Соня Мэсси - Темное зеркало

— Но трупы-то есть!

— Да, есть, а вот все остальное — инсценировка. Да, забыл тебе рассказать! Представляешь, когда я подъехал к дому, где произошло убийство, то столкнулся там с Элизабет Найт!

В глазах Питера мелькнуло удивление, но он тотчас изобразил равнодушие и небрежно спросил:

— Ну и как она? В жизни лучше, чем по телевизору?

— Да, в жизни она выше ростом, голос еще более звучный и глубокий, лицо тонкое, немного печальное. Она… она прекрасна!

— Вот как?

— Да, Элизабет Найт — удивительная женщина. Правда, мне показалось, она недолюбливает полицейских.

— Бывает… А что она делала около того дома?

— Стояла, как множество других, смотрела. Очевидно, возвращалась с работы, проходила мимо и… Их телекомпания находится неподалеку.

— Интересно…

В последний раз, когда Элизабет ехала на старом «аванти» 1966 года выпуска по Теконик-Стейт-паркуэй, направляясь к мужской тюрьме Беллингхэм, она испытывала те же ощущения, что и сейчас. Руки, обхватившие руль, дрожали, тело было напряжено как струна, в голове лихорадочно мелькали мысли. Машина точно так же подпрыгивала на выбоинах и ухабах, в ней что-то позвякивало и скрипело, а ведь Элизабет только на днях забрала ее из автомастерской, заплатив механику за ремонт приличную сумму. Да, уход за старой, классического образца машиной фирмы «Студебекер» обходился ей недешево, но она любила ее и относилась как к живому существу. Не так, конечно, как к обожаемой кошке Кэти, но похоже. Единственное, что отличало эту поездку от предыдущей, — цель. Сегодня Элизабет торопилась на встречу с тюремным психиатром, снова и снова проигрывая в голове разнообразные варианты будущей беседы. Встреча была назначена на половину четвертого, а сейчас, как выяснила Элизабет, взглянув на часы, было всего четверть третьего. Быстро же она добралась — осталось проехать двенадцать миль. Времени предостаточно, даже для того, чтобы… совершить убийство.

Убийство… Какое короткое, отрывистое, но емкое слово.

Элизабет нервно усмехнулась. Господи, какие только глупые, невероятные мысли не лезут в голову! Наверное, оттого, что дорога в тюрьму у нее всегда ассоциировалась с той давней трагедией. Да это и неудивительно: разве она стала бы приезжать сюда просто так, по собственному желанию?

В последний раз Элизабет проделала этот путь три года назад, и ее машина так же тряслась на ухабах, подпрыгивала, позвякивая и поскрипывая. Цель той поездки — просить членов комиссии по досрочному освобождению ни при каких условиях не отпускать Дэвида Фергюсона раньше срока из исправительного заведения. Не предоставлять ему долгожданной свободы, которую он, по мнению Элизабет, не заслужил.

Тогда, три года назад, в зале, где собралась комиссия по досрочному освобождению, Дэвид Фергюсон сидел напротив Элизабет, не отрываясь смотрел на нее своими выразительными карими глазами, молчаливо умоляя простить его и… полюбить.

Любить… Об этом Дэвид всегда просил Элизабет. Любить, быть с ним рядом, принадлежать ему, и только ему. Какая, в сущности, простая, понятная и вместе с тем чудовищная просьба! Ради любви к Элизабет он был готов на все; со временем его желание соединиться с ней приобрело черты навязчивой идеи, мании, психоза. Быть рядом с Элизабет, добиться ее любви, раствориться в ней… Ради достижения этого Дэвид Фергюсон был способен на все. Ему было не важно, нужна ли его любовь Элизабет, хочет ли она быть с ним. Какая разница? Главное, это жизненно необходимо ему, и он в своем безумии ни перед чем не остановится. Ни перед чем. Он готов был пожертвовать даже своей свободой, ради Элизабет он способен был убить человека. И он, не задумываясь, этой свободой пожертвовал. И убил человека. Тоже ради нее. Ради его обожаемой Элизабет. Что еще он мог сделать, чтобы убедить ее в своей любви? Разве потеря личной свободы и уничтожение другого человеческого существа — не лучше доказательство его любви?

Перед мысленным взором Элизабет снова замелькали картины недавнего прошлого, в ушах зазвучали давно забытые, чужие голоса. Один из членов комиссии по досрочному освобождению задал Дэвиду Фергюсону вопрос:

«Скажите, вы осознали за эти годы, что совершили тяжкое преступление?»

