Лиза Джонс - Темная страсть

Мои щеки полыхнули огнем.

– Я не собиралась…

Марк рассмеялся – низким, рокочущим смехом, и я окончательно растерялась. До этого я ни разу не слышала, чтобы он смеялся.

– Готов поклясться, вы не собирались – как не собираетесь делать много из того, чего бы мне от вас хотелось.

Я уже открыла было рот, чтобы возмутиться, но Марк перебил меня:

– Нет, нет, я не собираюсь на вас давить. – Взяв меня за плечи, он подтолкнул меня в направлении галереи. – Давайте вернемся. Кстати, в кабинете вас ждет небольшой подарок.

Слава Богу, он не видел моего лица – и не мог догадаться, как меня потрясли его слова. Дело в том, что ему удалось то, что до него удавалось только Крису. Фраза насчет подарка вызвала у меня такой всплеск адреналина, что я едва удержалась, чтобы не броситься бежать, так мне хотелось поскорее узнать, что же это такое. Я понятия не имела, что это может быть. Редкое произведение искусства? Официальное повышение? Вариантов могло быть множество.

Я думала, что Марк последует за мной в кабинет – но ему в очередной раз удалось меня удивить. Что ж, оно и к лучшему, решила я, чем меньше он будет знать о том, как его присутствие действует на меня, тем лучше. Я вихрем влетела в кабинет… и ноги мои приросли к полу, едва я увидела, что лежит у меня на столе. Это была тетрадь… как две капли воды похожая на те, что я накануне положила в сейф Криса.

Положив на колени тетрадь, которую оставил на моем столе Марк, я ехала в викторианский особняк Альвареса, построенный им в одном из самых фешенебельных районов Сан-Франциско под названием Ноб-Хилл, который острословы окрестили Сноб-Хилл. Десять минут езды – и вы оказывались там, где кишмя кишели богатые, влиятельные и знаменитые; да что особняки, даже магазины и театры тут были особые, специально для элиты. Как-то волей-неволей в голову лезли всякие опасные мысли… тут все буквально кричало о деньгах, от которых я в свое время отказалась, чтобы не захлебнуться в них.

Я свернула на подъездную дорожку, отличительной чертой которой была ее полная заурядность, но если вспомнить, что рядом раскинулся город, занимающий территорию чуть менее 47 квадратных миль, чего-то другого трудно было ожидать. Но ничем не выдающийся снаружи, особняк поражал гламурной пышностью, стоило только оказаться внутри. Мои поиски в Гугле, когда я пыталась узнать, как сюда доехать, вызвали лавину ссылок, в каждой из которых фигурировало имя какого-нибудь известного архитектора, так что я не сомневалась, что особняк Альвареса не исключение.

Заглушив двигатель «порше-911» и покусывая губы, я разглядывала выкрашенную в красный цвет дверь. Ничего особенного, напомнила я себе. Я по-прежнему сама себе хозяйка. Я больше не прячусь. Я не отказываюсь признать реальность. Я приехала на встречу, которую назначил мне знаменитый, прославленный Рикко Альварес. Так какого черта я сижу здесь… почему не бегу к нему сломя голову, ведь до назначенной встречи всего пять минут, а пунктуальность всегда считалась признаком хорошего тона?

Мои пальцы вцепились в дневник – прочитав его, я испытала одновременно радость и разочарование. Увы, он тоже не помог рассеять мрак, окружавший жизнь Ребекки, как и все, что я уже читала. В эту тетрадь Ребекка скрупулезно заносила сведения о каждой вещи, которую она оценивала для аукционного дома «Риптайд». Наиболее интересным оказалось то, что она писала о служащих галереи, клиентах и художниках, с которыми имела дело, особенностях их характера, интересах и прочем.

Все записи, где упоминалось имя Криса, были тщательно зачеркнуты – сколько я ни старалась, ничего не смогла разобрать, хотя внушительный список предметов искусства, которые он продал через «Риптайд», меня не особо удивил – я уже знала, что все вырученные деньги пошли на детскую больницу. Но сейчас мне почему-то не хотелось об этом думать. У меня была назначена встреча, от которой многое зависело – я понимала, что должна добиться успеха… но меня мучили страх и неуверенность, для которых, казалось бы, не было никаких причин. А ведь Ребекка хорошо отзывалась об Альваресе. Его мало кто понимал, и хотя им часто двигали жажда славы и деньги, в великодушии и благородстве ему трудно было отказать. Так чего же я паникую?

