Заметив его на скамейке, она просто не могла не подойти! И ей совсем не хотелось гулять с Веней – так и просидела бы остаток жизни, слушая негромкий ласковый голос Сергея Валентиновича, любуясь нежной улыбкой. Да, да! Он был так нежен с ней! Вита физически чувствовала обволакивающее мягкое тепло, пока сидела с ним рядом. Дорогу домой она почти не заметила и простилась с Веней весьма прохладно, а ведь они только вчера первый раз поцеловались – очень целомудренно и неуверенно.

Дома все было как обычно: папа работал, мама что-то шила под неумолчное бормотание радио. Когда Вита заглянула на кухню, мама сидела, задумчиво глядя в пространство, а упавший деревянный «грибок», на котором она штопала очередной носок, закатился под стол. Вита достала «грибок», сунула матери, та рассеянно пробормотала:

– Ты голодная? Разогрей себе суп…

– Потом.

Есть Вите совершенно не хотелось. Она вспомнила оставленные Сергею Валентиновичу пирожки и внутренне застонала: «Ну как можно быть такой дурой? Пирожки! И вообще вела себя как… как ребенок! Несла невесть что, краснела, глупо хихикала… То-то он все время посмеивался…» Посмеивался, да. Но смотрел совсем не как на ребенка. Вита это прекрасно заметила. Она знала, что хороша собой, и привыкла к восхищенным взглядам мужчин.

Вита заглянула к отцу, хотела было рассказать ему про Сергея Валентиновича, но передумала. Нет, пусть это будет ее тайной. Не в силах усидеть на одном месте, она слонялась по квартире, потом замерла около книжных полок, занимавших целую стену в широком коридоре, – на стене напротив висело огромное зеркало, доставшееся им в наследство от съехавших соседей, поэтому казалось, что книг неимоверное количество. Их и на самом деле было много. Вита открыла стеклянные створки, зажмурилась и провела рукой по корешкам, вытащив первый попавшийся томик – она любила погадать на случайной книге. Развернула, ткнула пальцем в середину страницы и только тогда открыла глаза. Прочла что попалось и снова зажмурилась: нет, не может быть! Так не бывает! Вита побежала к себе, прижимая к груди томик Пушкина в красном тисненом переплете, залезла с ногами на кровать, тяжело вздохнула и раскрыла книгу. Щеки у нее горели, губы дрожали, горло перехватывало, а строчки расплывались перед глазами – она снова и снова читала вслух строки из письма Татьяны к Онегину:

Ты в сновиденьях мне являлся,

Незримый, ты мне был уж мил,

Твой чудный взгляд меня томил,

В душе твой голос раздавался

Давно… нет, это был не сон!

Ты чуть вошел, я вмиг узнала,

Вся обомлела, заплыла

И в мыслях молвила: вот он!

Наконец она рухнула на подушку – острый угол переплета больно впился ей в грудь – и заплакала от восторга счастливыми девичьими слезами:

Другой!.. Нет, никому на свете

Не отдала бы сердца я!

То в высшем суждено совете…

То воля неба: я твоя!

На следующий день Сергей так и ахнул, когда перед ним снова возникла Вита – на том же месте, в тот же час, прямо как в песенке. И не ожидал, что так сильно обрадуется, даже покраснел от неожиданности. Вита тоже сияла, глядя на него:

– Так и знала, что найду вас здесь!

– Здравствуйте, Тотоша!

– Сергей Валентинович, вы нарочно, да? Я Витоша. Но лучше Вита.

– Вы сегодня без пирожков?

– Без пирожков. А вы есть хотите? Могу сбегать за мороженым.

– Да нет, это я так. Как вы вчера прогулялись?

– Хорошо. А вы сейчас домой пойдете?

– Не совсем. А что?

– Ну, я подумала… Может, пройтись с вами? А то я не знаю, где это – Сивцев Вражек!

– Нет, я сейчас должен зайти к сестре. Но вы можете немного прогуляться со мной по улице Горького, хотите?

– Очень хочу!

Вита счастливо улыбалась, и Сергей с трудом удержался, чтобы не поцеловать ее в розовую щеку. Ему даже показалось, что девушка почувствовала его желание – на секунду прикрыла глаза и коротко вздохнула. Да, плохо дело!

Они медленно шли по Моховой, поглядывая друг на друга, а на углу Вита вдруг остановилась:

– Ой, я забыла, еще вчера хотела спросить. Вы же наверняка знаете моего папу?

– Вашего папу?

– Да! Николай Аристархович Смирнов. Знаете?

Сергей остановился и закрыл глаза. Потом снова посмотрел на Виту – как же он сразу не понял? Ну да, они не виделись… сколько? Семнадцать лет! Вита просто копия матери, теперь Сергей ясно это понимал. Черт побери!

