Сюзанна Брокман - Телохранитель

— Увы, — ответил он. — На самом деле он не был похож на меня. Волосы у него выглядели как у вас сейчас. От меня и Сони он взял, пожалуй, все худшее: мой нос, ее подбородок. Такая получилась смесь Но Кевин всегда улыбался, и тогда его лицо преображалось, становилось красивым. Он принадлежал к тем людям, которые всегда считают, что бутылка наполовину полная, а не наполовину пустая. Понимаете, что я имею в виду? Он был оптимистом — Теперь, когда Гарри позволил себе заговорить, казалось, он уже не остановится. — К тому же Кевин имел особый дар — он был замечательным спортсменом. Ему едва исполнилось четырнадцать, а я уже мечтал о его грандиозных успехах. Не думаю, что принадлежу к категории психов, которые с пеной у рта орут, выкликая новых добровольцев из молодого поколения, но в мечтах я видел его играющим за команду «Метрополитен полис». — Гарри рассмеялся. — Он уже начал вытягиваться, стал неуклюжим, угловатым, не знал, куда девать руки и ноги, — как раз тот возраст, когда мальчик из ребенка превращается в подростка. Даже лицо у него изменилось и больше не выглядело мальчишеским. Я даже мог представить, какой мужчина из него получится и… — Голос Гарри дрогнул. — Господи! До сих пор не верю, что он умер!

Алессандра не прерывала окутавшей их тишины. Она позволила своему спутнику отдаться скорби, а потом справиться с ней и заговорила уже, когда почувствовала, что он в состоянии ее слушать.

— Мне кажется, что Кевин не одобрил бы вашей болезненной жажды мести. Его бы огорчило то, что вы всю свою жизнь посвятили одной этой цели.

Гарри уставился на нее с таким изумлением, будто она сообщила ему о своей принадлежности к служителям культа сатаны.

— Не смотрите на меня так, — попросила его Алессандра. — Лучше сознайтесь: вы ведь никогда не переставали лелеять эту мысль. Или я не права?

— Простите, — взвился Гарри, — я, кажется, не просил вас высказывать свое мнение?

— Значит, — невинно спросила Алессандра, — вы предпочитаете отдать Шона и Эмили своей сводной сестре?

— Откуда вы, черт возьми… Это Джордж рассказал вам? Проклятие, я его убью!

— Они, и только они, нуждаются в вас, Гарри. Знаю, что вы не хотите об этом слышать, но Кевин в вас больше не нуждается.

Гарри отвернулся и уставился в окно — точно так же смотрела она всего несколько часов назад.

Пара минут прошла в угрюмом молчании, потом Алессандра включила радио. Должно быть, она взяла на себя слишком много.

Джордж повернул выключатель. Когда зажегся свет, он протянул руку за сигаретами и книгой, лежавшими на прикроватном столике. Хотя он старался не потревожить Ким, но она зашевелилась.

— Что мне для тебя сделать, малыш? — проворковала Ким, бессмысленно таращась на него. — Тебя снова беспокоит нога?

О «снова» не могло быть и речи — нога у него болела все время. Ничего удивительного в этом не было, ведь кто-то специально позаботился о том, чтобы проделать в ней дырку. Джордж просто не ожидал, что боль будет такой сильной и так долго не стихнет. Нога болела даже теперь, после того как его выписали из больницы, и тут Ким ничем не могла ему помочь.

— Пока еще не время принимать таблетку, — сказал Джордж. Закурив сигарету, он глубоко затянулся.

— Почему бы тебе не уснуть снова, а я пока немного почитаю. — Ким приподнялась на локте, и одеяло сползло с нее, обнажив совершенной формы полные груди. — Если хочешь, я могу сварганить для тебя нечто более сильнодействующее, чем дерьмовое снадобье, прописанное тебе доктором.

— Эй, ты забыла, что говоришь с федеральным агентом? Считай, что я этого не слышал. — Джордж потянулся за пепельницей. — И вообще, мне не нужны наркотики, особенно те, что распространяются нелегально.

Окно в его спальне было открыто, и ночной воздух приносил прохладу. Посмотрев на Ким, Джордж увидел, как ее соски приподнялись и превратились в острые пики. Она медленно спустила одеяло еще ниже, предоставив ему возможность созерцать ее прелести.

— Может, мы могли бы попытаться — как они это называют? — попробовать нетрадиционный подход к утолению боли?

Она потянулась к нему, но он перехватил ее руку и приподнял ее подбородок так, что лицо оказалось на уровне его глаз.

