати чужой мужик. Так и было, только ничего смешного. Вася приехал на день раньше и обнаружил спящего мужчину. Не убил его, не покалечил, даже не разбудил. Развернулся и ушел.

Объясняю происхождение “любовника”. Мне позвонила подруга из Владивостока. В Москву летит ее знакомый, доставит нам гостинцы — крабы, икру и прочие морские деликатесы. Вечером у него поезд, не то в Брянск, не то в Борек. Можно ли ему оставить у нас вещи, пока гуляет по столице? Я, конечно, согласилась. И вот приезжает дальневосточный гость, говорит, что вторые сутки без сна, гулять по Москве желания у него нет.

— Извините за наглость, но не позволите ли прикорнуть на пару часиков?

— Какие проблемы! Сейчас я вам постелю, отдыхайте.

Не выгонять же усталого человека! Он нам полчемодана вкуснотищи приволок. Вася из командировки вернется, мечтала я, друзей созовем, устроим праздник даров моря.

Гость благополучно захрапел, а я решила сходить в магазин. Именно в это время и явился Вася! Понятное дело, я ничего не знала, ни о чем не догадывалась, и сердце от плохих мыслей у меня еще не стыло. Приготовила обед, накормила товарища и проводила.

Жду мужа. День жду, второй, третий. Начинаю обижаться: мог бы и позвонить, если задерживается. Отгоняю дочку от холодильника: не увлекайся деликатесами, отцу и гостям оставь. Настя учится в девятом классе, очень сообразительная девочка и на язычок острая.

— Это, — спрашивает, — у нас национальная забава такая: самим на черном хлебе сидеть, а перед гостями разносолами хвастаться?

— Когда ты на черном хлебе сидела?

— Не важно. Все лучшее — детям! Моему организму фосфор требуется. А фосфор в рыбе. У меня период полового созревания еще не закончился.

— Смотри, как бы не перезрела! Тройки по алгебре от недостатка фосфора?

Когда мы с дочерью начинаем пререкаться, остановить нас может только сериал по телевизору. Вася в такой ситуации обычно скрывается в ванной. Сидит там, пока мы не постучим в дверь, иди кино смотреть.

На четвертый день вместо мужа я получила письмо. От него же, любимого. Письмо я выучила наизусть, потому как читала раз двадцать, не в силах понять его смысл.

«Лена! Полагаю, что на развод тебе лучше подать самой. Я заранее согласен с любыми аргументами. Деньги для Насти буду переводить по почте. Надеюсь, ты не станешь оспаривать мое право видеться с дочерью по выходным. Василий».

Настя взяла у меня письмо, прочла и высказала свое мнение:

— Крэйзи! — В ответ на мое удивление пояснила: — У фазера крыша поехала.

Единственное разумное объяснение! Я бросилась к телефону, стала звонить друзьям и родственникам, деликатно выясняя, не слышали ли они о душевной болезни Васи и не знают ли, в каком сумасшедшем доме он лежит. О страшном диагнозе никто не ведал. Но Вася, вполне нормальный с виду, уже четыре дня ходит на работу! Где он ночует, узнать не удалось.

Давняя подруга обвинила меня в близорукости:

— Лена! У него баба! Ясно как божий день. Проморгала ты разлучницу. “Мой Вася не такой”, — передразнила она меня, — “Мой Вася верный”! Все они верные, пока трезвые, до первой рюмки и до первой юбки.

Роковая справедливость ее слов доходила до меня медленно — точно спицу в час по миллиметру в сердце загоняли. Всю ночь я не спала. То лежала бревном, то металась по квартире. Вдруг пошла на кухню, достала банку с красной икрой и стала есть ложкой. Мне казалось, я глотаю собственные горько-соленые слезы.

Конечно, я все знаю про женскую гордость, про то, что унижаться нельзя, а нужно ходить по парикмахерским с высоко поднятой головой. Тебя с грязью смешивают, — а ты доводи себя до внешнего совершенства. Я и дочь соответственно воспитываю: на гордых воду возят. Нет, это из другой оперы, от волнения все спуталось. Насте я внушаю: гордая девушка в подоле не принесет. Правда, у дочери ответ не задерживается: гордость не порок, а средство воздержания? Развитый ребенок, что и говорить.

