Сюзанна Брокман - Телохранитель

В течение всего пути сюда его преследовала мысль о необходимости заполнить страшную пустоту, вызванную гибелью Кевина, излечить страшный ожог, все еще болевший у него внутри и гнавший его преследовать Майкла Тротта. Но сможет ли он объяснить ей все это? Вряд ли она поймет. Да и никто бы не понял. Он и сам не понимал, почему это так важно.

Глядя в ее бледное, осунувшееся лицо, Гарри вдруг почувствовал, что, если не нагрубит ей, то, не ровен час, сам заплачет.

— Не знаю, чего ты от меня хочешь, — сказал он. — Чтобы я посылал тебе цветы? Это не мой стиль. Может быть, предложить тебе выйти за меня замуж? Солгать и сказать, что моя любовь к тебе никогда не умрет? Не вижу смысла играть в такие игры. Я уезжаю в понедельник и уже попрощался с тобой.

Гарри видел, как надежда в глазах Алессандры исчезает и сменяется смертельной пустотой: зайдя слишком далеко, он погубил то, что она чувствовала к нему. Он убил ее любовь. Алессандра пошла прочь, но вдруг, остановившись, обернулась.

— Сегодня вечером на моем окне появятся шпингалеты, запирающиеся изнутри.

Потом она вернулась в свой фургон и больше уже не оглядывалась.

— Оставить место в кружке, чтобы вы могли долить сливок в свой кофе?

— Нет, благодарю, — ответил Гарри. — Но если у вас найдется в запасе кофеин или еще какое-нибудь тонизирующее средство вроде…

Девушка за стойкой посмотрела на него так, будто он был беглым серийным убийцей, готовым извлечь коллекцию отрезанных человеческих ушей из кармана пиджака.

— Шутка, — поспешно сказал Гарри. — Просто шутка.

Он расплатился, нашел крышечку и картонный контейнер, чтобы взять кофе и не обжечься, а затем вышел в ослепительное сияние полуденного солнца.

В стеклянной двери он заметил свое отражение, чем-то напоминавшее отражение бродяги, вылезшего из-под моста. Он не брился уже целую неделю, даже больше, с прошлого утра не принимал душа и не менял белья. Волосы его снова отросли после стрижки — теперь они стояли дыбом, и от этого он выглядел так, будто все время держал пальцы в электрической розетке.

Грузовичок Алессандры был припаркован перед гаражом Ренни Миллера. Она уже убрала в задних комнатах агентства и теперь беседовала с Ренни, стоя на пороге возле широких парадных дверей, выходивших на улицу.

Жестикуляция Ренни не вызывала ни малейших сомнений в отношении его намерений. Он старался придвинуться к ней ближе, тесня Алессандру к стене. Наконец он уперся руками в стену по обе стороны от нее.

При этом Алессандра выглядела чрезвычайно смущенной и прилагала неимоверные усилия, чтобы отодвинуться от него хотя бы на дюйм.

Разумеется, Гарри мог бы перейти через улицу и дать наглецу хорошую оплеуху, но Алессандра его словно не замечала или не желала замечать.

Гарри оперся спиной о свою машину и отпил глоток из стакана — кофе оказался нестерпимо горячим и чуть не прожег весь свой путь вниз по его пищеводу и желудку. Интересно, когда он в последний раз ел? Пожалуй, вспомнить это будет нелегко — уже много дней Гарри сидел на кофейной диете.

— Смотри, смотри!

Гарри обернулся и увидел бегущую к нему по тротуару с широченной счастливой улыбкой на лице Эмили. Дочка!

Он не мог этому поверить — Эмили каким-то образом узнала его. Вспомнила, наверное, как он играл с ней в мяч на заднем дворе в Нью-Йорке, как кормил ее ночью из бутылочки и менял ей подгузники. А еще он пел ей колыбельные песни и ни разу не сумел усыпить ее, потому что они оба все время хохотали.

— Посмотри на мои ковбойские сапоги! — кричала Эмили. Ее темные волосы, собранные в конский хвост, выбились из прически и падали на глаза, точно так же как когда ей было два года.

Поставив бумажный стакан с кофе на капот своей машины, Гарри двинулся ей навстречу, готовый схватить ее, как только она окажется достаточно близко; она пробежала мимо, как профессиональный игрок на линии, и он понял, что Эмили звала не его. Она даже не узнала его.

Гарри так и остался стоять, глядя ей вслед, пока она бежала к распахнутым дверям гаража Миллера. Она снова крикнула, и на этот раз он разобрал, что Эмили звала Алессандру.

— Элли! Элли! Мардж позволила мне покататься на самой большой лошади!

