– Но, Анна, ведь он женат! – воскликнула Нанетта, прерывая ее восторженное бормотание.

– Но он король, – последовал гордый ответ, – у королей все по-другому. Он просил меня быть его любовницей.

– Анна!

– О, не тревожься. Конечно, я ему отказала, но я на него не сержусь. Если б это сделал любой другой человек, я была бы вне себя от ярости, но кто же может сердиться, получив такое предложение от короля? Он обещал жить со мной как муж и хранить верность, пока я жива, если я соглашусь стать его любовницей. Он такой упрямый, когда хочет получить что-либо, знаешь, и ему очень трудно противостоять. Ты и представить себе не можешь, что он мне предлагал!

– Но ты отказала ему? – спросила Нанетта, слыша в ее голосе торжествующие нотки.

Анна слегка вздохнула, прежде чем ответить:

– Конечно, отказала. Конечно, хорошо было бы иметь богатство, власть, драгоценности и считаться первой дамой страны – после королевы, разумеется, – но это не компенсирует мои потери. Я сказала ему, что ему нельзя любить меня, потому что я не могу быть его женой, а любовницей не стану.

– Он не очень разозлился? – спросила Нанетта.

– Нет, – отмахнулась Анна, – я тоже думала, что он разозлится, я ведь на самом деле испугалась, очень испугалась, когда отказала ему, ведь он король, и никто не знает, что он может сказать или сделать в следующий момент. Но он, похоже, не очень рассердился, скорее, расстроился. Мне кажется, он подумал, что я с ним играю, и если часто спрашивать, то в конце концов я отвечу «да», но потом он понял, что я всерьез отказываю, и стал таким печальным. Это меня огорчило, и, знаешь, Нанетта, тут я подумала, что он, пожалуй, в самом деле меня любит.

– Это разве меняет дело?

– Нет, все равно я не соглашусь стать чьей-то любовницей, будь это сам король, но мне грустно, что он так страдает из-за любви ко мне. Подумать только, – она понизила голос, – король Англии страдает из-за какой-то Анны Болейн! Мой исповедник наложит на меня епитимью за гордыню, если я откроюсь ему! – Она рассмеялась, но слово «исповедник» напомнило вдруг Нанетте о ее собственных проблемах. Анна так легко разрешила свои трудности, встав на путь добродетели, – Нанетта же отклонилась от этих путей, и теперь наказана царящим в ее уме смятением.

– Анна, со мной кое-что случилось этой ночью. Я хотела бы поделиться с тобой, чтобы ты дала мне совет.

– Расскажи, конечно, что там с тобой стряслось, крошка Нан. Ты, кажется, расстроена? Что случилось? Как эгоистично с моей стороны болтать только о себе!

– Нет, совсем нет. Мне не следовало бы утомлять тебя своими проблемами, но мне непременно нужно с кем-то обсудить это.

– Ну, тогда рассказывай, дорогая моя. Я буду счастлива помочь тебе, если смогу, – ответила Анна и, найдя в темноте руку Нанетты, пожала ее. – Ого, да ты вся дрожишь! Что случилось?!

Ободренная поддержкой, Нанетта поведала ей, медленно и с трудом, о всех событиях минувшего вечера. Когда она кончила, наступило долгое молчание, такое долгое, что Нанетта испугалась, а вдруг Анна смертельно оскорблена ее поведением, и начала даже постепенно отнимать у нее свою руку. Но внезапно пальцы Анны сжались, и она прошептала:

– Бедная, бедная Нанетта! Ох, дорогая, как же ты, наверно, страдаешь!

– Ты не презираешь меня? – с удивлением спросила Нанетта.

– Как я могу презирать тебя? Со мной могло случиться то же самое. Иногда и мне приходится преодолевать искушения, ты же знаешь.

– Но ты их преодолела, – с горечью промолвила Нанетта.

Анна погладила ее по руке:

– Я – это другое дело. Мои искушения были не такими сильными – вспомни, я старше тебя, и я уже была влюблена. Это защищает меня, потому что ни к одному мужчине я не могу испытать такого чувства, как к Гарри, так что и преодолеть искушения для меня гораздо проще. Но, дорогая моя, что же ты теперь будешь делать?

– Он хочет жениться на мне.

– Тогда выходи замуж. Это единственный выход.

– Выйти замуж за него? За собственного дядю?

– Ну, таких случаев много. Вы получите разрешение – вот даже король собирался женить собственного сына на своей же дочери, и если бы он получил разрешение....

– Но моя совесть не дает мне разрешения. Не думаю, в самом деле не думаю, что я на это пойду.

Опять воцарилось долгое молчание, теперь, когда Нанетта отняла руку, ее не удерживали.

– Анна, не осуждай меня, пожалуйста, не осуждай! – взмолилась Нанетта.