В то утро после бессонной ночи я о всякой гордости забыла. Едва дождалась рассвета — понеслась отлавливать мужа у проходной завода. Два часа маршировала. Пить хотелось нестерпимо, но пост не покидала. Наконец, появился мой благоверный. Я выглядела не лучшим образом, но и он был не краше — осунулся и как-то потемнел лицом.

Я протянула ему письмо:

— Это что? Как понимать?

Вася смотрел в сторону, буркнул:

— Сегодня заеду после семи, вещи заберу.

Повернулся и скрылся за дверями проходной. Поговорили!

Я помчалась к метро, купила в киоске бутылочку воды, отошла в сторонку и стала пить прямо из горлышка. Рядом тем же занятием был поглощен мужчина в костюме и при галстуке. Он сделал передышку и заговорщически мне подмигнул:

— В пьянстве замечен не был, но по утрам пил холодную воду.

— Я не алкоголичка! Просто много красной икры съела.

— Пересмотрите версию, — посоветовал он, — звучит аристократично, но неправдоподобно.

Докатилась! Меня за пьянчужку принимают! Благодаря Васе! Чтобы показать глубину моего потрясения и переживания, скажу, что я забыла пойти на работу. Забыла — все! Не позвонила, не отпросилась — как отрезало трудовую деятельность. Будто не существует районного отделения Сбербанка, где я работаю оператором, будто не толпится с утра народ у окошек. Забыла обо всем, кроме Васи!

Короткий разговор с мужем возле проходной меня не удивил. Я ожидала подобного. Но уж больно хотелось увидеть его живьем. Дело в том, что Вася у меня (у меня ли?) человек особого склада. Он молчун. Слова лишнего не скажет и биологически не переносит ссор, склок и выяснения отношений. Единственное исключение — наши с Настей перебранки, которые он мужественно терпит в ванной. Если Вася стоит в очереди и вдруг вспыхивает шумное разбирательство, кто за кем и кто нахально влез, Вася разворачивается и уходит в другой магазин. Он не рохля и не трус. Однажды мы ехали в автобусе, Вася читал газету. Вошел пьяный мужик и стал сквернословить. Вася сложил газету, передал мне, дождался остановки, а когда двери открылись, схватил мужика за грудки и выкинул наружу. Сел на место, развернул газету и продолжил чтение. Вот такой он скромный герой.

С другой стороны, если Вася что-то решил, переубедить его практически невозможно. Друзья в шутку называют его носорогом. По сторонам не оглядывается, в конфликты не вступает — топает и топает своим путем. Вот теперь скажите мне, что может остановить носорога, который топает вслед за поманившей его самкой? Я такого способа не знала и, как ни ломала голову, ничего путного не придумала. Надеялась, глупая, что носороги однолюбы!

В тот день все у меня валилось из рук. Поставила варить бульон — он выкипел, мясо прижарилось ко дну кастрюли. Испортила белье, постирав белое с цветным. Зачем-то решила подправить форму бровей. Стала выщипывать пинцетом волоски — опомнилась, когда от брови почти ничего не осталось. Пришлось вторую для симметрии уничтожать.

Больше всего мне хотелось выть, рыдать, плакать — вообще бесноваться на полную катушку. Но плакать при Васе — запрещенный прием. Много лет назад, когда мы еще не поженились, он сказал мне:

— Твои слезы забирают у меня дни жизни. Я точно знаю: после часа твоих рыданий меня можно отвозить в морг.

Чистая правда! Когда пришел момент рождаться Насте, меня скрутила такая боль, что я, естественно, и вопила и рыдала. Привезли в роддом, я твержу как заговоренная: “Сделайте моему мужу укол успокоительного!” Не послушали, отмахнулись. Мол, это ты сейчас небо в алмазах увидишь, а мавр свое дело сделал, пусть в сторонке покуривает. У мавра седые волосы появились!

