Артём грустно усмехнулся.

— Вот оно что. А он до сих пор прикрывается работой?

— Почему же прикрывается? Разве он мало работает?

— Много. Но это его выбор. Фирма не развалилась бы, не приедь он туда денек-другой. Для него работа уже давно стала прикрытием. От проблем. От собственных страхов. От непонимания, что делать с дочерью и как ей помочь. Он окружил Нику чужими людьми, чтобы они помогли решить ее проблемы. А сам он боится остаться с проблемами наедине. Поэтому и занят всегда. Понимаешь?

Настя заторможено кивнула. Теперь она понимала — Артём был полностью прав. И это объясняло восторг отца по поводу ее, Настиных, даже мелких побед. Сам он уже и отчаялся добиться хоть одной. Он и правда закрылся работой, как щитом, от того, с чем не справлялся. Но Александр Алексеевич не обманывал в этом Веронику или кого-то еще — он обманывался сам. И щит этот он использовал не только от неуправляемой дочери, но и от реальной жизни. Вечно занятому, ему было некогда думать о себе, о спутнице жизни или других вопросах, которые требовали бы серьезной переоценки событий из прошлого. Поэтому он и выбрал быть занятым вместо остального.

— В общем, спасибо тебе, — повторил Артём. — Только я хочу попросить тебя об одном — не исчезни из ее жизни так же внезапно, как появилась. Не сейчас, когда она через тебя учится смотреть на людей по-новому, дождись… когда у нее появятся друзья среди сверстников или другой человек.

— Я постараюсь, — искренне заверила Настя. Она это и без него знала, да и никогда не относилась к детям как к работе.

— Вот и хорошо! — Артём поднял виски и, когда Настя повторила жест, стукнул донышком о ее бокал. — Мне будет спокойнее, когда я вернусь в Майами.

— В Майами? Постой, твой универ же в Чикаго!

— Я так и сказал! — он был очарователен в своем показательном шалопайстве. — И давай уже номерами телефонов обменяемся, а то как неродные.

— Зачем? — Настя бы не прочитала двусмысленного подтекста в предложении, если бы не всегдашнее выражение лица, которое в любую фразу Артёма вносило ощутимый привкус флирта.

— Так звонить тебе буду — каждый день ровно в десять по Гринвичу. Спрашивать, чем занимаешься, что на тебе надето… ну, ты же занималась уже сексом по телефону?

— Что?!

Он выдохнул обреченно.

— Oh, my fuckin' ass… Вас в училки по отсутствию чувства юмора набирают? Мне нужен твой номер на случай, если вдруг пойму по разговорам с сестрой, что у нее проблемы. Или, наоборот, тебе понадобится моя помощь. В крайнем случае, конечно. По какому поводу нам еще с тобой общаться?

Настя окончательно стушевалась и даже покраснела. Чтобы скрыть это, полезла в сумочку за телефоном и забормотала извиняющимся тоном:

— Это ты правильно придумал. Мне твой номер точно нужен! Вероника иногда так упрется в какую-то мелочь, хоть убейся — с места не сдвинешь. А вот тебя могла бы и послушать — так что в таких случаях буду призывать твою экстренную телефонную помощь.

Артём взял из ее руки мобильник и набрал свой номер. Сохранил под надписью «Служба спасения». Открылся журнал вызовов.

— У тебя тут пропущенных звонков… Ты на беззвучке, что ли? Или прячешься от кого? — Настя попыталась отобрать у него сотовый, но Артём, увлекшись, повернулся в другую сторону. — Да погоди ты, я себе же еще сохранить должен… Мама, мама, мама, Сеня, мама, мама. Да эти дамы тебя просто на куски рвут!

— Сеня не дама! — возмутилась Настя. — Он парень мой!

— А-а, прости, — Артём, получив вызов с Настиного номера, тут же отдал ей телефон. — Значит, Сеня? И это не сокращение от Есении, Ксении или чего-то еще, приходящего на ум?

— Арсений он, — буркнула Настя. Перезванивать Сене она пока не собиралась — сделает это уже из дома. — Арсений — это почти как Артём, только с небольшой разницей! Так что не тебе выкаблучиваться по этому поводу.

— И правда, похоже, — согласился он с нескрываемой иронией. — Вот только из-за этой разницы меня уже Сеней никто не назовет. А мне и этого достаточно для счастья.

