— Эта прическа много проще, — сообщил он. Алессандра прикрыла глаза.

— Да, кажется, вы уже упоминали об этом.

— Но ведь я говорил только о волосах.

— И это тоже важно, учитывая, что оценку дает король скверной прически.

Она потянулась к нему и сняла с него бейсбольную кепочку. Его волосы, как всегда, стояли торчком.

Гарри пожал плечами и провел рукой по ее щеке — пальцы его были теплыми и слегка шершавыми.

— И все равно вы красивы, — сказал он тихо. — Даже слишком красивы. Это меня пугает, потому что, если кто-нибудь будет внимательно к вам приглядываться… — Он покачал головой.

И опять Алессандра не нашлась что ответить.

— Вы говорите так, потому что до смерти хотите меня трахнуть?

Гарри чуть не подавился смехом.

— О Господи, — пробормотал он, — мне следует следить за своей речью. Если уж вы употребили это слово, значит, я произношу его слишком часто.

— Не могу понять, чего вы добиваетесь.

— Если поймете, то непременно скажите. Мне бы тоже хотелось узнать об этом.

— Я надеюсь, мы станем друзьями, Гарри.

Алессандра произнесла эти слова, когда они проехали миль сто к западу от закусочной «У Микки Д.», где останавливались перекусить. Она смотрела на него очень пристально, будто опасалась, что он скажет «нет», откажется быть ее другом.

— А я думал, мы уже друзья. Надеюсь, вы простили мне то, что мы использовали вас как приманку, чтобы поймать Тротта?

Алессандра серьезно кивнула.

— Я прощу вас, если вы пообещаете, что этого больше не случится никогда.

Гарри протянул ей руку.

— Даю слово.

Тонкие пальцы скользнули в его руку, и, прежде чем отпустить, она слабо пожала ее, потом глубоко вздохнула.

— К тому, о чем вы говорили раньше… Сейчас мне было бы много легче, если бы мы с вами не осложняли наши непростые отношения, и я хотела бы…

— Я вполне взрослый человек, — ответил Гарри. — Вам не о чем беспокоиться. Впредь буду держать свои штаны застегнутыми на молнию.

— Хорошо, — сказала Алессандра.

— Хорошо, — отозвался он, пытаясь в то же время сообразить, почему исключение секса из их отношений такая уж хорошая вещь. Но уж если Элли захотела, чтобы было так, ему оставалось только согласиться.


Джордж тихо выругался и с отвращением выключил телевизор.

— Можешь представить, всю неделю, что я в больнице, нет бейсбольных матчей — не сезон. Не показывают ничего, кроме глупых ток-шоу и велосипедных гонок по грязи. Будто мне интересно смотреть на тринадцатилетних подростков. Если бы я этого хотел, то завел бы семью.

Ким подняла глаза от журнала.

— Ты скучаешь, бедняжка!

— Да, скучаю, страдаю, умираю и хочу выкурить сигарету.

Джорджу теперь не давали болеутоляющих, которые позволяли бесплотно парить над больничной койкой и собственным телом. Нога у него беспрестанно болела, ее дергало и жгло. А еще его тошнило от больничной еды и от медбрата Стэна, заходившего в палату в любое время дня и ночи, чтобы померить ему давление и проверить, не сползла ли повязка.

— Бедный Джордж! — Ким положила журнал и подалась вперед, одарив больного сочувственной улыбкой и предоставляя ему возможность свободно обозревать ее бюст.

Джордж ощутил укол совести. Она ведь была с ним так мила и нежна, проводила у его постели все отведенные для посещений часы уже целых три дня. Ким сняла комнату в мотеле поблизости от больницы, платя за нее больше, чем могла себе позволить, только чтобы быть рядом с ним. И все же каждый раз, бросая на нее взгляд, Джордж жалел, что это не Ники, которая даже не сочла нужным справиться о его здоровье по телефону.

— Я знаю, что надо делать, когда скучно, — сказала Ким с усмешкой. Она придвинула свой стул ближе к его кровати, и рука ее скользнула под легкое хлопчатобумажное одеяло.

Джордж ощутил на бедре прохладные пальцы. Его рука перехватила их до того, как они добрались до края его больничного халата.

— Двери палаты не запираются.

— И что?

— Только то, что они не запираются.

— В таком случае приключение становится еще более волнующим, — прошептала Ким. — Подумать только — в любую минуту сюда могут войти.

— Я того же мнения.

— Скучно не будет.

— Это хорошая мысль. Пожалуй, даже слишком.

Ким встала и опустила занавески вокруг кровати.

— А как теперь?

