В папке на рабочем столе с надписью «Дерьмо» файлов с иллюстрациями раза в четыре больше, чем в папке «Оставить», но меня это не удивляет. Произошедшее со мной в эти дни с предельной ясностью показало, что иногда всем нам нужно все сделать не так, чтобы потом получилась возможность разобраться, а как же правильно.

Я не виделась с Оливером сначала день, потом два, а потом прошла целая неделя, и я мучительно по нему скучаю. Но мы разговариваем каждый вечер, и он видел каждый штрих и каждое слово книги — и удачные, и плохие, и просто отвратительные — потому что я их ему пересылаю, чувствуя необходимость взгляда со стороны.

А его взгляд и мнение, словно целительное лекарство от моей паники. Оценка этого мужчины беспристрастна, и он умеет оставить в сторону свое желание меня успокоить и понять, что сейчас мне жизненно необходима честная критика.

На панно изображена девушка, сложив ладони чашей, ожидающая дождь. А он стоит рядом и заслоняет ее от иссушающего жара солнца.

* * *

— Чем занята? — спрашивает он.

Сейчас приятный теплый вечер четверга, мой новый крайний срок через два дня, а Оливер, придя домой после ужина с Харлоу и Финном, позвонил узнать, как у меня дела.

У него хрипловатый голос, будто он уже укладывается в постель. Я представляю его одного дома, лежащего на кровати, положив одну руку на грудь и уставившись в потолок.

Он одет?

Или же на нем ничего нет, кроме боксеров?

Как часто он представляет, что целует меня, прикасается ко мне, двигается внутри меня?

— Сижу за столом, — отвечаю я. — Пялюсь на беспорядок.

Наступает тишина, и я инстинктивно понимаю, что он сейчас задается такими же вопросами.

— Ты закончила сцену финального сражения? — наконец спрашивает он.

Покачав головой, я делаю глоток чая, после чего говорю вслух:

— Еще нет. Но закончу. Все, кроме нее, уже сделано, — я провожу рукой по лицу. — Я только что доделала панно.

— Мне понравились те, с зеленым фоном, что ты присылала, — его голос расслаблен и ленив — он словно теплый сироп, льющийся мне на кожу. — Из-за этого героиня выглядит более торжествующей, словно в окружении деревьев.

Я улыбаюсь.

— Я тоже так думаю. Я еще вернусь к ним. Просто моему мозгу нужно немного передохнуть.

— Обязательно, — он расслабленно охает, поднимаясь в сидячее положение. — Давай-ка посмотрим, что у тебя есть, — я слышу его шаги по коридору, потом шуршащий звук в динамике, когда он придерживает телефон плечом. — Выбирай: «Крепкий орешек»… м-м «Шопо-коп» или «Матрица»?

Я несколько раз кунаю чайный пакетик в чашку.

— Это серьезный вопрос?

Он делает паузу, после чего неуверенно отвечает:

— Вроде да.

— Тогда «Матрица».

Я слышу улыбку в его тоне, когда он говорит:

— Он сейчас на FX[59]. А теперь иди возьми пиво, выключи компьютер и отдохни два часа, посмотрев фильм.

Я понимаю, что он имеет в виду: творческим способностям нужна передышка.

— Почему бы тебе не приехать и не посмотреть его вместе со мной? — тихо хныкая, спрашиваю я. Не видела его целую вечность.

— Потому что я трахну тебя, едва переступлю порог, а тебе надо работать.

Мое сердце ярким шаром взрывается у меня груди.

— О-о.

Оливер смеется.

— Спокойно ночи, Сладкая Лола.

Мне хочется, чтобы он сказал, что любит меня. Нужно услышать, как его голос обволакивает эти слова, но это будет моя финальная награда. Я знаю это.

Когда фильм закончился, я выбросила в мусорку пустую пивную бутылку, вернулась в свою комнату и за час закончила сцену.

* * *

Я только что получила два напечатанных экземпляра «Майского Жука», и не могу выпустить их из рук ни на минуту. Я раскошелилась на глянцевую обложку с черными матовыми буквами заголовка, хорошую плотную бумагу и красочный иллюстрации. Обложка тоже яркая. Не знаю, захочет ли Эрик оставить эту обложку или нет, но я буду настаивать на ней: вихри синего, зеленого, желтого и красного, закручивающиеся вокруг моей крылатой героини-Жука и ее возлюбленного Трипа. Позади них меркнет хаос, как бы обещая, что, несмотря на все таящееся на этих страницах, в конце их ждет торжество победы.

