Боялась она напрасно. С самого первого дня Антонина Ильинична стала маленькому Андрюше не матерью, а бабушкой. Помогала, учила Веру пеленать, готовила, стирала, гладила пеленки… Появились одноразовые памперсы, но они стоили дорого, и Антонина Ильинична сказала Вере:

— Мы без этих памперсов выросли, и ничего. И Андрюшенька наш вырастет.

«Андрюшенька» оказался парнем жутко хитрым и коварным. Днем он отсыпался, а по ночам предпочитал общаться с человечеством. Вера с Антониной Ильиничной даже прозвали его «маленькой ночной серенадой». Антонина Ильинична вызвалась вставать к нему по ночам, но не тут-то было: Андрюшенька свои права знал твердо и требовал только маму. Лишь на руках у Веры он засыпал, но, стоило ей уложить его в кроватку, тотчас же снова просыпался и начинал разводить трели.

Тогда Антонина Ильинична соорудила для Веры нечто вроде сумки кенгуру. Андрюшу укладывали в эту сумку, а Вера, освободив руки, сидела по ночам за компьютером и вносила в формы финансовой отчетности длиннющие многозначные КБК — коды бюджетной классификации. Попробуй только пропустить нолик или перепутать цифру — деньги уйдут не туда.

При этом Вера разговаривала с сыном. Андрюша обожал, когда с ним разговаривали. Прислушивался, а когда Вера, устав, замолкала, начинал тихонько похныкивать. Личико у него было осмысленное, он как будто все-все понимал.

Днем Вера, конечно, тоже работала. Но днем мальчиком занималась главным образом Антонина Ильинична — такое у них установилось разделение труда. Веру она гнала спать, но малыша надо было кормить каждые два часа, поэтому спала Вера, как сама говорила, «на перекладных».

Когда начали резаться зубки, Вера придумала свое «ноу-хау»: на ночь ставила в холодильник мисочку с чуть подслащенной водой и опускала в нее соски. Когда малыш начинал плакать, она совала ему в рот холодную сладкую соску из холодильника. Сладость была приятна, а холод облегчал боль в воспаленных деснах. Мальчик успокаивался и снова засыпал.

В сентябре у Веры пропало молоко.

Андрюшу к тому времени уже прикармливали разными молочными смесями, но Антонина Ильинична на этом не успокоилась и нашла жившую неподалеку молодую маму, которая сама себя называла «молочной фермой». Излишки молока она сцеживала и продавала. Так Андрюша не остался без грудного молока, а Вера смогла вернуться к учебе.

Антонина Ильинична уговаривала ее взять академический отпуск на год: очень уж страшно было вокруг, она боялась за Веру. Первомайские демонстрации в тот год вылились в беспорядки, погиб сержант ОМОНа Владимир Толокнеев. Веру потряс этот случай. Двадцатипятилетний бывший десантник уцелел в Афганистане только для того, чтобы умереть в мирное время, в столице родной страны… Но в мае, слава богу, сама Вера еще сидела дома. А к осени стало еще страшнее. Казалось, воздух чреват насилием. Но Вера твердо решила вернуться в институт. Она сдала отложенную сессию и перешла на второй курс.

Правда, после 21 сентября, когда президент издал указ о роспуске парламента, Антонина Ильинична настояла, чтобы Вера осталась дома. Просто распялась на дверях и не выпустила ее за порог. Вера просидела дома две недели. Третьего и четвертого октября они вместе, отрываясь, только чтобы покормить и перепеленать Андрюшу, смотрели по Си-эн-эн на закопченный, клубящийся черным дымом Белый дом, видели, как выводят бывших «парламентариев»…

С Антониной Ильиничной произошла удивительная метаморфоза. Они с Верой все еще ссорились и спорили из-за Прибалтики, Антонина Ильинична опасалась, что балтийские государства вступят в НАТО, по-прежнему ругала Ельцина… Ей, казалось бы, должна была импонировать позиция Верховного Совета в противостоянии с президентом. Ан нет. Послушав по телевизору речи генерала Макашова, подполковника Терехова, Виктора Анпилова, «парламентариев», которые упоенно перекраивали Конституцию поправками «с голоса» и наделяли себя пожизненными полномочиями, она прониклась к ним величайшим отвращением. В роковую ночь с третьего на четвертое октября Антонина Ильинична с нетерпением и даже негодованием ждала, когда же наконец в Москву войдет обещанная армия, а армия все не появлялась… Появилась только на следующий день.

Потом страсти улеглись, жизнь вошла в обычную колею. Вера училась на втором курсе. И на втором курсе, уже зимой 1994 года, встретилась в институте с Колей.