Она была так серьезна, что Джордж не мог сдержать смеха.

— Это сумасшествие!

— Да, я немного сумасшедшая, наверняка ты это уже заметил.

Она села на край его кровати и отогнула одеяло, стараясь не потревожить раненую ногу.

— Ким…

— Ты ведь не скажешь, чтобы я прекратила? Верно?

Она наклонилась, поцеловала его нежно и неторопливо, потом, медленно раздвинув полы его халата, снова поцеловала, на этот раз в подбородок, потом в шею, в грудь, в живот. Подняв голову, Ким улыбнулась, прежде чем продолжить свой путь вниз.

Джордж вздохнул и закрыл глаза. В одном отношении она оказалась права — теперь ему совсем не было скучно.


Николь все же приехала в больницу. Она была далеко не так невозмутима, как ей хотелось казаться. В желудке у нее от волнения образовались спазмы.

Джордж будет жить. Доктора говорили, что он поправляется, заживление идет отлично и прогноз положительный.

И все же Николь знала, что, пока не войдет в его палату, не посмотрит ему в глаза и лично не убедится, что с ним все благополучно, она ничем не сможет заниматься с полной отдачей.

Последние несколько дней были ужасны — она в пять раз медленнее обычного выполняла даже несложные каждодневные дела. Ее внимание, ее мысли были далеко — на расстоянии нескольких сотен миль, на севере, в штате Нью-Йорк.

Николь усилием воли заставила себя стоять спокойно, а не топтаться на месте в лифте, который скоро доставит ее на этаж, где расположена палата Джорджа.


— Так вы говорите, когда Гриффин впервые появился у вас в доме, он был громилой? — Гарри ел чипсы «Читос», доставая их из бумажного пакета, и поэтому кончики его пальцев окрасились в ярко-оранжевый цвет. — Черт! Они забыли положить пакетик с салфетками! Должно быть, когда в очередной раз был налет на супермаркет, салфетки бросили бандитам вместе с деньгами. Теперь я меченый до конца жизни.

— Нет, он не был громилой в полном смысле слова, — сказала Алессандра, невесело улыбнувшись. — Скорее пугалом, страшилой.

— Гриффин? — Гарри удивленно покачал головой. — Не могу себе представить.

— Он работал для одной юридической фирмы, помогавшей клиентам выколачивать деньги должников. Когда мы познакомились, я еще училась в средней школе. Гриффин привозил документы на подпись отцу — какие-то закладные или что-то в этом роде. Взимавшийся за услуги процент был непомерно высоким, но приходилось платить. Отец мог отказаться, но, если бы он не заплатил, вслед за Гриффином явился бы молодец с бейсбольной битой вместо атташе-кейса с бумагами.

На этот раз Гарри выглядел так же скверно, как и она. Подбородок его был покрыт уже не щетиной, а гораздо более длинной порослью. Прошло больше двадцати четырех часов с тех пор, как они сделали свою первую и единственную остановку в мотеле; пассажирка время от времени спала в машине, Гарри не спал ни минуты. По мере их приближения к штату Колорадо Алессандра все чаще задумывалась о его намерениях. Неужели теперь он решил добираться до цели без единой остановки?

— Итак, Гриффин облегчил для вашего отца возможность вторично получить ссуду под залог имущества, — высказал предположение Гарри. — Должно быть, при этом он урвал хороший куш и от компании, специализирующейся на ссудах, и от клиента, а потом начал ухаживать за несовершеннолетней дочерью бедняги и кончил тем, что женился на ней. Хорошая сделка!

— На самом деле мой отец не получал никаких ссуд.

Гарри на мгновение оторвал взгляд от дороги.

— Не получал?

— А Гриффин не пытался за мной ухаживать, пока мне не исполнилось восемнадцать, хотя я знаю, что нравилась ему. Он был увлечен мною. — Алессандра вздохнула. — По крайней мере вначале.

Она подняла голову и встретилась глазами с Гарри.

— Если вам тяжело говорить об этом, то и не будем. Для человека, имевшего привычку весьма бесцеремонно шутить кстати и некстати, он проявил необычайную чуткость.

— Да тут и говорить особенно не о чем, — возразила Алессандра. — Гриффин заплатил долги моего отца, а также оплатил мои уроки красноречия и записал меня в частную школу хороших манер.

— Школу хороших манер? — Гарри рассмеялся. — Господи! А я и не знал, что такие школы еще есть. Должно быть, там была скука смертная.

— Мне льстило внимание Гриффина. Он был высокого мнения обо мне.

— Он пытался сделать из вас жену по своему вкусу, отлить вас по образцу, придать вам желанную форму.