— Знаешь, меня бы вполне устроило, если бы мы просто поговорили.

Казалось, Ким была совершенно сбита с толку.

— Поговорили?

— Не пойми меня превратно, — поправился Джордж. — Я очень люблю то, что ты предлагаешь, но совсем необязательно, чтобы все, чем бы мы ни занимались, было прелюдией к сексу. По правде говоря, если конец заранее известен, это способно здорово испортить удовольствие. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

Она определенно не понимала.

— Тебе что, не нравится, когда я активна?

— Да нет же, Ким, нравится, очень нравится.

— Мне тоже. Джордж рассмеялся:

— Вот и хорошо. Но обрати внимание, кроме одного или двух раз в самом начале, у нас не было нормального секса, нормального полового акта — только оральный секс, и ты всегда брала инициативу на себя. Каждый раз, когда я пытался дотронуться до тебя, ты отстранялась, а потом старалась отвлечь меня любым способом. Ты не находишь, что это не совсем справедливо?

Ким все еще избегала смотреть ему в глаза.

— Ну, ты был ранен, и я боялась причинить тебе неудобство. — Она замолчала и пожала плечами. — Если честно, просто мне это больше нравится.

— Нравится заставлять меня испытать оргазм, оставаясь холодной?

— Ты хочешь быть сверху?

То, как она это произнесла, не оставляло сомнений в том, что обычное совокупление было для нее пыткой.

— Сейчас я хочу только поговорить.

Ким просияла.

— Ты можешь говорить, а я пока…

Джордж затушил сигарету и отодвинул пепельницу на край ночного столика, подальше от постели.

— У меня адски болит нога. Я просто хочу полежать рядом с тобой.

Карие глаза Ким казались огромными на ее личике. Она положила голову ему на плечо, позволив своей руке покоиться на его груди. Но отчего-то рука ее была судорожно сжата, напряжена.

— Я почти ничего не знаю о тебе, — сказал Джордж, прижимаясь щекой к шелковистым темным волосам и нежно проводя пальцами по ее обнаженной спине, стараясь сделать так, чтобы она расслабилась. Чего она боится? — Я даже не знаю, где ты выросла.

— В городе, — ответила Ким. — Я всегда жила в Нью-Йорке.

— И никогда не хотела жить где-нибудь в другом месте? — Джордж удивленно взглянул на нее. — Я думал, что танцовщица с твоим талантом могла бы выступать в Атлантик-Сити или даже в Лас-Вегасе. Клуб «Фэнтэзи» — довольно затхлое место, и оно для тебя мелковато. Ким подняла голову.

— Господи, да я была бы только рада уехать в Вегас!

— И что тебя удерживает здесь?

Напряжение снова сковало ее тело.

— Ничего или все. Право, не знаю.

Крепко зажмурившись, Ким уткнулась головой в его шею.

Внезапно Джорджа охватила тревога.

— Послушай, Ким… — Джордж смущенно откашлялся. — Ты ведь держишься за Нью-Йорк не из-за меня, верно? Я хочу оставаться с тобой честным: с первой ночи, когда мы были с тобой, ничего не изменилось. У нас нет будущего.

— Я это знаю. — Ким снова подняла голову и твердо встретила его взгляд. — Ты все еще любишь свою бывшую.

Джордж принужденно рассмеялся.

— Я никогда этого не говорил.

Ким нежно отвела волосы у него со лба.

— И не надо, не говори.

Несколько секунд Джордж смотрел на нее, гадая, что еще она знает о нем.

— Ладно, — сказал он наконец. — Тебе известна моя страшная тайна. Было бы справедливо, если бы ты поделилась со мной своей. Почему ты не хочешь настоящей близости?

Ким прикусила нижнюю губу и некоторое время смотрела на него, решая, стоит ли отвечать, потом наконец тихо произнесла:

— Мне это не нравится… Просто не нравится, и все. Это не имеет никакого отношения к тебе.

— Черт возьми! Ты думаешь, что этим меня успокоила?

Джордж покачал головой. У Ким было невероятно прекрасное тело — пожалуй, самое прекрасное, какое ему только доводилось видеть. Он не сомневался, что это тело создано для любви, секса — для всех мыслимых позиций независимо от времени и места.

— У меня такое ощущение, будто мне становится трудно дышать, — попыталась она объяснить. — Меня охватывает паника, ужас, поэтому я предпочитаю этого не делать. Видишь ли, у меня не бывает оргазма; я притворяюсь, имитирую. Но если ты действительно хочешь…

— Да нет же. Если тебе это так неприятно…

— Некоторым ребятам все равно.