Настя ощутила прилив раздражения, которое и заставило ее сказать:

— Тебе самому еще не надоело корчить паяца? Такой весь из себя шутник, легкомысленный болван, ничего святого, бла-бла-бла…

— А кто я, если все это только «корчу»? — Артём поинтересовался неожиданно серьезно.

Именно его тон и заставил Настю подумать над ответом:

— Подозреваю, что тебе скучно. И интересует тебя только Вероника… С остальными ты общаешься неискренне.

— Мне не скучно! — зацепился Артём только за это утверждение.

Настя поразмыслила еще:

— Или нет… не скучно! Просто ты играешь в того, кого от тебя ждут! Точно… — Настя и сама поразилась собственной догадке. — Богатый сынок обязан бросить институт тут, а потом пожелать учиться за границей, обязан окружить себя миллиардом друзей, проводить все время в вечеринках и менять девушек как перчатки. Это настолько шаблонный образ избалованного парня, что даже смешно! Слишком очевидно и предсказуемо, чтобы тут не было подвоха. Ты изображаешь того, кого все ожидают увидеть — и из этого они делают вывод, что с тобой все в порядке!

— А со мной не все в порядке?

— Не знаю… — Настя смотрела на Артёма рассеянно, погруженная в себя. — Ведь никому и в голову не приходит, что ты ненавидишь возвращаться в этот дом. Где жила твоя мать, где растет твоя сестра, которая даже толком и не помнит матери, потому что была маленькой… Но ты-то помнишь… Для тебя прошло всего пять лет, а для Вероники — больше половины жизни. Скорее всего, ты сразу и выбрал эту роль, чтобы никто не вздумал переживать о тебе, когда есть она.

— Ты сильно преувеличиваешь, — Артём сделал глоток. — Но что мы все обо мне да обо мне? Давай поговорим о Сене. Какой он?

Настя усмехнулась. Но милосердно позволила сменить тему:

— Хороший.

— Это вообще не характеристика, — Артём снова улыбался. — Давай конкретнее.

— Ну… он понятный и надежный.

— Это значит предсказуемый? Дальше.

Он опять влился в роль инициатора разговора — и, конечно, повел его по привычному руслу насмешек. Но Настя поддержала и эту игру:

— Умный. Честный. Верный, — в последнем Настя не сомневалась. Не потому, что контролировала Сеню, просто тот был принципиально не тем человеком, который стал бы продолжать отношения с ней и одновременно заглядываться на других девушек.

— Верный, потому что каждый раз делает осознанный выбор в твою пользу, или верный, потому что никому больше и не нужен? Это важно, а то люди склонны идеализировать верность, не углубляясь в суть термина.

На этот вопрос Насте отвечать не хотелось — да она и сама толком не знала ответа, поэтому прицепилась к последнему утверждению:

— То есть ты против верности?

Артём махнул бармену, подзывая, и попросил повторить, хотя Настя не осушила бокал и на половину.

— Нет, конечно, — он снова вынудил ее чокнуться с ним. — Но не каждая верность достойна называться верностью — я об этом. Да и мало о чем она говорит. Кто верный — тот, кто остается до последнего у постели больного супруга, ни разу не подумав о том, чтобы его бросить, или тот, кто не имел никаких сексуальных партнеров, кроме супруга? Мы сводим верность к банальному подавлению животного инстинкта, а дальше видеть не хотим. В конце концов, преданность куда важнее верности.

Настя отчасти согласилась с его рассуждениями, но уточнила:

— Получается, что ты не против, если Эльза начнет параллельно встречаться с десятком других парней, но при этом будет ждать твоего возвращения на берегу моря с белым платочком?

— Постараюсь быть не против, — рассмеялся Артём. — Но сам факт того, что ей требуется десяток других парней уже через три месяца отношений, говорил бы о том, что между нами двумя не все так гладко. Значит, что наши отношения недостаточны для нее, и тогда их лучше прекратить.

— Тогда ты не влюблен в нее! — уверенно заявила Настя.

— Влюблен и очень сильно. Но если мы разойдемся, то я остыну и влюблюсь в другую. В любом случае оставаться с человеком, отношения с которым уже в самом начале не приносят полного морального и физического удовлетворения, это тупик. Пустая трата времени. А так да, люди — это просто вид животных. Звери, удовлетворяющие инстинкты.

