Дед Ренара, старый граф, был властным, безжалостным и коварным, готовым на все ради достижения своих целей. Некоторые черты Ренара давали основание полагать, что он скроен из того же материала.

Но она не могла забыть, как заботливо он рассеял ее опасения насчет Мири. Поразительно добродушно отнесся к краже коня и злой шутке, которую сыграла с ним Габриэль. И вызвал у нее улыбку, когда она изо всех сил старалась быть серьезной.

Арианн решила больше не думать о нем. Но… Она вертела в руках перстень. Эта штука никак не могла быть волшебной, хотя в одном отношении сослужила Ренару хорошую службу. Кольцо притягивало к нему ее мысли. А что будет, если она последует советам Ренара и попробует воспользоваться перстнем?

Сосредоточенно нахмурившись, она поднесла его к пальцу, и тут раздался крик.

– Арианн, что ты делаешь?

Арианн вздрогнула и чуть не уронила кольцо, подхватив его на лету. В дверях с сердитым видом стояла Габриэль.

– С этой штукой не шутят. Это может быть опасно.

– Да это всего лишь старое кольцо, Габриэль, – чуть сконфуженно возразила Арианн. Сестра рванулась к ней, пытаясь отобрать кольцо.

Арианн была вынуждена кое-что рассказать Мири и Габриэль о том, что произошло между ней и Ренаром. Узнав, что Арианн вернула графу Геркулеса, Мири потеряла интерес, но Габриэль донимала вопросами, пока не выпытала все о сделке с кольцом.

Тогда она присела на краешек стола и, болтая босыми ногами, принялась разглядывать кольцо. Она уже собралась ложиться спать и надела тонкую полотняную ночную сорочку. По спине рассыпались золотистые волосы. Сейчас она выглядела моложе, больше походила на маленькую сестренку, какую помнила Арианн.

В Бель-Хейвен ложились рано. Свечи стоили дорого, и, как теперь часто жаловалась Габриэль, на острове было нечего делать, кроме как спать. Но, правда, в этот вечер обычная хандра покинула ее, в голубых глазах блеснуло любопытство, она с видом знатока оценивающе поворачивала кольцо со стороны в сторону, надкусила кружок металла и скорчила гримасу.

– Хм! Не знаю, из чего оно сделано, но определенно не золотое. Где, говоришь, граф приобрел эту штуку?

– Где-то во время странствий. У старой цыганки.

– У какой цыганки? В каких странствиях?

– Не знаю, – ответила Арианн, осторожно отодвигая счета, которым грозило быть смятыми задом Габриэль. – Месье граф, говоря по совести, не самый откровенный человек. Он улыбается, шутит, но не сообщает абсолютно ничего.

– А ты не пробовала читать по глазам?

– Конечно, пробовала! Но это было все равно… что пытаться прочесть книгу со склеенными страницами.

Габриэль молча разочарованно переварила эти сведения и вернулась к кольцу. Прищурившись, более внимательно разглядела металлическую полоску.

– Тут какие-то странные знаки. Что это?

– Рунические буквы, – пояснила Арианн. – Очень похожие на многие из тех, что в старых рукописях у нас внизу.

– Можешь перевести, что здесь написано?

– Может быть. Не уверена.

По правде говоря, Арианн почему-то не хотелось браться за это. Габриэль соскочила со стола и принесла ей увеличительное стекло.

Девушка стала разглядывать кольцо через стекло. Сестра смотрела через ее плечо.

– Ну? – нетерпеливо торопила она, пока Арианн напряженно старалась разобраться в письменах.

Наконец Арианн опустила стекло и, поколебавшись, сказала:

– Думаю, переводится так: «Это кольцо связывает тебя со мной сердцем и душой».

Габриэль поджала губы.

– По-моему, звучит как заклинание.

– Не глупи. Всего лишь романтическая надпись. Мама не учила нас верить в такие глупости, как волшебные кольца и талисманы.

– Все равно я по-прежнему считаю, что от него надо избавиться. Брось его в колодец.

Арианн покачала головой:

– Не могу.

– Почему?

– Потому что обещала графу, что, если он оставит меня в покое, буду носить это кольцо.

Габриэль сердито взглянула на нее:

– Обещание, вырванное у тебя угрозами! Почему ты считаешь себя обязанной держать такое обещание?

– Габриэль, это вопрос чести.

– Чести, – насмешливо повторила Габриэль. – Это мужское понятие, предлог для того, чтобы убивать друг друга на дуэлях.

