Некоторое время он сидел неподвижно, потом встал и направился в часовню. Ее освещала только приалтарная лампада, и в помещении было темно и покойно, как в чреве матери. Он склонился перед алтарем и старался выдавить слова молитвы, но из его уст вырывался только нечленораздельный стон. Таким его и нашел здесь служка, пришедший зажечь свечи для первого причастия.


Предсказанные Полом проблемы с шотландцами начались довольно скоро, уже в августе. Пока король во Франции наслаждался очередными победами, захватом Теруана и Турне, армия шотландцев под предводительством своего короля, Джеймса IV, пересекла Твид и направилась на юг. Пол услышал об этом не от Джека – тот был на полпути в Лондон, сопровождая Мэри с Эдуардом ко двору королевы.

Королева и Совет решили направить графа Сюррея – сына Джека Норфолка, погибшего рядом с королем Ричардом на поле Босворта, – на защиту северных границ. С Сюрреем отправился и Майка, который смог, наконец, впервые за много лет навестить родных, когда армия остановилась в Йорке, увидеть впервые своего племянника Эзикиела и сообщить свежие новости кузену Полу в Морлэнде.

– Мой лорд просил меня передать тебе его приветствия и пожелания благополучия, – объявил Майка Полу, – еще он просил передать, что всегда верил, что может рассчитывать на Морлэндов, и надеется, что ты сможешь предоставить ему несколько солдат.

– Во время уборки, – сухо заметил Пол. – Ну, бывают дела и похуже, чем сдерживание шотландцев.

– Мы не так уж близко к границе, чтобы ветер оттуда достигал нас, – заметил дядюшка Ричард, явившийся в Морлэнд с Майкой, – но угроза все же есть.

– Я полагаю, что друг Джека, Парр, из Уэст Морлэнда? – спросил Пол.

– Да, – ответил Ричард, – и хоть неприятно упоминать о нем, иногда не хватает этого предателя Перси – если бы он контролировал границу, шотландцы никогда бы не осмелились так далеко зайти на юг. Его сын – не такой воин, каким был отец.

– Неважно, – отозвался Майка, – мой лорд Сюррей сильнее Перси раза в два, и шотландцы скоро убедятся в этом.

– Их король, должно быть, сошел с ума, – сказал Ричард, – воевать со своим братом! Если узы родства не могут это предотвратить, зачем они вообще?

Шотландский король был женат на сестре короля Генриха, Маргарите, после заключения мирного договора между двумя странами.

– Тем более странно, – продолжил Майка, – что его сын и так наследник Англии и Шотландии...

– Если только королева не родит сына, – заметил Ричард.

Этой темы здесь лучше было избежать, и Пол вмешался в разговор:

– Ты можешь передать своему лорду, что я, разумеется, предоставлю в его распоряжение людей и оружие, хотя сейчас надо собирать урожай. Я и сам какое-то время могу сопровождать их.

– Но тебя некем заменить дома, Пол, – запротестовал дядюшка Ричард, – зато я вполне могу...

– Папа, о чем ты говоришь! – Майка был испуган и восхищен отцом. – В твоем возрасте!

– Мне лишь пятьдесят пять, только и всего, – взревел Ричард. – Сюррею столько же, а он командует армией!

– В любом случае, ты же никого никогда не убивал, даже шотландцев. – Майку не были известны подробности дела Перси. – Смешно представить тебя с окровавленным мечом в руке.

– И к тому же вы несвободны, дядюшка, – заметил Пол, – я слишком полагаюсь на вас, чтобы кто-то мог вас заменить, а притом, что Джека сейчас нет с нами...

Обиженный Ричард недовольно засопел:

– Ты просто хочешь меня отговорить, – добавил он. – Ты думаешь, я уже слишком стар. В пятьдесят пять! Доживешь до моего возраста, тогда посмотрим.

– К тому же, пятьдесят пять вам будет только в сентябре, – прервал его Пол, улыбаясь, – так что вам незачем оправдываться, что вы еще не стары.


Армия продвигалась вперед, вбирая по пути новых бойцов, и 9 сентября встретилась у Флоддена с шотландской армией. Через несколько дней пришли вести о крупном поражении шотландцев, практически полном разгроме, так как треть солдат пала на поле брани, включая и самого короля Джеймса, умершего от ран через несколько часов после битвы. У него остался двухлетний сын и двадцатичетырехлетняя королева, не блиставшая умом, которая стала регентом сына. Похоже, в ближайшие несколько лет шотландцы не причинят беспокойства.

