Более чем странная просьба. Граф встал с постели и зажег свечу. Ему нужно было смотреть на жену.

— Ужасное? — бесстрастно переспросил он.

— Ну… вы же, наверное, представляете себе… разное. Самое ужасное из того, что вы когда-либо делали или хотели сделать с женщиной.

Губы графа дернулись в невеселой усмешке. Он приподнял подбородок Джоанны, глядя ей прямо в глаза.

— Очередная проверка? — спросил он.

Джоанна, прикрыв глаза, нервно сглотнула, безмолвно признавая, что он угадал.

— Что ты хочешь проверить?

— Я… не могу сказать.

Он помедлил и кивнул, соглашаясь.

* * *

Через неделю.

Он, конечно, просто не мог сделать с Джоанной ВСЕ те вещи, которые приходили ему в голову. Но за пять часов можно сделать многое, очень многое. Он кончил трижды, Джоанне тоже перепало немного удовольствия. По крайней мере, если те два раза, которые он заметил, были ей в радость. В чем он сомневался.

Сейчас, когда он развязывал ее, она выглядела очень измученной. Он не бил ее, хотя плеть тоже поучаствовала в этих играх. Джоанна ее действительно боялась, и вздрагивала от каждого легкого прикосновения орудия пыток к своему телу.

Он искоса наблюдал за ней, убирая веревки в ящик комода — чтобы не попадались на глаза.

Джоанна прерывисто всхлипнула, по ее телу пробежала мелкая дрожь.

Он сел на постель рядом с ней и нежно погладил ее по ноге. На щиколотках остались следы от веревки.

— Ты проверила то, что хотела?

— Да, — едва слышно ответила она. Потом открыла глаза и улыбнулась. Улыбка была слабой, едва заметной. Глаза ее блеснули. — Я люблю вас.

Эпилог

Через несколько недель.

Это был один из самых замечательных дней в жизни Джоанны. В Лондоне открывалась Всемирная выставка, и они с мужем посетили ее. Высокое общественное положение графа позволило им попасть на открытие.

У Джоанны словно заново открылись глаза. Она жила — и не видела, как много происходит в жизни вокруг нее. Сколько нового, сколько чудного, сколько великолепного! Как прекрасно, когда больше не надо ни о чем беспокоиться и можно просто наслаждаться окружающей действительностью. Под руку с любимым мужем. С одним ребенком рядом и, как она подозревала, с еще одним ребенком внутри нее.

Вечером у нее возникло желание немного пошалить, и она попросила мужа отдать инициативу ей. Всерьез привязала его, лишая возможности трогать ее, и ласкала, и лизала, и дразнила, доводя его до грани взрыва и отступая. Он, конечно, не молил ее сжалиться и даровать ему освобождение. Он скорее угрожал. Джоанна не слушала его и делала губами и языком все, чтобы свести его с ума.

Когда она, наконец, решила, что достаточно игр и ртом довела его до опустошающего взрыва, ей было хорошо. Она ощущала каждую клеточку себя, и каждая клеточка была удовлетоворена и счастлива.

Она была так поглощена собственными ощущениями, развязывая мужа, что испуганно взвизгнула от неожиданности, когда он, едва почувствовав свободу, схватил ее в объятия и подмял под себя.

— Ну все, Джоанна. Поиграла — теперь пришло время расплачиваться.

Он впился в ее губы жестким, грубоватым поцелуем. Джоанна охотно отвечала ему, обвив его шею руками, а ее губы… подрагивали от смеха. Он прервал поцелуй, схватил ее руки и прижал к кровати своими руками… и вдруг осознал, что и как именно сказал. Угрозу свою он высказал не бесстрастно и не шутя. Джоанна могла бы испугаться, но не испугалась ни на секунду.

До сих пор он всегда контролировал свои эмоции, чтобы ненароком не испугать ее, чтобы ее любовь — хрупкая, доверчивая — не сменилась глубокой ненавистью. И вот она довела его до такого состояния, что весь контроль полетел к чертям.

— Джордж? — недоумевая, в чем дело, нерешительно спросила она, впервые за все время назвав его по имени. И это после его нешуточной угрозы. И в таком беззащитном положении.

— Пришло время расплачиваться за ваше своеволие, мадам, — повторил он свою угрозу чуть более спокойно.

— О… — глаза ее расширились, рот принял форму соблазнительного колечка.

— Как пожелаете, милорд, — слабеньким голоском отозвалась она, начиная играть жертву жестокого произвола. А в глазах светился вызов.


КОНЕЦ