– И, тем не менее, я дала слово и не откажусь от него.

– Господи, Арианн! – возмущенно вытаращила глаза Габриэль. – Клянусь, что ты будешь считать себя обязанной играть по-честному и с самим дьяволом, если даже это будет грозить тебе могилой. Или в данном случае, можно сказать, бракосочетанием?

– До этого никогда не дойдет, хотя… возможно, да. Габриэль строго поглядела на нее.

– Арианн Шене! Никогда не говори мне, что намерена уступить и выйти за этого отвратительного человека.

– Думаю, что до этого не дойдет, хотя в наших обстоятельствах, кажется, было бы глупостью отказываться.

Габриэль перегнулась через стол и захватила стопку пергаментных бумаг. Арианн очень не хотелось, чтобы сестры были полностью осведомлены о тяжелых обстоятельствах, в которых они находились, но сейчас она чувствовала себя слишком усталой, чтобы помешать Габриэль рыться в бумагах.

Долги в основном наделал отец, когда оплачивал три галеона для своего грандиозного исследовательского похода. Великого путешествия. В горькие минуты Арианн называла это великим бегством. Бегством от жены, которую предал, и укоризненных взглядов дочерей.

Габриэль дошла до конца стопки и погрустнела. Но скоро собралась, бросила рассыпавшиеся по столу долговые расписки.

– Нет ничего, что мы сами не могли бы сделать. Как насчет снадобья, которое ты пыталась сварить утром? Если бы удалось повысить урожайность наших угодий в Бретани, со временем…

– Как раз времени у нас может не оказаться. – Арианн аккуратно собрала в стопку разбросанные Габриэль бумаги. – Папа отсутствует так долго, что его кредиторы теряют терпение. А если он не вернется, владения в Бретани перейдут к нашему кузену Бернару.

При упоминании Бернара Шене Габриэль скорчила гримасу.

– Этот Бернар – свинья.

– Но он мужского пола, и по закону это дает ему право, особенно потому что папа никогда не считал нужным оставить завещание.

– Арианн, папа еще не объявлен умершим. Так что я не вижу никакой причины идти на благородную жертву и выходить за месье де Чудовище.

– Возможно, Ренар несколько неотесан, но я не стала бы называть его чудовищем, – возразила Арианн.

– Он высокомерный нахал и просто животное и… и что еще хуже – нечестивый Довилль. – Габриэль взяла Арианн за руки и опустилась перед ней на корточки. В серьезном взгляде ее голубых глаз таилась злость. – Ты заслуживаешь самого лучшего мужчину, такого, кто будет тебя боготворить, будет тебе безоговорочно предан. Того же достойна Мири.

Редко бывало, чтобы Габриэль так откровенно выражала свои чувства. Глубоко тронутая заботой сестры, Арианн ласково поправила упавший на ее лоб локон.

– А как насчет тебя, малышка?

По прелестному личику Габриэль пробежала тень, но она быстро собралась и весело рассмеялась.

– Меня? О, я смогу вытерпеть только самого богатого и важного. Никогда не соглашусь на какого-то графа.

– Полагаю, ты предпочтешь герцога.

– Герцога? – Габриэль поднялась и презрительно покачала головой. – Не меньше, чем принца, хотя лучше бы короля.

Арианн не могла не улыбнуться, глядя на принятую сестрой позу величественной самоуверенности.

– Короли, когда женятся, склонны требовать королевских кровей и больших земель в приданое.

– А кто говорит о браке? Всем известно, что лучше быть любовницей. Вот где власть и богатство.

Улыбка Арианн погасла.

– Этим не шутят, Габриэль.

– Арианн, я не шучу. – Мягкие очертания безупречного профиля Габриэль все еще говорили о ее юности и невинности, но в глазах царило выражение, которое так пугало Арианн. – Если у тебя еще остаются сомнения, вспомни о подружке папы.

На Арианн до сих пор тяжелым бременем давили боль и утрата иллюзий, когда обнаружилось, что папа содержал любовницу. Долгое время она всеми силами стремилась смириться с предательством отца, которому раньше верила и которого очень любила.

– Думаю, что большинство мужчин неверны своим женам, – глухо промолвила Арианн, – Но я стараюсь верить, что, в конечном счете, сердцем папы владела мама.

– Это должно было служить ей огромным утешением: владеть его сердцем, в то время как денежки и драгоценности уплывали той женщине в Париж, – задумчиво глядя в окно, съязвила Габриэль. – Париж, – тихо продолжала она, – вот где нам следует жить, вместо того чтобы чахнуть на этом жалком острове.