Настю возмутила такая постановка вопроса:

— Может быть, и звери, но звери, которые могут учитывать надежды и желания других людей, а не только собственные! Если любимому будет больно от твоих измен, то лучше не причинять ему этой боли. Или, наоборот, если ты видишь, что кто-то счастлив в браке, то лучше не вмешиваться в их отношения, не становиться третьей стороной, из-за которой и произошла измена.

— Очень интересно, — Артём устремил на Настю фирменный прищур. — То есть семью должны хранить не двое, которые на это подписались, но и остальные мимопроходимцы? В измене жены виноваты только жена или несложившиеся отношения с мужем, но никак не любовник. Он-то этот контракт не подписывал.

— То есть у тебя нет никакого уважения к чужой семье?

— Странно было бы этого ожидать. Мы звери, но семья — это уже чисто социальные отношения, и люди, вступающие в них, сами отвечают за последствия. Но уж точно не могут требовать ответа за последствия от посторонних. Любовник жены этот социальный контракт не подписывал, какой с него спрос?

Вот вроде бы всё в его логике клеилось, но чего-то для полного понимания Насте не хватало. В таких ситуациях необходимо утрировать пример до крайности, чтобы все стало предельно ясно:

— Допустим, ты прав. А мораль — это важничанье человека перед природой[3]. Тогда вопрос — если бы твой отец или близкий друг женился, то ты бы посмотрел на его жену?

Артём сначала хохотнул, потом вперил взгляд в свой бокал, глубоко задумавшись. Ответил, признавая поражение:

— Нет. Даже если бы она была первой красавицей, то я уже сразу смотрел бы на нее как на родственницу или подругу, а не на женщину.

— Вот! — победоносно воскликнула Настя. — Двойные стандарты! Чужая женщина не выглядит для тебя женщиной, но только при условии, что она принадлежит твоему близкому? А какая в сущности разница? Пусть она замужем за незнакомым тебе человеком, но который при других обстоятельствах мог бы быть тебе близким другом? Так кто мы — звери или нет? А если в своих поступках думаем не только о себе? Если не хотим осознанно причинять боль другим?

— Звери, — уверенно выбрал Артём. — Но если думаем только о себе, тогда… темные звери. Это как темная и светлая сторона, чтобы нам с тобой отличать хороших людей от плохих.

Настя поддержала его смех и тоже подняла бокал:

— За хороших людей!

— За светлых зверей!

Артём оказался приятным собеседником и человеком гораздо более сложным, чем представлялось на первый взгляд. Но чтобы понять его еще лучше, пришлось бы задавать личные вопросы — о матери, о родном отце, о напряжении, которое ощущалось между ним и Александром Алексеевичем. А для первой встречи такие вопросы не годятся, поэтому она решила на сегодня закончить и спрыгнула с высокого стула.

— Ну ладно, пора и честь знать. Я домой.

— Подожди минутку — сейчас допью и посажу тебя в такси.

Артём взял бокал и обернулся в сторону зала, Настя спонтанно повторила его движение — и остолбенела. За столиком возле стены сидели Викуля с Катюшей и, поняв, что их заметили, захихикали. Настя от нахлынувшей злости замерла на месте. Ну и зачем она наичестнейшим образом докладывала об обстановке матери? Чтобы та тут же снарядила за ней шпионский отряд? Да в другой раз Настя соврёт от души, если это единственный способ не начинать военных действий! Артём уловил ее заторможенность:

— Что случилось? Твои знакомые?

Настя скрипнула зубами, попыталась испепелить назойливых родственниц взглядом и повернулась к нему:

— Это мои сестры. Следят за мной — по приказу матери и, судя по довольным лицам, по собственной инициативе.

Артём удивился:

— А за тобой нужно следить? Ты неадекватная, что ли, или наркоманка в завязке?

Настя разозлилась бы и на него, но причин тому не нашла — он назвал самые логичные мотивы, зачем понадобилось бы следить за взрослым человеком. Поэтому и захотела объясниться — чтобы не выглядеть в его глазах неадекватной наркоманкой:

— Моя мать сразу заподозрила в тебе угрозу. Ну, поскольку мы одного возраста, то обязательно, по ее мнению, должны были тут же прыгнуть в одну постель. И когда я ей сообщила, что мы с тобой вдвоем решили…