Да, она звала не его! Это буйная фантазия сыграла с ним злую шутку. Алессандра тут же поняла его ошибку. Она смотрела на Гарри через плечо Эмили, нежно прижимая девчушку к себе.

Это оказалось больнее, чем он предполагал. За последние два года Гарри впервые приехал домой и только теперь осознал, во что ему обошелся этот перерыв. Когда-то он уверил себя, что слишком сильно ранен, слишком сильно страдает, что не в силах больше видеть Шона и Эмили, не в силах снова испытать всю остроту утраты. В мыслях вместо их лиц Гарри представлял лицо Кевина — оно как бы налагалось на лица оставшихся в живых детей. Но Шон не был Кевином, а Кевин никогда ничем не походил на Шона. За последнюю неделю Гарри преследовали мучительные мысли о Шоне, а не о Кевине. Он вспоминал сына, стоящего прямо перед ним и смотрящего ему в глаза, достаточно мужественного и сильного, чтобы сказать ему все, что намеревался, и послать его ко всем чертям.

Кевин никогда бы не сделал такого и за миллион лет — у него просто не хватило бы духу.

А виноваты были Рипоза, Хуанг и Тротта — это они лишили жизни Кева и Соню. Но только Гарри нес ответственность за все, что произошло потом.

Он проклинал капо мафии за обрушившееся на него несчастье, погубившее всю его жизнь, но на самом деле виновата была его неспособность справиться с трагедией. Он позволил жажде мести стать настоящим наваждением, а полная потеря надежды глубоко ранила его. Теперь Гарри один должен был нести ответственность за разрушенную жизнь.

Сын ненавидел его, дочь не узнавала на улице. Женщина, которая, возможно, полюбила его и прошлой ночью показала ему, насколько именно, сейчас смотрела на него с другой стороны улицы, и в ее глазах он видел что угодно: сострадание, жалость, — но только не любовь. Любовь из них ушла; сегодня он окончательно убил ее.

Но и это было еще не все — за его спиной стояла Мардж, которая тоже видела всю сцену. Обернувшись, он попятился от нее; она что-то говорила, но Гарри был не в состоянии понять, что именно, поскольку в ушах у него шумело.

Он отпер дверцу машины и завел мотор. Ему необходимо уехать отсюда. Сейчас же.

Пятясь, Гарри вывел машину с парковочной площадки. При этом ветровое стекло оказалось забрызганным кофе, но он даже не остановился. Он не мог остановиться — просто включил дворники и двинулся дальше.

В тот вечер путь от офиса «Веселых горничных» до дома показался Алессандре очень долгим — она была в полном изнеможении, и сумка с продуктами, купленными в бакалее, с каждым шагом оттягивала руку все сильнее и сильнее.

Гарри уехал. При этом у него было такое лицо, что, посмотрев на него, она была способна плакать без передышки целую неделю.

Однако факт оставался фактом: Гарри бежал, и на этот раз, как она была уверена, навсегда.

Алессандра не хотела больше думать об этом. Она не хотела беспокоиться о нем и страдать из-за него. Она…

Машина Гарри, криво припаркованная у обочины, не сразу попалась ей на глаза.

Сердце ее подпрыгнуло и пропустило удар, а потом заколотилось с лихорадочной поспешностью. На минуту Алес-сандра остановилась и закрыла глаза. Большое дело — задание! А что, если он здесь из-за него? Впрочем, теперь ей было наплевать. Подойдя ближе, Алессандра заметила, что машина пуста — Гарри не было за рулем. Но она не хотела задумываться над этим. Какое ей дело! Она побежала чуть не вприпрыжку, чтобы поскорее завернуть за угол.

Гарри сидел на деревянных ступеньках перед входом в ее квартиру, привалившись спиной к перилам, так, словно не мог держаться прямо, без опоры, и, только увидев ее, попытался выпрямиться.

Алессандра, запыхавшись, остановилась. Она сразу отметила, что выглядел Гарри ужасно, даже хуже, чем в городе несколько часов назад. Лицо его было серым, глаза опухли, руки дрожали.

— Эй, Элли! — окликнул он ее так, будто в его пребывании здесь не было ничего особенного.

Алессандра поставила на ступеньку сумку с покупками.

— Гарри!

Будь вместо него кто-нибудь другой, она бы поняла это безмерное отчаяние в его глазах как приглашение подойти, прижать его голову к своей груди, обнять его. Но с Гарри все обстояло иначе. Алессандра боялась рискнуть впустить его к себе и утром обнаружить, что поступила не правильно, поэтому только стояла и смотрела на него.