«Да, — твердо ответил Дэвид Фергюсон, не отрывая тоскливого взгляда от сидящей напротив Элизабет. — Я нарушил закон. Я виноват перед Богом и людьми и глубоко сожалею о содеянном».

«Если члены комиссии примут решение о вашем досрочном освобождении, вы можете поклясться, что никогда, ни при каких обстоятельствах не будете преследовать мисс Найт?»

В карих глазах Фергюсона блеснули слезы, они заструились по его щекам, стекая к подбородку. Его руки задрожали, голос стал прерывистым, хриплым.

«Я никогда не смогу отречься от Элизабет… Я буду любить ее всегда. Нас разлучит только смерть. Я знаю, что она меня не любит… Я ей безразличен. И жить с сознанием, что я для нее пустое место, невыносимо. Однако…»

Фергюсон оборвал себя на полуслове. Элизабет заметила, что его карие глаза полыхнули безумием и… ненавистью. Годы, проведенные в заточении, не изменили его, не излечили от давней мании, не избавили от навязчивого желания быть рядом с ней во что бы то ни стало. К счастью, члены комиссии тоже заметили выражение его глаз. Перед ними сидел не тихий, больной, помешанный человек, жаждущий любви прекрасной молодой женщины. Перед ними сидел Дэвид Фергюсон — жестокий, расчетливый, хладнокровный убийца.

И члены комиссии единогласно приняли решение отказать Дэвиду Фергюсону в его просьбе о досрочном освобождении и оставить в тюрьме. И вот две недели назад…

Въехав в тюремные ворота, Элизабет остановила машину и несколько минут сидела неподвижно, пытаясь успокоиться, сосредоточиться и разобраться в собственных ощущениях. Какие чувства она испытывает сейчас, приехав туда, где томился в заключении Дэвид Фергюсон? Смешанные. Острое желание никогда больше не видеть его лица. Чувство незащищенности: ведь Дэвид Фергюсон — убийца, и недавно он вышел на свободу, а значит… снова может начать преследовать ее под предлогом всепоглощающей любви.

Каждую неделю она с экранов телевизоров настойчиво предлагала телезрителями заглянуть в «темное зеркало», то есть в собственную душу, и попытаться понять, что же там происходит. А не пора бы этот вопрос задать самой себе? Что же притаилось в темном омуте души Элизабет Найт? Что скрывается за внешней вполне благополучной телесной оболочкой? Жажда мести. Желание убить. Расправиться с человеком, десять лет назад лишившим жизни ее младшую сестру.

Элизабет вздрогнула, испугавшись собственных ощущений, взглянула в зеркальце машины и увидела там лицо молодой женщины с холодным, пронзительным взглядом. Лицо женщины, страстно одержимой целью и готовой ради достижения ее поступиться многим. Многим, если не всем.

«Неужели это я? — ужаснувшись, обратилась Элизабет к своему зеркальному отображению. — Я? Но если эта леди с ледяным взглядом действительно Элизабет Найт, то тогда, как это ни прискорбно, следует признать: у Элизабет Найт и Дэвида Фергюсона много общего. Слишком много…»

— Мистер Беллини, я понимаю ваше негодование, но вы неоднократно угрожали расправой этому человеку, — сказал Ник и сделал глубокий вдох, пытаясь подавить раздражение. — Теперь он мертв, а вы — главный подозреваемый. Прошу вас отвечать на мои вопросы.

Мужчина с угрюмым видом сидел напротив Ника и молча смотрел на него исподлобья. Отвечал на вопросы неохотно, упрямо не шел на контакт. В принципе Ник понимал его и не осуждал за это. Если бы, не дай Бог, с его младшей сестрой случилась бы такая ужасная вещь, которая произошла с юной дочерью этого мужчины! Если бы какой-нибудь ублюдок учитель посмел соблазнить Нину… Да Ник бы пересчитал ему все зубы, а возможно, и…

— Мистер Беллини, если вы не желаете отвечать на мои вопросы здесь, в гостиной собственного дома, то мы можем перенести нашу беседу в полицейское управление, — продолжил Ник, пристально глядя на подозреваемого.

Тот сидел на старом потрепанном диване, положив огромные руки на колени, и хмуро молчал. На мужчине была старая, линялая, с пятнами тенниска и поношенные брюки, в которые он переоделся, вернувшись домой из порта, где работал грузчиком. Вид у подозреваемого был весьма внушительный: высокий, мощный, широкоплечий, с простым грубоватым лицом. Именно такие люди выполняли тяжелую физическую работу в порту, и мистер Беллини, хоть и был главным подозреваемым по делу об убийстве, внушал Нику уважение. В нем чувствовалась основательность и надежность. А как он обрадовался, когда из школы вернулись трое его детей! Ник даже невольно умилился, увидев, как просиял отец, увидев их, а потом нежно расцеловал в щеки. И дети очень обрадовались ему, повисли на нем, обнимали. Еще бы, с таким сильным, надежным отцом они чувствовали себя в полной безопасности!

