* * *

Этой ночью граф ничего не захотел от жены, зато следующей взял у нее многое. Она заснула в его постели. Утром он заставил себя дождаться ее пробуждения. Открыв глаза и заметив его, Джоанна улыбнулась.

— Доброе утро, — сказала она. Он, уже полностью одетый, наклонился, чтобы поцеловать ее. Джоанна потянулась ему навстречу, с радостью принимая поцелуй.

— Доброе утро, — ответил он, закончив поцелуй, и провел ладонью по ее щеке. — Я ухожу, вернусь к обеду.

Они попрощались.

К сожалению, разговор с одним старым и упертым политиком неимоверно затянулся, к тому же оказался совершенно пустым, и домой граф вернулся спустя пару часов после обещанного срока, измотанный и несколько раздраженный потерей времени. Он догадывался, что Джоанна, вероятно, ждала его. Неприятно было чувствовать себя обманщиком даже в такой мелочи.

Он отдал перчатки Фипсу.

— Где графиня? — спросил он у лакея.

— Ее сиятельство в музыкальной комнате, — с поклоном ответил Фипс.

Граф поднялся на второй этаж. Из музыкальной гостиной доносились странные звуки, словно клавиши рояля протирала служанка. Впрочем, звуки не шли по возрастающей или по ниспадающей, они сладывались в резкие диссонансы, возвращались к началу, путались и сбивались в кучи. Судя по всему, Джоанна была не в настроении. Граф тяжело вздохнул и вошел в комнату. Джоанна задумчиво посмотрела на него и слегка улыбнулась в знак приветствия. На ее лице не читалось ни обиды, ни разочарования.

— Я опоздал, прости меня, — граф поцеловал ей руку. — Меня задержал этот старик Лестер. Ума в нем не осталось ни грамма, но к его мнению по-прежнему все прислушиваются. — Граф вздохнул. — Что заставляет меня серьезно сомневаться в здравом уме остальных членов высшего общества.

Джоанна ответила улыбкой.

— Надеюсь, вы сумели добиться от него… того, чего хотели, — с искренней симпатией сказала она. Ей случалось общаться с бароном Лестером на балах.

— К сожалению, нет. Насколько он стар, настолько же упрям.

Граф бросил взгляд на пустое место для нот.

— Ты любишь играть? — он сменил тему. Обсуждение Лестера не представляло для него никакого интереса, а вот дневные занятия Джоанна очень его интересовали.

Джоанна едва заметно поморщилась и опустила глаза.

— Меня учили музыке, как и всех других девушек, полагаю. И рисованию. И вышиванию. Но по-настоящему хорошо меня выучили только одной вещи, — она взглянула на него с циничной усмешкой.

— Понимаю…

— Могу я задать вам вопрос?

— Да, конечно.

— Мой муж… я хотела сказать, мой первый муж, иногда рассказывал кое-что, когда был в добродушном настроении. Он однажды сказал, что почувствовал вкус к… к розге, когда учился в школе для мальчиков. Сказал, что он не один такой, что многие мужчины…

Граф кивнул, понимая, что хочет сказать Джоанна.

— На самом деле он часто бил меня, для него это было основным развлечением. Но для вас… — она внимательно посмотрела ему в глаза. — Для вас главное другое?

Он снова кивнул.

— Почему? Вы действительно не испытываете желания взяться за… розгу или кнут? — она через силу заставила себя выговорить эти слова.

Граф тяжело вздохнул. Он подошел к Джоанне и осторожно обнял ее. Она не сделала попытки отстраниться, наоборот, доверчиво прислонилась к нему.

— Очень смело с твоей стороны говорить об этом. Я не люблю думать об этом. Я просто смирился с этой стороной своей натуры. Когда-то пытался бороться, — он усмехнулся. — Потом решил, что до тех пор, пока мои желания не причиняют вреда никому другому, я могу давать им волю. Возможно, разница между мной и твоим бывшим мужем только в этом. Но тебе не стоит беспокоиться, что я вдруг начну бить тебя. Я никогда никого не порол, хотя некоторые дамы намекали на такую возможность. Я просто… не хочу.

Джоанна тихо вздохнула в ответ.

Граф поцеловал ее в волосы и спросил:

— Как ты думаешь, миссис Джонс умеет играть?

— Я не знаю, — слабым голосом отозвалась Джоанна. В последние годы единственным человеком, с кем ей приходилось обниматься, был ее сын Патрик. И сейчас она наслаждались совершенно невинными, очень нежными и очень надежными объятиями мужа. И думать о чем-либо еще просто не хотелось. К великому ее сожалению, муж отстранился.