– Вы… дочь… Веры? – медленно произнес он, чувствуя, как ледяной холод проникает ему в душу. Это возмездие, не иначе!

– Да… – удивленно ответила Вита, с тревогой вглядываясь в помрачневшее лицо Сергея. – Вы и маму мою знаете?

– Знал. Это было давно. Мы дружили, – сказал он и сам поморщился от своего вранья. – Мы все – ваш отец, мама и мы с сестрой.

Что же теперь делать? Весь мир померк вокруг Сергея. А он-то полночи мечтал о счастье! Беда.

– Сергей Валентинович, вам плохо?

В голосе Виты звенел испуг и чуть ли не слезы. Нет, не надо ее пугать!

– Ничего, все в порядке. Я просто вспомнил, что у меня была назначена встреча на кафедре. Надо вернуться. Вы уж простите меня! Сегодня у нас не получится погулять. Не обиделись?

– Нет, – растерянно ответила Вита. – Тогда как-нибудь потом, да?

– Да-да, непременно. Вы идите. А я вернусь. Идите, девочка.

– Хорошо. Но с вами точно все в порядке?

– Не волнуйтесь.

Он быстро повернулся и двинулся к университету. У ворот оглянулся – Виты не было видно, и он направился дальше, свернул на Герцена и прошел переулками, направляясь к новому дому рядом с бывшим Саввинским подворьем, где жила Ольга со своим Мишуком – как раз над «Академкнигой». Впрочем, дом был новым только для Сергея, уже лет пятнадцать возвышался он на обновленной улице Горького. Пока шел, Сергей все думал о себе и Вите, о Николае и Верочке – о том, как бы распутать этот клубок, в который сплелась их жизнь. Сам и сплел, винить некого! Ольга открыла дверь сразу, Сергей еще и руку не донес до звонка. Конечно, она мгновенно все увидела:

– О-о! Ну-ка, ну-ка, дай взглянуть как следует.

Сергей усмехнулся и позволил ей всмотреться.

– Неужели? А я подумала – показалось! Надо же, братец влюбился! И кто она? Кто? – изумилась Ольга, а Сергей кивнул:

– Да, это дочь Веры. Наверное, Господь решил меня наказать.

– Ну да, а то мало было! Пойдем-ка, поговорим.

Ольга увела брата в свою комнату и присела рядом, с тревогой глядя на него блестящими голубыми глазами, подведенными по новой моде черными стрелками-ласточками. Пышное белокурое каре волос, розовая помада; короткое, едва прикрывающее колени голубое платье, нитка жемчуга. Ольга словно сошла со страницы модного журнала и была вполне готова к приему гостей. Последняя деталь – туфли-лодочки на высоких каблуках-гвоздиках пока еще стояли у гардероба, а стройные ноги украшали уютные домашние тапочки с пушистыми розовыми помпонами.

– Хороша! – сказал брат. – Просто картинка! Больше двадцати пяти тебе никак не дашь.

– Да ладно тебе комплименты говорить! Как ты сам-то?

– В полном расстройстве. Представляешь, я ее не узнал!

– Как ты мог узнать? Девочке сколько лет-то было, когда ты к ним заезжал? Три годика?

– Оля, она просто копия Верочки!

– Что ты говоришь… Но ты и Веру давно не видел!

– Семнадцать лет. Но дело не в этом. Она совсем другая. Характер другой. В ней очень много от Николая.

– Да-а?.. И что ты думаешь делать?

– Не представляю! С одной стороны, я знаю, что нельзя, а с другой… Ну почему, почему нельзя? Почему? О, как я теперь тебя понимаю!

– Ну да, пока сам не почувствуешь, не поймешь. Может… не знаю… тебе уехать?

– Уехать? Но ты же знаешь, я не могу.

– Да, прости, я забыла!

– И потом, боюсь, она меня и на Камчатке найдет. Дело-то не во мне! Не только во мне. Она… Оля, это то самое, во что я никогда не верил, понимаешь? Ты сама говорила: так только раз в жизни бывает! А сколько мне осталось той жизни?

– Перестань. Я не хочу этого слушать. А если просто ей все рассказать? И посмотреть, что будет? Хочешь, я?..

– Ольга, только посмей влезть!

– Нет, нет, что ты! Это я так! – Ольга чуть не заплакала, увидев, как страшно изменилось лицо брата. – Конечно, конечно, ты сам все решишь. Прости меня, Горошинка, прости!

– Ну ладно, извини. Пойду я, пожалуй. У тебя вечеринка, а тут я…

– Оставайся. Отвлечешься хоть немного. У меня сегодня модный поэт и один мидовец будет про Штаты рассказывать, он прошлой осенью туда с Хрущевым ездил. Двадцать пятым сопровождающим, но все-таки! Моего-то тогда вообще не взяли. Оставайся, поможешь: будешь Тарасевича придерживать, чтобы не набрался. Мишук тебя слушает.