Гарри не смог выдержать ее взгляда. Он попытался что-то сказать, но это ему никак не удавалось — его рот беззвучно открывался и снова закрывался.

Алессандра все еще ждала, надеясь, что Бог поможет ей, что он не встанет со ступенек и не уйдет. Она еще осмеливалась надеяться на это…

Наконец Гарри откашлялся и начал:

— Однажды ты сказала мне… — Он снова откашлялся; желваки на его скулах яростно задвигались. — Ты просила…

Их взгляды встретились, и на мгновение она увидела за маской крутого парня, сквернослова, которому на все наплевать, израненную душу потерянного человека.

— Просила дать тебе знать, если ты мне будешь очень нужна, — едва слышным шепотом закончил Гарри.

Он заставил себя посмотреть прямо ей в глаза, его руки заметно дрожали.

— Ты мне нужна, Алессандра, — с трудом произнес он. — Ты действительно по-настоящему нужна мне.

Алессандра поставила миску супа перед Гарри, и он взял ложку, но сделал это не потому, что был голоден. Он сделал это ради нее, так как ему показалось, будто она хочет накормить его.

Алессандра молча села напротив и, глядя на него через разделявший их кухонный стол, ждала продолжения.

Он ведь пришел поговорить с ней — разве нет?

Она боялась подходить слишком близко с той самой минуты, как открыла дверь своей квартиры и впустила его в свой дом. Действительно, эта крошечная квартирка теперь была ее домом, хотя она прожила здесь чуть дольше недели. Мебель в комнатах была подержанная, но она каким-то образом сумела придать квартире вид жилого помещения.

— Я рада, что ты пришел, — наконец сказала Алессандра тихо, избавляя Гарри от необходимости заговорить первым. — Мне кажется, тебе нужен консультант-профессионал — для тебя, Шона, Эмили и Мардж. Она ведь тоже член вашей семьи. И еще — ты должен хорошо представлять, чего хочешь.

— Я знаю, чего хочу. — Гарри неожиданно поднял голову. — Я хочу получить назад свою прежнюю жизнь.

— Увы, это невозможно. — Алессандра посмотрела на него глазами, полными сострадания. — Но ты можешь начать все сначала. Знаешь, это не так уж тяжело и не так плохо.

Он этого не знал, но она знала. Она была намного отважнее его.

— У тебя никогда больше не будет таких отношений с Шоном и Эмили, как два года назад, — продолжала Алессандра, — но могут возникнуть новые, и, возможно, они будут много лучше прежних. Я ведь тоже думала, что для меня все кончено, но, видишь ли, у меня появились в Харди друзья: Мардж, Натали и Аннероза Герти. И еще я… я пишу книгу, но пока дошла только до десятой страницы, потому что очень занята по работе. — Она смущенно улыбнулась.

— Но это просто потрясающе! — воскликнул Гарри.

— Я и правда думаю, что это чудесно.

Алессандра снова посмотрела на него; на этот раз она позволила ему заглянуть глубоко в себя, будто сделала наконец выбор.

— Гриффин посмеялся бы надо мной, если бы я попробовала рассказать ему что-нибудь в этом роде. — С минуту она сидела очень-очень тихо, потом спросила:

— Что ты собираешься предпринять, Гарри?

— Ну, я…

Он был вынужден умолкнуть — ему хотелось, чтобы его слова звучали легко и непринужденно, так, будто любой ответ не способен надорвать ему сердце. Но когда он наконец осмелился заговорить, его голос дрожал:

— Как ты думаешь, Шон и Эмили когда-нибудь простят меня? — «А ты, Алессандра, простишь?» — хотел он спросить, но не осмелился, боясь услышать в ответ «нет».

Алессандра взяла его за руку.

— Я не сомневаюсь, что простят, — сказала она. — Они твои дети. Это будет тяжело и потребует много времени, но они тебя простят, особенно если ты будешь настойчив и не передумаешь, если ты не дашь им возможности снова усомниться в тебе. Ты должен жить с ними. Это твой дом, а они твои дети. Я хочу сказать… если ты… если ты решишь остаться.

— Мне нужен Тротта. — Гарри старался быть честным, хотя, возможно, она и не могла его понять. — Я должен, должен его поймать.

Он сжал ее пальцы так, что Алессандре стало больно, но она не попыталась высвободить руку.

— Неужели ты хочешь поймать его даже сильнее, чем вернуть своих детей? — спросила она.

— Нет, но почти так же сильно. Я знаю, все это ужасно нелепо, запутанно, но… — Его чувства так долго питались ненавистью и жаждой мести, что теперь ему не так-то легко было отказаться от них.