Вместо того чтобы разрабатывать мудрую женскую стратегию и тактику, я вспоминала прожитое. Сколько хорошего было! Взяла семейный альбом с фотографиями и нарыдалась заранее и всласть.

Вася пришел вечером, замешкался в прихожей. На домашние тапочки уставился — решал, переобуваться или нет. Протопал в ботинках. Искоса на меня зыркнул и быстро взгляд отвел. Что и говорить, красавица — нос красный, глаза опухли, а бровей и вовсе нет. Стою истуканом, наблюдаю. Настя из своей комнаты выскочила, на шею ему бросилась:

— Фазер, ты вернулся! Я соскучилась, а мама всю икру съела!

Вася отстранил ее, погладил со вздохом по плечу, как сиротку. И стал вынимать из шкафа свое белье. Он принес большую дорожную сумку. Новенькую, специально купил. Открыл замок-молнию — по сердцу меня полоснул. Почему-то эту сумку я воспринимала точно пощечину.

— Вот, — говорю, — Настя! Папа от нас уходит. К другой женщине. Наверно, очень красивой и умной, не то, что я.

Вася на секунду замер, потом стал снимать рубашки с плечиков. Тихо огрызнулся:

— Не надо перекладывать с больной головы на здоровую.

У меня сознание плохо работало, а Настя мужественно пыталась вернуть отца в семью, тарахтела:

— Папочка, ведь это у тебя временно? Еще не прошла? Я читала, что все мужчины в глубине души изменщики. Это у них половой признак, как усы и борода. А у тебя одна мама была столько лет. Но папочка! Ты же ее любишь! Я тебя все детство ревновала.

— Что значит “с больной головы”? — перебила я дочь.

Вася погрозил пальцем Насте:

— Рассуждаешь! Смотри мне! Яблочко от яблони…

Но мы уже ринулись в атаку с двух фронтов. Слова приходилось тащить из него клещами. Вася косился в сторону ванной, но мы пути отступления отрезали. Наконец, картина моего грехопадения стала ясна. Я потеряла дар речи. А Настя веселилась:

— Отпад! Как в анекдоте. Приезжает муж из командировки, жена с другим в постели. Она встает и лениво говорит: “Ну, сейчас начнутся подозрения, упреки!” Давай, мамочка, оправдывайся!

И я, даже не успев возмутиться цинизму дочери, действительно стала оправдываться:

— Ни с кем в постели я не была! Этот товарищ с Дальнего Востока. Устал и попросился отдохнуть!

Вы видели в кино, как ведут себя на допросе невинно осужденные? Разумно и логично рассуждают. Враки! В жизни все наоборот. Преступник алиби заранее подготовит, а честный человек, когда на него подозрение надает, начинает молоть чепуху. Я перескакивала с одного на другое, повторяла по двадцать раз одно и то же. Зачем-то изложила биографию моей подруги и упорно пыталась вспомнить, куда уехал товарищ — в Орел, Орск, Борск? Словно это имело какое-то значение. Я призывала в свидетели дочь: ты дяденьку не видела, но ведь рыбу и крабов ела! Бессердечная Настя напомнила, что икры ей и папе не досталось. Да, я всю икру, будь она неладна, умяла! Но ведь на нервной почве! Меня потом за алкоголичку приняли! Я говорила и говорила, несла чушь. Каждый факт в отдельности не мог служить доказательством моей непорочности, а все вместе они производили плохое впечатление. Я чувствовала, что язык, враг мой, копает мне могилу.

Споткнулась на слове, вернее — на страшной мысли.

— Вася! — воскликнула я. — Ты же мог его убить!

Муж ничего не ответил, но по его лицу я поняла: мог! Представила себе жуткую картину — труп в квартире, нож в груди невинного мужчины и море крови. Васю забирают в тюрьму и приговаривают к высшей мере. Очевидно, ту же картину вообразила и Настя. Но ее реакция в корне отличалась от моей.