До галереи рукой подать. Марк взял с меня слово, что я сразу позвоню, чтобы рассказать, как прошла встреча с Альваресом. О том, что я здесь, знали многие. Но… я боялась совершить роковую ошибку. Что, если Марк с Альваресом и есть те, о ком Ребекка писала в своем дневнике?

Вытащив из сумочки телефон, я нажала клавишу быстрого набора, куда заранее внесла телефон Джейкоба. Он ответил после первого же звонка.

– Мисс Макмиллан? У вас все в порядке?

– Да. Все отлично. Просто… хотела убедиться, что наша договоренность в силе. Может, я превращаюсь в параноика, но…

– Паранойя лучше, чем беспечность.

Я понятия не имела, много ли ему известно о Ребекке и о том, во что я вляпалась, но сейчас это уже не имело значения.

– Я еду на деловую встречу, и моему боссу известно, где я, но в свете недавних событий я решила, что будет неплохо, если еще кто-нибудь тоже будет знать.

– Назовите адрес.

– Что-то вроде частной галереи известного художника Рикко Альвареса, – объяснила я, продиктовав ему адрес. – Не знаю, сколько времени это займет. Может, пятнадцать минут, а может, и два часа. Если быстро управлюсь, вернусь в галерею – у нас сегодня корпоративное мероприятие.

– Можете перезвонить через час? Чтобы я знал, что с вами все в порядке?

– Боюсь показаться невежливой, но постараюсь.

– Если не сможете, просто пришлите эсэмэску. Так будет проще.

– Верно. Отличная мысль. Спасибо, Джейкоб. – Я представила, как Джейкоб докладывает Крису, где я, и меня передернуло. – Эээ… только не говорите Крису, где я, пока он не вернется в город. Иначе он будет беспокоиться. У него и так хлопот полон рот, и мне бы не хотелось добавлять ему новых.

– Если он спросит, мне придется ему сказать, но… Обещаю не проявлять инициативу.

– Спасибо, Джейкоб.

– Рад помочь, мисс Макмиллан. И это не просто слова. Крис стал другим человеком, когда в его жизни появились вы.

Почти то же самое сказала его крестная, когда мы заехали на ее винодельню.

– Это хорошо?

– Очень хорошо. И… берегите себя.

– Обязательно буду. – Во всяком случае, надеюсь. Торопливо распрощавшись, я отключила связь. Потом, чтобы не дать себе времени испугаться, схватила сумочку и понеслась к двери. Мобильник я по привычке сунула в карман.

Одолев несколько пролетов лестницы, я оказалась на самом верху крытой галереи. И облегченно вздохнула, обнаружив две двери, на одной из которых значилось «Студия». Выглядело вполне профессионально, и у меня сразу стало легче на душе. Я постучала – дверь почти сразу распахнулась. На пороге стоял сам Альварес. С первого взгляда было понятно, какая это яркая, неординарная личность – не красавец, но в нем чувствовалась та спокойная уверенность в себе, которая воспринимается не как враждебность, а как обычная учтивость. Кожа его была цвета густого шоколада, черты лица такие же четкие и резкие, как мазки его кисти. И как его характер – во всяком случае, насколько я слышала.

– Добро пожаловать, мисс Макмиллан.

– Сара, – пробормотала я. Кроме узких черных слаксов, на нем была сине-зеленая рубашка, прекрасно гармонировавшая с цветом глаз.

– Сара, – вежливо кивнув, повторил он. И мое напряжение чуть-чуть спало, как будто одно упоминание моего имени подействовало на меня успокаивающе.

Он посторонился, пропуская меня в дом. Мой взгляд замер, остановившись на потолке из толстого стекла.

– Впечатляет, не так ли? – хмыкнул Рикко.

– Это уж точно, – согласилась я, позволив Альваресу взять мою куртку и сумочку. – Впрочем, пол тоже. – Светлое дерево, отполированное до блеска, казалось, светилось своим собственным мягким светом. Как можно по нему ходить, мысленно ужаснулась я. – Умеете вы, художники, произвести впечатление!

– Кое-кто сказал бы, что я грешу этим больше других, – ухмыльнулся он, вешая мои вещи на вбитый в стену причудливый стальной крюк.

Это было неожиданно – учитывая ходившие о нем сплетни. Но мне было приятно, что он умеет шутить над собой.

– Да уж, наслышана, – робко улыбаясь, пробормотала я.

– Что ж, по крайней мере обо мне говорят, значит, я на коне. – Он подтолкнул меня вперед. – Добро пожаловать в мою студию, Белла.