В октябре армия рассеялась, и домашние Сюррея вернулись домой, а король Генрих, уставший от ратных подвигов, сбежал из Франции с горсткой приверженцев, чтобы воссоединиться со своей чересчур удачливой регентшей в Ричмонде, Эдуард и Джек вернулись в Йоркшир, упустив Сюррея, и судьба Эдуарда так и осталась нерешенной. В ноябре пришло известие о выкидыше у королевы, и Пола переполняла гордость от нового подтверждения своей проницательности.

В этот год при дворе очень скромно отмечали Рождество, и некоторым новым фрейлинам разрешили отлучиться домой, в их числе и Мэри. Она-то и поведала о горе несчастной королевы и о том, что король, все еще не лишивший ее своей благосклонности, дабы подбодрить ее, решил выдать замуж ее сестру, принцессу Мэри, за Карла Кастильского, родственника королевы.

– Как видите, он вовсе не гневается на нее, как утверждают некоторые, – закончила свой рассказ Мэри.

Пол вопросительно посмотрел на нее.

– А разве люди говорят, что он ею недоволен? В Лондоне, разумеется?

Мэри вспыхнула, поняв, что сказала лишнее:

– Это только слухи, лживые слухи. Все при дворе знают, что он любит и уважает ее. Он всегда интересуется ее мнением по политическим вопросам и не может нахвалиться ее правлением, пока его не было в Англии.

– Король – добрый человек, – со значением произнесла Анна.

Пол мог только выдавить из себя саркастическую усмешку и отвернулся.

На Рождество вся семья отправилась, как повелось, в церковь Св. Троицы, в Йорке. Церковь Св. Николая располагалась ближе к Морлэнду, и они посещали ее каждое воскресенье, но по большим праздникам предпочитали Св. Троицу, а на Пасху – кафедральный собор.

После мессы прихожане заполнили церковный двор, болтая, поздравляя друг друга и обмениваясь новостями. Морлэнды в честь праздника надели все самое лучшее и, как и остальные прихожане, хотели пощеголять в нарядах перед публикой. На Анне было новое голубое бархатное платье на шелковой подкладке и с разрезами, которое очень ей шло, так что она не спешила покинуть толпу и вернуться в Морлэнд, где некому показаться. Она стояла в церковных дверях, кивая знакомым и улыбаясь, оправляя на шее цепочку с большим золотым крестом, украшенным турмалинами, чтобы все обратили на нее внимание.

– Да, это подарок моего мужа, – могла бы она ответить любопытным подругам, – точнее, один из подарков. Он так щедр! Вот эти перчатки, надушенные амброй, – такие милые, правда? – тоже его дар. Они, конечно, венецианские...

И тут она наконец заметила, что на нее и в самом деле смотрят. Сначала она вздрогнула, потом повернулась, очень осторожно, чтобы не спугнуть, и отыскала взгляд, который так беспокоил ее. Ага! Там, у портика, стояла просто одетая женщина, по виду – жена иомена, бедная, но державшаяся с достоинством. На ней было серое шерстяное платье с кружевным передником и белая рубашка. Накрахмаленный чепец обрамлял бледное лицо, оставляя на свободе несколько выбившихся из-под него светлых прядей. Темные глаза глядели на нее без всякого выражения, и женщина, заметив, что Анна повернулась к ней, отвела взор.

У Анны похолодело внутри, когда она смотрела на женщину – выбившиеся надо лбом волосы были такими шелковыми, с золотистым отливом, что волосы самой Анны казались грубыми и желтоватыми. Они стояли далеко друг от друга, и к тому же женщина сразу отвела взгляд – так что ничто, кроме женского инстинкта – инстинкта жены – не могло подсказать Анне, кто перед ней. Тут какое-то движение привлекло ее внимание, и, повернувшись, она увидела Пола, чья голова, как обычно, возвышалась над толпой. Его глаза тоже были обращены к портику и горели темным пламенем.

У Анны похолодели руки, она сцепила их вместе. «Нет, – подумала она, – Бога ради, нет!» – хотя сама не знала, что ее терзало. Но мольба оказалась бесполезной – она уже поняла, кто перед ней. Она снова оглянулась на женщину в сером, но та уже прокладывала себе путь через толпу к восточным дверям. И когда толпа у дверей слегка расступилась, давая ей дорогу, Анна заметила то, чего раньше не могла видеть – женщина держала за руку мальчика лет четырех-пяти. Волосы мальчика были черными и курчавыми.