Я так горжусь ею и до головокружения жажду показать Оливеру.

Припарковавшись у тротуара, я сижу в тишине и слушаю, как издает тихие звуки остывающий двигатель моей старой машинки. Передо мной дом Оливера — небольшой и одноэтажный, голубого цвета, стоящий на крошечном квадратном участке земли. Газон изо всех сил старается остаться живым, но из-за засухи полива все равно не хватает. Краска на стенах выцвела, а в нескольких местах выложенная плиткой тропинка потрескалась. Все это выглядит непримечательным и идеальным. Я вижу себя, живущей здесь. Вижу нас вдвоем здесь.

Мое сердце радостно подпрыгивает при мысли об обыденной жизни с ним. Мне не хватает этой нашей повседневной болтовни. А еще больше — временем наедине, купаться в его любви, дарить свою, заниматься ею.

Я беру книги и рассматриваю их. Один экземпляр мне, другой Оливеру. Мне не нужно его одобрение, я знаю, что книга хороша. Но я хочу, чтобы он первый ее прочитал, потому что это и наша с ним история. Кое-что он уже видел, но я не удивлюсь, если, взявшись, он не остановится, пока не дочитает до конца. Теперь-то я понимаю, как сочиняю: загружаю собственную жизнь на эти страницы, переношу себя в разные ситуации и наблюдаю, как бы я реагировала, выживала, как использовала бы происходящее себе на пользу.

Взявшись за молоток в виде R2-D2, я стучу им в массивную деревянную дверь. Есть что-то обнадеживающее в том, как выглядит Оливер, открывший дверь: одетый в джинсы и футболку, со спутанными волосами и с надкушенным яблоком в руке. Несмотря на произошедшее между нами за последние несколько недель, он по-прежнему единственный мужчина, кого я когда-либо любила.

Увидев меня, он расплывается в счастливой улыбке и открывает пошире дверь, а я на краткое мгновение задаюсь вопросом, неужели я могла бы быть с кем-то еще, кроме Оливера Ло — ставшего понятным для меня, всегда открытого и безоговорочно искреннего.

— Привет, — говорит он. — Какой приятный сюрприз.

— Привет, — я едва не задыхаюсь от этого короткого слова.

— Не думал, что увижу тебя раньше пятницы.

Он опускает взгляд к моей руке, и я протягиваю ему книгу.

— Кажется, это мой пропуск внутрь.

Его смех замирает, когда он рассматривает обложку. А мое сердце взлетает, когда я вижу, как широко распахиваются его глаза, и он протяжно выдает: «Охренеть!»

На панно изображена девушка, из ладоней которой выплескиваются потоки дождя.

— Я люблю тебя, — подчиняясь отчаянному порыву, тихо говорю я. Он переводит взгляд с книги на меня, удивленно округлив глаза.

Выходит на маленькое крыльцо, рассеянно роняя яблоко и засовывая книгу подмышку. Обхватив ладонями мое лицо, он внимательно всматривается в мое лицо.

— Правда? — шепчет он.

Я киваю, повторяя снова:

— Я тебя люблю.

В его голубых глазах сполохи зеленого — словно океан. Слегка улыбнувшись, он прижимается губами к моим, мягко потирается, еле слышно застонав от удовольствия, и весь мой мир сжимается в одну точку.

— Она любит меня.

— Любит.

Мне трудно сделать вдох. Я хочу большего, хочу его близости. Я жила последние полторы недели в ожидании вот этого момента, подбадривая себя перспективой быть прощенной, предвестником чего станет вот такой поцелуй.

Но он только целует меня еще раз, чуть дольше, приоткрыв губы и едва прикоснувшись языком.

— Впусти меня, — прошу я, встав на цыпочки, чтобы поцеловать его подбородок и шею.

— Впущу и не выпущу до утра, — обещает он, чмокнув меня в губы. — Но сначала мы поговорим.

Быстро заглянув в дом, он хватает куртку, берет меня за руку и захлопывает входную дверь. В последние несколько дней мы говорили о многом — о магазине и моей книге, о НеДжо, о Харлоу и Финне, о новых комиксах, которые я еще не успела прочитать — но еще ни разу о чем-то более важном. Мы словно завернули наши сердца в подарочную бумагу и спрятали под деревом.

Пляж всего в трех кварталах, и в этот странный час там нет ни одного серфера. Только редкие прогуливающиеся вдоль кромки воды люди со бегающими вокруг собаками.