– Что ты будешь делать? – спросила наконец Анна. Ее голос звучал неодобрительно, и Нанетта знала – почему.

– Анна, я никогда не смогу выйти ни за кого замуж. Я это знаю. После того, что случилось, я не выйду – это и будет мое наказание.

Внезапно Анна обняла ее, и благодарная Нанетта упала в ее объятия.

– Крошка Нан, прости меня за то, что я осудила тебя. Я не права. Как бы ты ни поступила, я останусь твоей подругой. Я тоже думаю, глупышка, что никогда не выйду замуж, я уже слишком стара для этого, и кто же женится на мне после того, как король положил на меня глаз? И в конце концов, это было бы предательством. – Она нервно рассмеялась. – Мы останемся вместе, не так ли, Нан? Мы останемся друзьями и будем вместе стариться в благородном одиночестве. Скажи, ты не покинешь меня, Нан?

– Никогда, – успокоила ее Нанетта, – я никогда не покину тебя, моя дорогая Анна.

– И я тебя, моя дорогая подруга!

И они легли спать. Нанетта была довольна собой – ее обещание Анне было спасительной уловкой, отказом от решения проблемы, слишком сложной для нее.


Путешествие домой, в Морлэнд, никогда еще не было для Пола столь длинным и утомительным. Он ехал один, так как Эмиас остался при дворе, а Полу не хотелось задерживаться ни на один день дольше там, где разбились его последние надежды. Эмиас же, как выяснилось, ухаживал за одной из придворных дам, Мэри Холл Анд, близкой подругой любовницы Джорджа Болейна. Перед ним открывались определенные перспективы, так что ему был резон остаться. Пола радовало, что предмет увлечения Эмиаса не низкого происхождения, так как дома он имел репутацию человека, не останавливающегося перед социальными барьерами.

Пол ехал один, в горестном молчании, которое почти физически ощущал. Он обращался к своим слугам только в случае необходимости, чтобы отдать распоряжения. Но при виде розовых кирпичных стен и высоких дымоходов, отблеска вечернего солнца в многочисленных окнах Морлэнда его сердце слегка ободрилось. По мере приближения в теплом вечернем воздухе возникали звуки жилья – лай собак, квохтанье кур, воркование голубей, удары топора, перекличка голосов во дворе поместья. С небольшого возвышения, где он остановился, Пол мог различить женщин, возвращающихся с реки со стирки, с корзинами белья, пастушка, ведущего стадо на вечернюю дойку. Воздух был напоен ароматами цветущего льна и мальвы, наполнен жужжанием пчел, собирающих мед на красно-белом ковре из клевера. На глади окружавшего дом водяного рва неподвижно дремали два лебедя, отражением повторявшиеся в золотистой, сверкающей воде.

Это был дом, единственное, что не могло изменить ему, и хотя при виде Морлэнда боль в его сердце не ослабела, она стала как-то мягче. Пол напоминал капризного ребенка, которого успокаивает просто присутствие строгой матери, – Морлэнд был цел, семья цела, и только это имело значение. Его печали, как и он сам, были преходящи. Он радовался своему возвращению домой – кликнул Александра, пришпорил лошадь и помчался вниз, к воротам.

Первыми его заметили возвращавшиеся с реки женщины, они поставили корзины на землю, присели в книксене и радостно приветствовали своего лорда:

– Господин вернулся!

– Да благословит вас Всевышний, господин!

– Добро пожаловать домой, господин!

Он помахал им рукой, проезжая мимо, и вот уже копыта его лошади прогрохотали по подъемному мосту и зацокали по брусчатке внутреннего двора. Радостно залаяли собаки, они окружили кавалькаду, принюхиваясь к конским копытам и игриво кусая друг друга. Управляющий и несколько слуг вышли приветствовать хозяина, а мальчишка-конюший отвел лошадей на конюшню. Невозмутимыми остались только древняя старуха, плетущая корзины на лавочке у ворот, и лежащая у ее ног пятнистая кошка, вылизывающая своих новорожденных котят. Старуха лишь на миг оторвалась от работы, чтобы бросить на них взгляд, но ее мутно-молочные глаза равнодушно скользнули по Полу. Она была так стара, что никто не знал, сколько ей лет. За свою жизнь она видела столько приездов и отъездов, что ее не волновало еще одно прибытие господина. Кошка вообще не посмотрела в их сторону, продолжая вылизывать растопыренную лапу, – ее интересовало только солнечное тепло и копошащиеся возле нее котята.

Из дверей дома выбежали, возбужденно крича, дети. Роберт и Эдуард энергично тянули дедушку за рукава, и если бы их видел гувернер, он вряд ли одобрил бы такое поведение подопечных, а старая матушка Кэт вынесла малютку Пола, ведя за руку крошку Элеонору, как когда-то выводила к отцу Нанетту. Хотя Элеонора не была так мила и весела, как когда-то Нанетта, сердце Пола сжалось при этом воспоминании.