Глава 3

Зима 1514 года выдалась суровой, а весна затяжной, так что многие бедняки, у которых кончились зимние запасы, умерли от голода. Хотя около ворот Морлэнда ежедневно раздавали пищу, порции были небольшие, потому что в поместье осталось не так уж много провианта. Кроме того, в эту зиму погода выгнала волков значительно дальше на юг, чем обычно, и в деревне пропало немало овец и еще больше ягнят, что усугубило потери. Сев был поздним, и при ранней зиме посевы могли погибнуть.

Кроме того, обычно запасы солонины в поместье пополнялись за счет дичи, а в эту зиму волки отогнали зверье дальше от обычных троп, так что и этот резерв был потерян. Морлэндцы ощущали нехватку во всем, но пока страдали слабейшие – младший ребенок Бел, рожденный осенью, захирел и умер. А в городе у Урсулы случился выкидыш. Но так как в стране свирепствовали эпидемии, то эти маленькие смерти прошли незамеченными, подобно падавшим с веток замерзшим воробьям.

Наконец, когда распогодилось и дороги снова стали проезжими, прибыл бывший королевский попечитель и нынешний главный советник короля, Томас Вулси, недавно рукоположенный в архиепископы Йоркские. Это назначение вызвало удивление северян, которые не имели известий о ходе событий на далеком и недоступном юге с самого Рождества.

– Мне намекали при дворе, – сказал Джек, – что его ждет большое будущее, но не думал, что он сделает карьеру столь быстро.

– Разумеется, начав с самого низа, он не может ждать, пока доберется до самого верха, и вынужден спешить, – улыбнувшись, добавила Бел. – Говорят, его отец был мясником.

– Ну и что? – вступил в разговор Пол. – Церковь – великий уравнитель людей. Если у человека есть таланты, церковь не спрашивает, кто его отец.

– Остается только убедиться в том, что у Вулси эти таланты есть, – усмехнулся Джек, – но, несомненно, везения ему не занимать.

– Легко рассуждать о том, что церковь поддерживает талантливых людей, – завистливо добавил Эдуард, – но все же необходим хороший толчок. Мне уже двадцать четыре, а я все еще не сделал карьеру. Хорошо бы встретиться с мастером Вулси и расспросить его, с чего бы начать.

На лице Джека опять появилась ухмылка.

– Ближе к делу, братец, почему бы не попросить у него место?

Пол выглядел задумчивым.

– Ты читаешь мои мысли, – сказал он, – я как раз хотел попросить аудиенции у нового архиепископа, чтобы узнать, не может ли Мэри поехать с его домашними в следующий раз, когда он отправится на юг. И тогда я спрошу у него, не сделает ли он что-нибудь для тебя, Эдуард.

Эдуард, удивленный такой щедростью, изумленно посмотрел на него:

– Ты? Это было бы очень благородно с твоей стороны. Если бы я оказался при Вулси, то это открыло бы мне блестящие возможности. Но не лучше ли мне отправиться вместе с тобой? Он может захотеть познакомиться со мной.

Пол скрыл довольную усмешку:

– Не надо так спешить! Если он решит назначить тебя куда-нибудь, то все равно вызовет, прежде чем принять решение, но при первой беседе лучше обойтись без тебя. Он слишком занят, чтобы позволить толпе искателей бегать вокруг него.

– Ну, тебе виднее, – с сомнением протянул Эдуард.

– Я просто уверен в этом. Предоставь это дело мне.

Полу не составляло труда добиться аудиенции, поскольку он был видным представителем местной знати и обладал большим весом в обществе, так что вскоре он рано утром – чтобы успеть повидать Урсулу – отправился в Йорк. Он очень беспокоился о ней в эту зиму, в такую погоду она оказалась отрезана от него, и в самое трудное время, когда случился выкидыш, он ничем не мог помочь ей. Иногда Полу удавалось посылать ей провиант, но теперь, когда Джек знал об их связи, ему приходилось проявлять осторожность.

Итак, в тот день он выехал еще затемно и добрался до дома в Шамблсе, когда Урсула только одевалась. Оставив своих сопровождающих у собора ожидать его, он отправился к ней с одним только самым преданным слугой, который стоял на страже у дома. Пол поднялся наверх по обшарпанной винтовой лестнице, такой узкой, что его плечи задевали противоположные стены.

Он постучал в низенькую дверцу и сразу же вошел внутрь, так что испуганное выражение лица Урсулы сменилось радостной улыбкой. Она была в одной рубашке и холщовой нижней юбке, сооружая себе прическу, чтобы скрыть волосы под чепцом.

– Любимый, – прошептала она, покрывая его лицо поцелуями, – я тебя совсем не ждала.

Пол улыбнулся.