– Париж – последнее место, куда вообще хотела бы переехать мама.

– Мамы больше нет. – На мгновение голос Габриэль дрогнул. Она встряхнула головой, откинув назад волосы, и задумчиво продолжала: – Здесь, на острове, все так уныло, никаких надежд. Но Париж! Летом в Нотр-Дам будет королевское бракосочетание. Сестра короля Марго выходит замуж за принца Наваррского. Подумать только, какие там пройдут балы, маскарады, торжества. Будь у меня подходящие наряды и драгоценности, уверена, что привлекла бы внимание короля.

– Габриэль! – мягко упрекнула Арианн.

Лицо сестры одновременно выражало непокорность и мольбу.

– Если бы только ты помогла мне попасть в Париж, Эри. Я бы тогда смогла нажить нам состояние. И вам с Мири больше не пришлось бы ни о чем беспокоиться.

– Довольно, Габриэль. Я больше не желаю слышать подобных разговоров. – Арианн принялась запихивать пачки счетов обратно в ящик, надеясь положить конец этой беспокойной беседе.

Но Габриэль упрямо стояла на своем.

– Ты не думаешь, что я могла бы покорить сердце короля, что он целиком оказался бы в моих руках?

– Король Карл полоумный и уже находится кое у кого в руках.

Все знали, что реальная власть во французском королевстве была в руках Екатерины Медичи, королевы-матери. Иногда ее называли Итальянкой или Темной Королевой. Но чаще употребляли слово, которое можно было произносить только еле слышным шепотом, – «Колдунья».

Арианн совсем не желала упоминать о ней, но за Габриэль таких предубеждений не водилось. Она с вызовом подняла голову:

– Не боюсь я Темной Королевы. Она такая же, как мы, еще одна Дочь Земли.

– Но одна из тех, кто посвятил себя не исцелению, а черному колдовству. Это опасная женщина, Габриэль, особенно для тех, кто оспаривает ее власть над королем.

– И все же наша мать одно время была ее подругой.

– Пока не попыталась помешать одному из преступных замыслов Екатерины, и тогда… – Арианн внезапно замолчала, у нее перехватило горло. – И тогда, ты прекрасно знаешь, что она сделала с мамой.

Это напоминание на минуту заставило Габриэль замолчать, но потом она продолжила спор:

– Мама была слишком доброй, слишком благородной и уязвимой. Я не такая. – Она бессильно, будто из нее выпустили воздух, оперлась об оконную раму. – И я не такая, как ты, Арианн, – добавила она подавленно. – Все, на что я гожусь, это околдовывать мужчин. Вот моя единственная магия.

Арианн в смятении смотрела на Габриэль. Сестра старалась казаться такой сильной, такой крепкой. И Арианн подумала, что никогда еще не видела ее такой уязвимой, как в этот момент, и что вызывающее поведение было всего лишь хрупкой маской, скрывающей боль и смятение.

– Все, что ты говоришь, неправда, дорогая, – возразила Арианн. – Только посмотри на свои скульптуры и картины. Ты вдыхаешь жизнь в простой камень, а что ты способна сделать с каплей краски и кусочком холста…

– Все это в прошлом. Я давно уже переросла это.

– Но всего лишь прошлым летом…

Габриэль напряглась, как всегда бывало с ней при малейшем намеке на то, что случилось в июне прошлого года. Крушение иллюзий после открытия определенных истин, касавшихся их отца, того, что он их бросил, смерти матери… все это тяжелым грузом легло на душу и Арианн, и Габриэль.

Но не только это послужило причиной ужасных перемен в характере сестры Арианн. Появление некоего молодого рыцаря, чье сердце оказалось не таким благородным, как его профиль.

Шевалье Дантон посетил их в один прекрасный летний день, представившись другом их кузена Шене. Веселый и обаятельный, Этьен несколько развеял подавленность, царившую в Бель-Хейвен после смерти мамы. Если бы только на Арианн не свалились обязанности Хозяйки острова Фэр, если бы только она более тщательно заглянула в глаза Дантона, прочитала его подлинное существо, вместо того чтобы быть благодарной за то, что он отвлекал Габриэль от печальных дум.

Вместо этого Арианн приняла рыцаря в дом со всеми отличавшими Бель-Хейвен знаками внимания к путнику. Но, когда Дантон, в конечном счете, двинулся дальше, он увез с собой и девичью невинность Габриэль.