— Я не возражала. По крайней мере в то время не возражала. В день, когда мне исполнилось восемнадцать, Гриффин пригласил меня пообедать и попросил моей руки.

— Вы хотели… — начал было Гарри, потом поправился:

— Вы были вынуждены выйти за него? Я хочу сказать, на вас было оказано сильное давление, раз уж он тратил деньги на вас и вашу семью?

— Нет, — ответила она поспешно. — Нет, я хотела за него выйти. По крайней мере сумела себя убедить в этом. Моя мать много лет твердила, что мне нужен именно такой муж, и знаете, когда вам что-то говорят очень часто, вы начинаете верить этому. Мне всегда внушали: чтобы преуспеть в жизни, я должна уметь пользоваться своей внешностью, стать образцовой женой, выйти замуж за богатого человека, чтобы, когда постарею, он не испытал искушения вышвырнуть меня. У меня якобы не хватало мозгов заниматься чем-нибудь серьезным. Это мне повторяли без конца.

— Но теперь-то вы знаете, что все не так, верно? — Гарри бросил на нее быстрый взгляд. — Вы одна из умнейших женщин, каких мне довелось узнать. Никогда не встречал человека, который читал бы так быстро, как вы.

Алессандра улыбнулась.

— Мне приятно это слышать. Когда я училась в школе, у меня было ощущение, что похвалить меня можно только за правильно выбранный цвет туши для ресниц или теней для век. — Она рассмеялась. — Я была такой глупой, потому что не понимала: у меня всегда есть выбор. Мне даже не приходило в голову записаться в школе в класс литературного творчества, хотя я любила сочинять. Но в этот класс записывались круглые отличники, так что я и не пыталась, так же как не пыталась сказать: «Я не хочу замуж за Гриффина». Я не думала, что у меня есть возможность выбора, ведь он казался совершенством — красивый, богатый, со связями… Я и впрямь считала, что люблю его. Конечно, я была тогда ребенком…

— Зато он был намного старше. Это вас не волновало?

— Нет, до тех пор, пока я не поняла, что наши отношения основаны на моем полном подчинении ему. Гриффин говорил мне, что я должна делать, и я беспрекословно подчинялась, никогда не задавая вопросов. Мне было девятнадцать, когда я вышла за него, и я воображала, что сразу стану взрослой, как только это произойдет. В каком-то смысле так и случилось — я стала замужней дамой. Но на самом деле я просто продлила свое детство на семь лет — во все время нашего брака я не принимала решений и в нашей совместной жизни не имела права голоса.

Алессандра снова вздохнула. Она старалась сделать свой брак удачным и ради этого пренебрегала собственными желаниями и потребностями.

— Когда мне было восемнадцать, Гриффин представлялся мне сказочным принцем — такой красивый, такой светский. У него были деньги и потрясающая работа — или так мне тогда казалось. Я и не представляла, на кого он работал, Гарри.

— Но в конце концов вы поняли.

— Да, — ответила она. — В конце концов поняла.

И все-таки не оставила его. Гарри не произнес этого вслух, но Алессандра отреагировала так, будто услышала его мысли.

— Я его любила, — сказала она тихо, — но знаете, он меня не любил. Ему нравилось чувство обладания, власти надо мной, а когда он нашел во мне недостатки, то быстро избавился от меня.

— Да он просто рехнулся! — Тон Гарри не оставлял возможности возразить. — Я хочу сказать, достаточно посмотреть на то, что он сделал: начинал вкладывать деньги глупо и бессмысленно, потом потерял их. Он мог бы продать мавзолей, который вы называли своим домом, мог урезать свои расходы, но вместо этого продолжал тратить деньги на безумные проекты и потерял все до последней рубашки. И что же он делает дальше? К какому решению приходит этот финансовый гений? Он крадет миллион долларов у Майкла Тротта. Он укусил руку, которая его кормила, что крайне глупо. Удивительно ли после этого, что он решил избавиться от вас? Нет. У этого типа просто крыша поехала.

— Наш брак был обречен. У нас все не ладилось уже много лет, и, если бы он не ушел, в конце концов я бы оставила его сама, — созналась Алессандра. — Не сразу, конечно. Но мне хочется думать, что в конце концов это произошло бы. Я знаю, у меня хватило бы на это сил, но оставить его сразу я не могла, не была готова. Впрочем, не знаю. Мне было просто страшно. Возможно, я снова сделала ошибку, когда все еще пыталась цепляться за него, хотя надежды все наладить уже не оставалось. Вероятно, мне не следовало позволять себе полюбить его, и это главное.