— Давай узнаем.

Он позвонил. Через лакея пригласил миссис Элизабет Джонс присоединиться к ним в музыкальной гостиной. Лиз прибежала через несколько минут, запыхавшаяся и немного встревоженная. Перевела взгляд с вечно непроницаемого графа на слегка рассеянную графиню и обратно.

— Милорд?

— Вы умеет играть, миссис Джонс? — граф указал на рояль.

Элизабет бросила на рояль быстрый, боязливый взгляд.

— Меня учили когда-то, но это было давно, милорд.

— Вы могли бы сыграть вальс?

— Сейчас?

— Да, сейчас.

— Я не знаю… без нот…

— Попробуйте, — он видел во взгляде Элизабет не только страх, но и неудержимое желание сесть за инструмент. Человек с таким желанием играть просто не сможет удержаться от его предложения.

Элизабет несмело села за рояль, нежно, едва касаясь, пробежала пальцами по клавишам. Взяла несколько пробных нот и заиграла вступление к вальсу, который был популярен несколько лет назад. Заиграла медленнее, чем надо, несколько раз сбилась и прекратила.

— Можно, я начну сначала? — робко спросила она у графа. Он кивнул. Во второй раз у Элизабет получилось несравненно лучше. Хотя она и ошибалась изредка, но не настолько, чтобы оскорбить чей-нибудь слух. Когда граф уверился, что миссис Джонс больше не прервется, он повернулся к жене, с радостью в глазах наблюдавшей за горничной.

Он протянул Джоанне руку:

— Окажи мне честь.

— С радостью, лорд Гримстон, — она протянула ему руку, позволила ему заключить себя в объятия и отдалась танцу.

Через несколько минут Элизабет сбилась с ритма, но, закусив губу, заставила себя закончить музыкальную фразу и придать видимость окончания мелодии. Граф и графиня легкими шагами исправили эту ошибку, словно даже не заметив, и остановились, когда кончилась музыка.

— Благодарю вас, миссис Джонс, — вежливо сказал граф, даже не глядя в сторону Лиз. Он глядел на жену. На свою прекрасную, чудесную, изумительную женщину. Наградив ее нежнейшим из поцелуев, он повернулся к Элизабет.

— Вы должны чаще тренироваться, миссис Джонс. Вы очень недурно играете.

— Благодарю вас, милорд, — Элизабет опустила глаза. Она была растрогана до глубины души.

— Возможно, вам следует преподавать музыку, место горничной явно преуменьшение ваших возможностей.

— Спасибо, я довольна своим местом.

И уж совершенно точно она не собиралась менять работу. Где еще ее бы взяли на работу с двумя детьми, без рекомендаций? А преподавать музыку в доме графа явно было некому. Разве что Патрик… но Элизабет казалось, что у мальчика нет склонности к музыке.

— Благодарю вас, миссис Джонс.

Когда Элизабет вышла, Джоанна подняла на мужа встревоженный взгляд:

— Милорд? Кажется, я сегодня… умудрилась оскорбить нескольких очень влиятельных женщин.

— Вот как? — он с трудом мог себе это представить.

— К сожалению, это так, — Джоанна высвободилась из его объятий и отошла на несколько шагов. — Они приезжали с утренним визитом, и поначалу разговор шел весьма неплохо, а потом… они стали рассказывать всякие небылицы, и я прогнала их. Весьма бесцеремонно.

— Это твое право. Ты хозяйка в этом доме.

— Но дело в том, что… — она посмотрела ему в глаза. — Вы были в «Колокольчике»?

Судя по безнадежному взгляду Джоанны, она знала, что это за место. И, кажется, великосветским сплетницам удалось найти в его поведении то единственное, что могло вызвать у Джоанны отвращение к нему. Правда, она уже была его женой и уйти от него не могла. Но есть ли худшее наказание, чем видеть отвращение в глазах женщины, которую любишь? Видеть еженощно, ежечасно?

— Да, — коротко ответил он.

— И… и что вы там делали?

Граф скупо улыбнулся: в этом была вся Джоанна. Для любой другой женщины было бы достаточно одного этого слова, чтобы поверить в худшее. Поскольку он не хотел усугублять сомнения Джоанны, то воспользовался ее вопросом, чтобы пересказать события в двух словах:

— Я пробыл там три минуты. Этого оказалось достаточно, чтобы спасти юного мистера Джеймса Стоуна из объятий порока.