Белла. По-испански красавица. Вероятно, я должна была смутиться, но вместо этого решила, что такая уж у него привычка – романтизировать все, что его окружает, от собственного дома до манеры говорить.

Высота арки, через которую мы вошли, составляла не менее семи футов, и однако у меня было ощущение, что Альварес едва не задел ее головой, настолько высок он был, во всяком случае, более шести футов. За нею открывался такой вид, что мне показалось, будто я вновь очутилась в галерее. Стены узкого, прямоугольного помещения были сплошь завешаны картинами, но так, что образовалось сразу несколько разных экспозиций. Я насчитала на каждой стене не меньше шести картин.

Подошедший сзади Альварес небрежно кивнул, указывая на выставку.

– Тут законченные полотна, которые я готов выставить для частного показа.

– То есть которые вы на данный момент готовы мне показать? – перефразировала я.

– Вы всегда такая прямолинейная?

– Просто горю желанием увидеть все те изумительные картины, что вы согласитесь мне показать. – Я кивнула в сторону полотен. – Вы позволите?

– Разумеется.

Я шагнула в студию – меня, словно магнитом, притягивала к себе картина в правом дальнем углу. Это был средиземноморский пейзаж, выполненный в манере Пикассо – те же резкие, четкие линии, то же буйство цветов. Я сделала стойку, словно охотничья собака.

– Похоже, вам понравилась Мередит? – хмыкнул Альварес.

– Не то слово. – Я покосилась на него. – А почему вы назвали ее Мередит?

– В честь женщины, которую я любил.

– Держу пари, она была польщена.

– О, она меня ненавидит. Но, как известно, любовь от ненависти отделяет столь тонкая грань…

– Ну, тогда вы с Марком буквально на волосок от того, чтобы влюбиться друг в друга, – бросила я, надеясь, что это побудит Альвареса рассказать, почему он забрал из галереи свои работы.

В глазах Альвареса вспыхнуло веселое удивление.

– А вы с характером, Белла. Мне это по душе. Теперь я понимаю, почему вы нравитесь Марку.

– С чего вы взяли, что я ему нравлюсь?

– Потому что он доверяет вам. В противном случае он вряд ли послал бы вас сюда, чтобы заполучить меня обратно.

– А почему вы ушли от него?

– А что он сам говорит по этому поводу?

– Сказал, что вы просили у него телефон Ребекки, а он отказался его дать.

В глазах Альвареса мелькнуло презрение.

– Ну, дело не только в этом, и Марку хорошо это известно.

– Была бы рада услышать вашу версию.

– Еще бы! – бросил он. И в этот момент я впервые почувствовала в его голосе резкие нотки, что подтверждало ходившие слухи о том, что Альварес бывает чудовищно груб. – Но из уважения к Ребекке я ничего вам не скажу.

– Извините, я не хотела быть невежливой.

Лицо его мало-помалу разгладилось, стальные нотки, которые я заметила в его голосе, постепенно исчезли.

– Простите, Белла. Ребекка – моя слабость. Ну а теперь давайте посмотрим картины. Я с удовольствием расскажу о каждой из них. Идет?

Удобный момент, чтобы вытянуть из него нужную мне информацию, был утерян, но я очень надеялась, что со временем мне представится другой. Мы переходили от картины к картине – я задавала вопросы и восторгалась его работами. А в промежутках отвечала и на вопросы самого Альвареса. Например, кто мой любимый художник эпохи Возрождения, как я отличаю подделку и какие пять картин в последние пять лет могли считаться топовыми? Минут через пять он, судя по всему, удовлетворился – видимо, я прошла проверку, – и наш разговор обратился к более повседневным темам.

Как вскоре выяснилось, три из его полотен носили женские имена. Естественно, я не удержалась от колкости.

– Похоже, вы дамский угодник, мистер Альварес.

– Ну, меня называли и хуже, – хмыкнул он. – Что ж, есть такой грех. Думаю, многое зависит от того, что именно вкладывать в понятие «дамский угодник».

Это было удивительно точно подмечено, хотя не думаю, чтобы Альварес сказал это, чтобы меня поразить. И впрямь, мы порой позволяем людям клеить нам ярлыки и сами не замечаем, как становимся теми, кем нас хотят видеть, а не теми, кем могли или хотели бы быть.

Мы продолжали болтать о живописи – я так увлеклась, что совсем забыла о времени и спохватилась только, когда показ подошел к концу.

– Вы на удивление разбираетесь в искусстве, Белла.

Я улыбнулась.

– Признаюсь, я польщена. Марк тоже это говорил. Если честно, даже не знаю, из чьих уст мне приятнее было это услышать.