Управляющий дал Полу краткий отчет. Дела в поместье шли хорошо.

– Стрижка закончена, но шерсть еще пакуют, сэр. Клем предполагает, что там на двадцать тюков больше, чем в прошлом году. Сукно уже на пристани, готово к завтрашней отправке, и мастер Баттс получил те тюки шелка, о которых вы распоряжались, но до следующей недели их не с кем будет послать.

– А семья?

– Слава Богу, сэр, все в порядке. Молодые леди шьют в горничной, а госпожа еще в спальне, с младенцем. Они чувствуют себя хорошо. И…

А кто это вышел поприветствовать Пола? Пышная седая борода не скрывала радостной улыбки, и хорошо знакомое Полу длинное, похожее на монашескую рясу, одеяние не могло помешать его обладателю как можно скорее обнять вернувшегося путешественника. Никогда еще Пол не был так рад видеть дядюшку Ричарда:

– Я присматривал тут за всем, пока тебя не было, – сказал он, целуя Пола. – Ну, как поездка? Ты рад?

– Ох, дядюшка Ричард, я рад, что вернулся домой, – только это и мог ответить Пол.

Ричард отступил на шаг и внимательно посмотрел на него своими яркими глазами, впитывая его усталость и отчаяние.

– Лучше нам посидеть в гостиной, там спокойнее, и ты все мне расскажешь. Управляющий, принеси вина и хлеба, и пусть нам никто не мешает. Идем, Пол, до ужина еще есть время.

В полумраке маленькой гостиной было прохладно, пахло травяными циновками, которые поменяли только две недели назад. Пол, рассказывая, ходил взад-вперед по комнате, и запах хрустевших под его ногами циновок напоминал ему запах той ночи в траве. Ричард стоял у камина, повернувшись лицом к нарисованному на панели гербу Морлэндов. Он был мрачен. Перед его мысленным взором стояла его жена Констанция, умершая вот уже сорок лет назад, ее стройная фигурка. Он часто думал, глядя на подрастающую Нанетту, что она так похожа на нее, и его не удивляло, что Пол мог влюбиться в Нанетту. Но вот мучительное повествование подошло к концу, и Пол замер, ожидая, что скажет Ричард, побранит он его или утешит. Реакция могла быть непредсказуема. Наконец Ричард заговорил, с трудом подбирая слова:

– Мне очень жаль, Пол, ты страдаешь, и да поможет тебе Господь. Но ока права, это совершенно ни к чему.

– Ни к чему? Но почему? Разве не была бы она идеальной хозяйкой Морлэнда?

– В некотором отношении, да, она красива и умна, отлично воспитана и обучена вести хозяйство. Но... – Ричард покачал головой, не зная, как выразить терзавшие его сомнения. Он провел рукой по панели, по белому зайцу на гербе. – Моя мать этого бы не одобрила.

– Прабабушка? Но почему ты вспомнил ее? – удивился и несколько обиделся Пол.

– Не думай, что я отношусь к твоей беде легкомысленно, сын мой, – ответил Ричард, – понимаешь, она всегда знала, что будет лучше всего для семьи. Она старалась воспитать тебя не просто как хорошего христианина, но и как своего наследника, наследника Морлэнда. Это было главное. Поэтому часто, когда я сомневаюсь, как поступить, я спрашиваю себя, как бы поступила мама. А она не допустила бы, чтобы ты женился на своей племяннице. Да, конечно, можно получить разрешение, это случается, но это исключение. Ты и сам в глубине души чувствуешь, что так поступать нельзя. В конце концов, вы возненавидите друг друга.

– Но ты женился против ее воли, – напомнил ему Пол.

– Да, верно, но ведь я был младшим сыном. Это не имело никакого значения для семьи. – Он наконец повернулся к Полу, и тот вдруг понял, как стар дядюшка Ричард. Бьющиеся в маленькое окошко лучи заходящего солнца внезапно со всей беспощадностью высветили морщины на его лице. – Я не стал жениться во второй раз. Я так любил Констанцию, что у меня нет слов для выражения этой любви. Я уже с трудом могу припомнить черты ее лица, но я хорошо помню, что я ощущал, когда она впервые согласилась прогуляться со мной, – тогда я еще был юнцом без копейки в кармане. Теперь у меня не осталось чувств – я стар, и все эмоции умерли во мне, но я все еще помню это. Когда она умерла, я пытался искать ее черты в других женщинах. Когда так любишь, то не верится, что любовь может умереть. Всегда хочется думать, что любовь осталась и живет где-то еще, в ком-то другом.