* * *

Коля выбрал один из дней уже после февральских каникул и приехал в Стремянный переулок, в Экономическую академию имени Плеханова, бывший Московский коммерческий институт. В безликое здание с квадратным бетонным козырьком он проник, воспользовавшись удостоверением телевизионщика.

Он дождался Веру после лекций, подошел, когда она выходила из аудитории. Ему показалось, что она еще больше исхудала, вид у нее был изможденный, глаза ввалились.

— Вера! — окликнул ее Коля.

— Что тебе нужно?

Обескураживающее начало. Но Коля решил довести дело до конца.

— Нам нужно поговорить.

— Нам не о чем говорить.

— Прошу тебя, выслушай меня.

Вера молча прошла к одной из банкеток в широком, быстро пустеющем по окончании занятий коридоре, села и устремила на него вопросительный взгляд.

— Мы с Лорой расстались. Развелись, — торопливо уточнил Коля.

— А при чем тут я?

Наступило тяжелое молчание.

— Неужели ты не можешь простить? — спросил он наконец. — Послушай, я понимаю, как я перед тобой виноват…

— Нет, ты не виноват. Просто ты сделал выбор. Ты выбрал ее. А расстались вы или нет, значения не имеет.

— Она меня просто одурачила, сказала, что у нее будет ребенок…

— Но ребенка ей сделал ты?

— Да не было никакого ребенка! — вскричал Коля.

— Это само собой понятно, — кивнула Вера. — Лора не стала бы обременять себя ребенком, ей слишком дорога ее фигура. Это же все, что у нее есть. Она заранее позаботилась, чтоб детей у нее не было.

— Погоди. — Коля пристально всмотрелся в лицо Веры. — У нее не может быть детей? Но… как? Почему?..

— Подробностей я не знаю, но Лора давно приняла меры.

— Что ж ты мне не сказала? Ты знала, а мне не сказала?! Ты… ты понимаешь, что ты наделала? — взорвался Коля.

— Не кричи на меня, — поморщилась Вера, но он уже ничего не слушал.

— Ты знала, а мне не сказала. Поквиталась, да? Что ж, можешь радоваться! Ты мне отомстила с лихвой. Ты хоть представляешь, чего мне это стоило? Мне пришлось на ней жениться! Везти ее к родителям! Жить с ней, снимать квартиру! И все из-за ребенка, которого не было! Оказывается, и быть не могло! И все это время ты знала… — Внезапно он замолчал и заглянул ей в лицо. Вера смотрела на него с презрительной насмешкой.

— А знаешь, — проговорила она холодно, — оказывается, я с самого начала в тебе ошиблась. Вы с ней и впрямь друг друга стоите.

— Ты могла бы сказать мне тогда, в Сочи…

— Нет, не могла. У меня и в мыслях не было тебе мстить, просто я слишком поздно узнала, что она поймала тебя на ребенке. Я уже ничего не могла сказать. К тому же я обещала маме…

— Которая тоже все знала, — перебил ее Коля.

— Ладно, я плохая. Но я не желаю оправдываться. Ты женился на Лоре, потому что она тебя перехитрила. Ты сам дал ей себя одурачить. А знаешь, мне всегда казалось, что любой разумный мужик, завидев Лору, должен был бы бежать от нее без оглядки.

— Почему? — растерялся Коля.

— Потому что такие, как Лора, приносят одни неприятности. Даже не со зла. Просто если уж она чего-то хочет… Если ей надо переступить через тебя, чтобы это достать, она переступит. Такая уж она… щучка. Удивляюсь, как ты этого не понял. В Лоре нет никакой загадки. Стоит только посмотреть на нее, и все сразу ясно. Может, и правда надо было тебя предупредить? — горько усмехнулась Вера. — Но мне казалось, что чернить ее за глаза значит опускаться до ее уровня. Я думала, ты сам разберешься. Ты же режиссер, ты должен уметь распознавать типажи…

«Мне в Москву надо было. Не по вокзалам же мне мотаться?» — вспомнился Коле визгливый Лорин голос. И все же Верины слова ужаснули его. Это было так на нее не похоже!

— Ты ее ненавидишь, — сказал он тихо.

Сам он ненавидел Лору всей душой, эта ненависть буквально душила его, но он старался просто забыть, избавиться от тяжелого, низменного, скверного чувства. Неужели же Вера… Вера всю жизнь прожила с Лорой под одной крышей. У нее было куда больше оснований. И все же…

Но Вера покачала головой.

— Ненависть — это такое огромное чувство… А Лора не стоит даже презрения.