Мы находим малолюдную часть пляжа, почти без следов на песке, и останавливаемся в нескольких метрах от набегающих волн. Сейчас ветрено и немного прохладно, но мне тепло в пальто и потому что в полуметре от меня стоит Оливер. Какое-то время мы наблюдаем за волнами, после чего я слышу, как Оливер прокашливается, будто собирается что-то сказать.

Медленно и с улыбкой, он подходит ко мне, двигаясь словно сквозь толщу воды. Небо позади него чистейшего василькового цвета. Сейчас ранние закаты, и вдоль побережья в сторону центра города по небу словно разлиты темные краски, перемешанные с огнями уже зажегшихся фонарей.

— Мы тут будем разговаривать? — улыбаясь, спрашиваю я, заставляя себя храбриться. Я и в самом деле не знаю, почему мы сейчас на пляже, а не на диване в его гостиной, сидя лицом друг у другу.

Я у него на коленях.

Его руки у меня под футболкой.

А губы у моей шеи.

— Не совсем представляю себе, что еще нам нужно сказать друг другу, — мило пожимая плечами, говорит он. — Но точно знаю, что, останься мы дома, занялись бы сексом. А я просто хочу сначала немного побыть с тобой.

Когда я смотрю на него, то его взгляд ощущается чем-то куда более интимным, чем поцелуй или даже секс, — чем что угодно. Я представляю, как цепляюсь за него, карабкаюсь и пытаюсь пробраться внутрь. Мне просто необходима протекающая между нами связь, это соединение.

— Ты все еще злишься на меня? — чувствуя боль в груди, спрашиваю я. — Может, что-то осталось, даже если совсем чуть-чуть?

Он качает головой, а я смотрю на него сквозь пелену выступивших слез. Не знаю, откуда они. Может, от облегчения. Или утомления. А может, от безмерного ликования.

Протянув руку, он смахивает мою скатившуюся слезу.

— Я не злюсь.

Я киваю, надеясь, что смогу проглотить непрошенные слезы. Мне сейчас не хочется расплакаться еще сильнее.

— Я тебя не брошу, — говорит он. — Ты ведь знаешь это, да?

И тут плотину прорывает. Мои слезы, словно реки.

— Дело не в этом.

Но он прав. Мои страхи за последние недели частично были именно об этом — что я изменила его любовь ко мне, сломала ее, как моя мама сломала мою к ней — и теперь этого расстояния в метр между нами недостаточно, чтобы успокоить мою потребность прикоснуться к нему.

— Лола, — его голос становится сильнее. — Я не хочу быть без тебя. И я тебя не оставлю. Даже если ты занята. Даже если ты боишься. Даже если ты поступаешь неразумно или просто безумно. Я тебя не брошу.

— Нет, это не…

— Но мне нужно знать, что и ты от меня не уйдешь. Мне не хочется ощущать себя кем-то на вторых ролях. Ты для меня на первом месте, — продолжает он. — Я никогда не попрошу тебя отказаться от твоего творчества, но и чувствовать себя кем-то, кто отвлекает тебя от главного, не хочу, — он наблюдает за своими большими пальцами, стирающими новые слезы с моих щек. — Я понял, что… до тебя мне никогда не было нужно значить для кого-то так много.

Оливер делает шаг ближе, и, прильнув к нему, я обнимаю его за талию и прижимаюсь лицом к шее. Он пахнет так хорошо, так знакомо. Книгами, кондиционером для белья и океанским ветром. Он руками скользит по моим плечам, и одна остается у меня на спине, а другая зарывается в волосы.

— Что скажешь? — шепчет он.

— Ты очень значим для меня, — тороплюсь ответить я. — Даже не представляешь себе, Оливер. На самом деле ты стал для меня всем, и это пугает. Думаю, напортачить с книгами ощущалось словно потеря члена семьи.

Он изучающе смотрит на меня.

— Я знаю.

— Я просто обезумела, когда из-за меня все стало так плохо. И мне предстоит выяснить, как с этим справиться, — я пожимаю плечами, стоя в его объятиях. — Думаю, у меня получится. А просьба расстаться сделала все хуже. Во много раз хуже.

Он целует меня в макушку и кивает.

— Ты говорил, что знал, как интенсивно это будет, — напоминаю ему я. — Но ты был прав, ведь я действительно никогда не чувствовала ничего подобного.

— И я рад, — отвечает Оливер. — Я хочу быть любовью всей твоей жизни, — наклонив голову в сторону, он что-то обдумывает, после чего добавляет: — Ну по крайней мере среди людей. С Рэйзором я готов тебя делить.