Глядя на эту картину семейного счастья, Ник вспомнил свое детство, дни, когда отец работал в ночную смену и, приходя после дежурства, так же как мистер Беллини, обнимал выбегающего к нему навстречу Ника, прижимал к себе, шепча ласковые слова. Никогда прежде Ник не чувствовал себя таким счастливым, защищенным, как в те времена…

— То, что произошло с моей дочерью, касается только моей семьи, — вдруг произнес мистер Беллини. — И я не хочу обсуждать это с посторонними.

Ник заметил печальный, затравленный взгляд юной девушки, которая, увидев незнакомого мужчину, быстро прошмыгнула к себе в комнату, и нежелание отца обсуждать с посторонними недавнюю драму дочери, ему было понятно. Девушке не позавидуешь: мало того что она подверглась физическому насилию, так еще хваленая юридическая система растоптала ее душу и выставила на всеобщее посмешище.

— Хорошо, мы не будем говорить об этом, — кивнул Ник. — Поговорим о вас, мистер Беллини. Итак, где вы находились в прошлую пятницу между десятью часами вечера и полуночью?

— На работе, — пожал плечами подозреваемый.

— В порту?

— Да. Можете спросить у моего начальника, он подтвердит мои слова и покажет учетную карточку прихода и ухода. Я находился в порту с половины десятого вечера пятницы и до половины шестого утра следующего дня, субботы. Меня видели много людей, все могут подтвердить, что я никуда не отлучался. Проверьте, это совсем нетрудно.

— Я обязательно проверю, — сказал Ник.

Как всегда, приступая к очередному делу, он испытывал смешанные чувства. С одной стороны, хотелось надеяться, что дело окажется несложным, расследование займет немного времени, Ник благополучно завершит его и приступит к следующему, а с другой стороны… Как было бы просто и удобно, если бы, например, этот угрюмый мистер Беллини, ранее неоднократно угрожавший ныне убитому расправой, не имел алиби и оказался преступником! Но… именно этого-то Нику и не хотелось. Он испытывал симпатию к этому человеку, простому работяге, любящему отцу и мужу.

Ник вздохнул, поднялся с дивана, подошел к входной двери и остановился.

— Итак, вы утверждаете, что ваша дочь ничего не знает? — спросил он. — Я вам верю, мистер Беллини, но все-таки хотел бы побеседовать с ней.

При упоминании о дочери суровое лицо мужчины смягчилось, черты лица разгладились. Он тоже встал, приблизился к Нику и горячо проговорил:

— Детектив О'Коннор, клянусь вам! Если бы моей дочери было что-либо известно, она непременно бы поделилась со мной, а я бы рассказал вам все как на духу!

— Ладно, мистер Беллини, давайте закончим пока нашу беседу, — устало промолвил Ник. — Пока поверю вам на слово. Но если у меня возникнут какие-нибудь вопросы или выяснится, что вы меня обманули, я снова приду к вам, и тогда… — Он сделал выразительную паузу.

— Да, детектив О'Коннор, я понимаю, я все понимаю, — закивал мистер Беллини, протягивая ему руку и пожимая ее.

Рукопожатие оказалось таким крепким, что Ник даже невольно поморщился. Вот это ручища…

Спускаясь вниз по лестнице и выходя из дома, он думал о том, что мистера Беллини можно вычеркивать из списка подозреваемых. Хотя бы потому, что человек с такими сильными руками не станет убивать дубинкой или каким-то похожим на нее предметом. Он просто сожмет руку в кулак и одним ударом прикончит своего врага. Нет, такому оружие не требуется…

Ник на секунду остановился и потер ладонь, которая все еще ощущала прощальное рукопожатие мистера Беллини — грузчика и счастливого отца семейства. Нет, этот человек не убивал, а значит… расследование продолжается.

Элизабет Найт неоднократно приходилось сталкиваться по работе с психиатрами, и вывод, который она для себя сделала, был такой: все психиатры делятся на две категории. Первая: спокойные, уравновешенные люди, хорошо образованные, опытные и знающие, чем и как помочь своим пациентам восстановить душевное здоровье и вернуться к нормальной жизни.