— И я тоже, — криво усмехнулся Коля.

— Мне жаль тебя, — вздохнула Вера. — Но если ты мог хоть на минуту принять ее всерьез, да еще и меня попрекать, что я тебя не предупредила, мне больше нечего тебе сказать.

Она поднялась с банкетки, но Коля ее удержал.

— Ты права, ты совершенно права, но… постарайся меня простить.

— Я простила. Но пойми, это всегда будет стоять между нами. Я больше никогда не смогу относиться к тебе как раньше.

— Это была ошибка…

— Некоторые ошибки бывают непоправимыми. — Коля хотел что-то возразить, но Вера заговорила, не давая ему вставить ни слова: — Ну, представь, что ты сбил меня машиной. Не нарочно, случайно, ты не хотел, но… сделанного не воротишь.

Коля смотрел на нее в ужасе.

— Ты хочешь сказать, что я убил тебя?

— Ты убил что-то во мне. Прошу тебя, не приходи больше. Мне надо идти, мне далеко ехать. Я тебе желаю всего самого лучшего. Найди себе какую-нибудь хорошую подругу. Только мой тебе совет: не рассказывай ей о Лоре. Оставь эту страницу в прошлом.

— Постой, я тебя провожу. У меня машина. Где ты…

— Не надо меня провожать. И не надо тебе знать, где я живу. Прощай.

* * *

Через два года после Веры Нелюбиной, осенью 1994-го, в подмосковный городок Долгопрудный приехала ее подруга Зина Мухамедшина. Веселая, загорелая, она ввалилась в квартиру, волоча за собой два тяжелых чемодана на колесиках. Антонина Ильинична и Вера ждали ее, она предупредила о своем приезде заранее, но сказала, что встречать не надо, сама доберется.

Войдя, она первым делом опустилась на корточки, чтобы стать вровень с полуторагодовалым Вериным сыном:

— Так, кто тут у нас? Это ты — Андрейка-батарейка?

— Не батае… — ответил мальчик, на всякий случай ухватившись за материнский подол и глядя исподлобья на незнакомую тетю.

— Нет? Не батарейка? — лукаво переспросила Зина и протянула ему красно-желтый пластмассовый грузовик с черными колесами. — Ну тогда это тебе.

— Би-би! — просиял Андрейка.

Контакт был налажен.

Взяв подарок, Андрюша деловито потопал в бывший кабинет военспеца изучать технику.

— А что надо сказать? — окликнула его Вера, догоняя и подхватывая на руки.

— Шпасибо.

— Ну зачем ты? — мягко попрекнула подругу Вера. — Он же ее сейчас раскурочит…

— Ну и пусть курочит, — удовлетворенно расхохоталась Зина, освобождаясь от пальто и сапожек. — На что ж тогда игрушки?

Вера, подхватив Андрейку на руки, и Антонина Ильинична, расцеловав племянницу, повели ее в столовую. Зина поволокла за собой чемодан.

— «Раздача слонов», — объявила она загадочно и, открыв чемодан, принялась извлекать из его недр типично сочинские гостинцы.

Тут были и пряности, и алычовый соус, и аджика, и варенье из айвы и из грецких орехов, и аппетитно пахнущая майкопская копченая колбаса, и домашняя вишневая наливка, и чурчхела, и сушеная хурма. Квартира вмиг наполнилась южными ароматами.

— Хмели-сунели наше домашнее, без лаврушки, как ты любишь, — деловито сообщила Зина подруге.

— Господи, ну куда столько?! — ахнула Антонина Ильинична. — И как ты все это на себе волокла, такелажник ты мой?

— Ничего, — успокоила тетушку Зина. — Крылья донесли, колеса довезли. Ой, мне столько всего надо рассказать!

Антонина Ильинична и Вера уже знали, что она победила в конкурсе парикмахеров. Антонина Ильинична отправила ее мыть руки, а сама вместе с Верой накрыла на стол. Вера устроила Андрейку (для таких случаев у них был заведен специальный коврик) на полу тут же, чтобы был на глазах, и они сели ужинать. Зина принялась выкладывать новости:

— Вы не представляете! Конкурс — сплошная «липа», все куплено, все заранее распределено. Не то что твоя математическая олимпиада, — подмигнула она Вере. — Там хоть А квадрат всегда равняется Б квадрату. Кто первый решил, тот и прав.

— Ну, во-первых, А квадрат далеко не всегда равняется Б квадрату, — нахмурилась Вера. — А во-вторых… конечно, конкурс причесок — это совсем другое дело. Тут объективных критериев нет. Но ты же выиграла?