Джоанна поверила ему сразу и безоговорочно, он читал это доверие в ее глазах.

— А девушка, которую вы купили? — спросила она уже скорее из любопытства, чем из страха.

— Мисс Фитцджеральд с компаньонкой и своим братом благополучно уехали в одно из моих дальних шотландских поместий. Он должен мне некоторую сумму денег, и юная леди совершила огромную глупость, пытаясь вызволить брата из долговой тюрьмы, — сухо закончил он.

— Глупость… Милорд… вы считаете глупостью, если кто-то жертвует собой ради любимого человека? Ради брата?

Ему не хотелось углубляться в данную тему. Едва Джоанна задала этот вопрос, он моментально почувствовал все подводные камни и опасные течения возможного разговора.

— Иногда подобная жертва оправданна, но не в этом случае, — ответил он. И не удержался от нотации. — Фитцджеральд старше сестры. Он был обязан позаботиться о ней и ее будущем, а не проигрывать их небольшое наследство. И уж тем более не ставить свою невинную сестру в подобное положение.

Джоанна опустила голову и сжала губы. Он ждал.

— Да, вы правы, милорд, — она подняла на него смягчившийся взгляд. — В этом случае вы правы.

Он приподнял ее подбородок и коснулся губами ее рта.

— Моя разумная жена, — пробормотал он.

* * *

Через несколько дней ему вдруг пришло в голову повидаться с Джоанной в середине дня и пригласить ее на прогулку. Чаще всего он виделся с ней ночью или за завтраком, все его время занимал этот законопроект, нудный, но необходимый. И он просто соскучился по жене, и потому, как только у него выдался свободный день, отправился к ней.

Фипс сообщил ему, что леди Гримстон с детьми находится в классной комнате.

С детьми?

Войдя в классную комнату, в которой много лет назад и сам занимался с учителем, граф обнаружил, что та сильно переменилась. Из нее исчезли дух унылой скуки, грозные изречения о непослушании и строгие портреты. Зато появились новые парты в количестве восьми штук, красиво разукрашенный алфавит на стене, окруженный огромным количеством детских рисунков, новый глобус, красивые книги и множество других мелочей, которые нельзя охватить одним взором, но которые создавали неповторимую картину, согревающую сердце. Шесть парт из восьми занимали дети. Его приемный сын Патрик, Джеймс Стоун… А кто же были остальные четверо?

При появлении лорда учитель встал, вежливо поклонился и поприветствовал своего работодателя. Граф заметил в глазах учителя странную смесь долго скрываемого недовольства и облегчения.

— Добрый день, милорд.

— Добрый день, мистер Симмонс, — ответил лорд Гримстон на приветствие учителя и обратил свой взор на жену, которая сидела за седьмой партой. Джоанна, слегка смутившись, закрыла книгу, лежавшую перед ней.

— Добрый день, милорд, — поздоровалась она и встала из-за парты, точно гувернантка, приветствующая хозяина.

— Представь мне детей, Джоанна.

— Это дети Элизабет Джонс, Саманта и Джон, — она положила ладони на плечи двух белокурых детей. Девочке было лет восемь, на вид она была самой старшей из детей, мальчику же было года четыре, он казался самым младшим.

Джоанна подошла к мальчишкам-близнецам лет пяти.

— Ричард и Роберт, сыновья Беатрис Бридж, моей… подруги и компаньонки. У нее еще есть дочь, Лора, но та совсем малышка, — с нежностью договорила она.

— Бридж? Кажется, она приглядывает за твоим старым домом?

Джоанна почему-то на несколько мгновений опустила глаза. Словно что-то скрывала.

— Я сдала дом. А миссис Бридж взяла себе в компаньонки.

— Это твой дом, — махнул граф рукой, отметая ее «признание» как несущественное. — Можешь делать с ним все, что захочешь.

В ответ на это вопиющее заявление брови учителя в немом удивлении поползли вверх.

— Учитывая сильно возросшее количество детей, я полагаю, что нужно повысить ваше вознаграждение, мистер Симмонс, — обратился граф к учителю.

— Благодарю вас, я получаю достаточно, — сдержанно ответил тот.

— Вот как? — граф посмотрел на Джоанну, та вспыхнула, но взгляд не отвела. Значит, она повысила плату учителю из собственных денег. Правда, графу совершенно было не понятно, почему она сочла нужным скрыть от него все это — и количество детей, и необходимость больше платить учителю. Выходит, она по-прежнему не доверяла ему.