— Но я не принадлежу к числу этих некоторых. Ладно, а как насчет остального? Тебе действительно нравится оральный секс или ты просто выбираешь наименьшее из зол?

Ким ответила без колебаний:

— О нет, мне это нравится. Мне приятно сознавать, что ты больше меня, а я имею над тобой власть…

— Так вот в чем дело! В ощущении власти. Ты хочешь верховодить в наших отношениях. Это интересно! С тобой, должно быть, случилось нечто ужасное, когда ты была ребенком?

Ким ничего не ответила, но по выражению ее глаз Джордж понял, что попал в точку.

— Если когда-нибудь захочешь поговорить об этом, — сказал он тихо, — я здесь, к твоим услугам, и некоторое время никуда не уеду.

Она кивнула.

— У меня к тебе есть еще один вопрос. — Джордж чуть отодвинулся, чтобы лучше видеть ее глаза. — Если тебе известно, что я все еще неравнодушен к своей бывшей жене, то почему ты здесь?

Ким положила голову ему на грудь и некоторое время молчала, слушая, как бьется его сердце, потом ответила:

— Мне нравится, что я нужна тебе и ты не требуешь от меня слишком много.

— Я должен это сделать. — Алессандра услышала голос Гарри. Она оторвалась от созерцания капель дождя, сверкавших в свете фар других машин, и посмотрела на него.

Вчера машину вела она, и Гарри немного поспал, но все же он выглядел ужасно — волосы всклокочены, губы плотно сжаты, а по бокам рта пролегли суровые складки. Почувствовав, что Алессандра смотрит на него, он повернул к ней голову и улыбнулся печальной улыбкой.

— Моим детям нужна стабильность. Если вы прочтете мое досье, то поймете, что стабильности в моей жизни как раз и не хватало.

Гарри говорил, что готов предоставить своей сводной сестре право опекунства над детьми. Или он сказал что-то другое? Но как он мог пойти на такое?

— Вы не можете сейчас принимать столь серьезных решений, — сказала Алессандра дипломатично, — ведь вы так устали. Сначала надо добраться до места. Уже от одного этого вы почувствуете себя много лучше. Вы сможете обнять детей и отоспаться, а утром будете чувствовать себя совсем по-другому. И еще — вам следует попридержать язык, когда будете рядом с детьми.

— Постараюсь. Я помню об этом. Гарри замолчал. В тишине ритмичное движение дворников казалось слишком громким.

— Я напуган до смерти, — внезапно сказал он. — Прошу прощения, но нам придется остановиться: не могу показаться у Мардж в таком виде, да еще посреди ночи. Когда мы доберемся до Харди, будет уже половина второго.

Харди. Значит, вот как будет называться ее теперешнее место жительства. Харди, штат Колорадо.

Часы на приборной доске машины показывали начало первого. Конечная цель была близко, совсем близко. Алессандра надеялась только, что Харди окажется не такой провинциальной дырой, как те ужасные передвижные городки из фургонов, мимо которых они не раз проезжали по пути в Колорадо.

— Думаю, остановиться где-нибудь на ночь — хорошая мысль, — согласилась она. — Вы почувствуете себя лучше, когда побреетесь и смените одежду. Если хотите, могу даже подстричь вас — я не то чтобы очень большая мастерица по этой части, но хуже все равно не будет.

Гарри улыбнулся:

— Раз уж вы облекли ваше предложение в такую форму, я не могу отказаться.

— Эй, послушайте, — проворчал Гарри. — Кажется, вы должны были подстричь мне волосы, а не критиковать мой гардероб.

Алессандра повернулась к нему и бросила на него взгляд, полный презрения и одновременно жалости.

— Вы имеете в виду пару грязных джинсов, превращенных в не поддающееся описанию рубище, три мятые рубашки с короткими рукавами и две пары носков, отличающихся друг от друга только тем, что у одной пары дыры на пальцах, а у другой — на пятках? Но это нельзя назвать даже основой гардероба. Да, простите, тут еще две пары шелковых водолазок…

Гарри вытер голову полотенцем, потом тщательно перебинтовал грудную клетку и надел специальный бандаж, фиксирующий сломанное ребро.

— Готов поспорить, вы и не представляли, что такой тип, как я, может носить шелковые водолазки.

Алессандра, не обращая на него внимания, задумчиво созерцала три чистые рубашки с короткими рукавами, выцветшие и мятые, будто пытаясь изменить их и превратить во что-то другое, более презентабельное.