И Сергей остался. Стол у Ольги всегда был богатый, публика самая светская, но Сергей почти не прислушивался к разговорам, все время думая о своем. После ужина устроились танцы, а он вышел на балкон покурить, но недолго оставался в одиночестве:

– Вы позволите?

Хорошенькая брюнетка, строившая ему глазки за столом, пришла и сюда – с сигаретой. Сергей покорно щелкнул зажигалкой, она прикурила, кокетливо прищурившись:

– Ну и кто же вы, загадочный седой красавец? Все молчите, мечтаете о чем-то, не танцуете.

– Я брат хозяйки, Сергей.

– Бра-ат? – удивилась красотка. – А я подумала – любовник! Она так нежно на вас смотрела. Правда, наша Олечка предпочитает объекты помоложе…

– Разве сторож я сестре своей? – вздохнул Сергей.

Красотка недоумевающе подняла брови – до нее явно не дошло, что собеседник перефразировал слова Каина из Ветхого Завета. Сергею стало смешно, а потом скучно: он читал ее, как раскрытую книгу. В былые времена уж точно не упустил бы эту райскую птицу. Ишь, как крылышками трепещет! Смуглая, яркая, сдобная… Голодная. Она не вызывала в нем ни малейшего отклика, даже самому стало странно. Сергей докурил сигарету и сказал:

– Напрасно вы стараетесь.

– Почему же? Неужели я вам не нравлюсь?

– Вы очень привлекательны. Только… – Он пригнулся к самому ее уху и шепотом продолжил: – Только я совершенный импотент. – Увидев, как она шарахнулась, сказал: – Не бойтесь, это же не заразно!

И ушел, посмеиваясь.

Уехать Сергей действительно не мог. Москва поймала его в свою паутину и держала крепко. Выяснилось это случайно – в первое лето Ольга вдруг решила, что брату пойдет на пользу отдых в санатории: Крым, море, солнце, фрукты! Он поначалу тоже воодушевился, но потом, проснувшись в очередной раз в пять утра, понял, что не вынесет дороги. Вокзалы и поезда вызывали у него приступы паники. Тот долгий путь домой он до сих пор вспоминал с ужасом: Сергей почти не ел и не спал, лежа на верхней полке лицом к стене и настороженно прислушиваясь – все казалось, вот-вот войдет конвой и уведет его обратно в барак. Столько лет он жил ни на что не надеясь, и вот теперь его просто убивала надежда на окончательное избавление. Потом, много лет спустя, он прочел слова Анны Ахматовой: «После отчаянья наступает покой, а от надежды сходят с ума» – и невольно поежился. Так что при одной только мысли о поезде ему становилось плохо. Тем более уехать навсегда! Нет, он не вынесет жизни в чужом городе, среди новых людей, без матери и сестры…

А без Виты?!

Без милой Витоши…

Все его существо словно вопило: «Жить! Жить взахлеб! Наверстывать упущенное! Брать, не задумываясь, то, что дает Его Величество Случай!» Он вспомнил себя довоенного, а ведь так и жил тогда: легкомысленно, бездумно, жадно… Нет, так нельзя! Он теперь совсем другой человек. Он не может… Не может сломать жизнь девушке, как сломал ее родителям. Такой юной, такой прекрасной девушке! Такой желанной… Как поведать ей о своем предательстве, о той безумной ночи с ее матерью?!

Это просто немыслимо, нет!

Она же…

Вита его возненавидит.

Сергей долго лежал без сна, мрачно глядя в потолок. Так и промаялся полночи в бесплодных раздумьях, и днем все размышлял, как нарочно, он то и дело натыкался на Николая: то на кафедре, то в буфете, то в библиотеке. «Может, рассказать ему? – думал Сергей. – Но что, собственно, рассказывать? Что я нечаянно познакомился с его дочерью? Попросить благословения? А может, еще обойдется?» Но вечером все на той же скамейке его ждала юная, прекрасная и желанная Вита. Сергей даже не удивился. Девушка выглядела встревоженной, но, увидев его улыбку, расцвела:

– Вы не сердитесь?

– Почему я должен сердиться? Здравствуйте, Витоша.

– Я подумала, что веду себя неприлично. Вчера… Вы просто не знали, как от меня отделаться, правда? Поэтому придумали встречу на кафедре, да?

– У меня действительно была встреча, Вита. Не на кафедре, но была. И я вовсе не хотел от вас отделаться. Я рад видеть вас.

– Правда? И я могу вас проводить?

– Давайте лучше я вас провожу, только в другую сторону, не через площадь.

И они медленно направились по Моховой к Волхонке. Вита сегодня была в новом платье – серо-голубом, под цвет глаз, и в белой ажурной кофточке, а косы уложила короной на голове.