Вера не нашлась с ответом. Она взяла написанную на папиросной бумаге записочку, похожую на студенческую «шпору», и обещала «передать».


Вера выкупила в отеле номер люкс, который стройная, загорелая, с осветленными до белизны солнцем волосами женщина-администратор, говорившая по-русски, называла «суитой».

— Мам, а что такое «суита»? — спросил Андрейка, пока они поднимались в номер.

— Это от английского «свит» — номер из нескольких комнат.

— «Свит» — это по-английски «сладкий», — щегольнул знаниями Андрейка, недаром учившийся в английской школе.

— Пишется по-другому, — покачала головой Вера. — Такие слова называются омофонами: «suite» и «sweet». Произносятся одинаково, а пишутся по-разному.

«Суита» оказалась великолепным номером, настоящим люксом. Здесь была столовая, переходящая в гостиную, прекрасно оборудованная кухня, две ванные и две спальни. Вере досталась большая спальня с королевским ложем, на котором свободно уместились бы четверо, а Андрейке — маленькая комнатка с узкой кроваткой, выгороженная из столовой-гостиной.

Вере понравился городок Нетания, чем-то напомнивший ей родной Сочи: светлые стены домов в раме пышной южной зелени. Правда, Нетания, тоже вытянувшаяся вдоль морского берега, по размерам раз в десять уступала Сочи, но это был скорее плюс, чем минус. Здесь тоже царила знакомая Вере радостная и беспечная атмосфера юга, как бы говорившая: да, у нас тут жарко, и нам это нравится, а вам разве нет?

Ее поражало, как все с ходу распознают в ней русскую. Стоило ей зайти в обменный пункт поменять деньги, в магазин или в ресторан и что-то спросить по-английски, ей тут же отвечали по-русски.

Вообще этот город показался ей родным. Богатый рынок, прекрасный пляж — песчаный, а не галечный, как в Сочи, — приветливые люди. Андрейке, впервые попавшему на юг, все было в новинку.

В первый же вечер за ужином он брызнул помидорным соком на свои любимые белые шорты с черной оторочкой по бокам и страшно расстроился. Вера шорты простирнула, но пятно не сошло.

— Ничего, не волнуйся, — утешила она сына, — мы его на солнце выведем.

— Как?

— А вот увидишь. Надевай пока черные.

Номер люкс был со всех сторон опоясан балконами. С утра Вера разложила шорты на балконе, выходившем на восток. После обеда она переложила их на западную сторону. К концу второго дня от пятна не осталось воспоминаний.

— Я так в Сочи делала, — сказала Вера. — Солнце — лучший в мире пятновыводитель.

— Здорово, — восхитился Андрейка.

На пляже была площадка с бесплатными тренажерами под тентом, и он не отлипал от них, когда не сидел в воде, но при этом ухитрился загореть до черноты. Вера с болью в сердце вспомнила, как его отец десять лет назад тоже мгновенно загорел на юге. Она фотографировала сына, пока он плавал, и жалела, что у нее нет видеокамеры.

Видеокамеру можно было бы купить тут же, на месте, но как разобраться в инструкции на иврите? Может, там будет и на английском? Но инструкции пишут так, что и на русском не больно разберешь. Нет, решила Вера, камеру лучше купить в Москве, а съемки отложить до следующего раза. Она уже не сомневалась, что будет следующий раз.

Гуляя по пляжу, Андрейка нашел камешек с дырочкой посредине.

— Смотри, мам, смотри!

— Это называется «куриный бог».

— А почему?

— Ну, представь себе огромную курицу, этакого куриного бога. Она сослепу клюнула камешек. Решила, что это зернышко, и пробила его клювом насквозь. Была такая легенда. — Вера продела в дырочку нитку и повесила куриного бога сыну на шею. — Считается, что это амулет.

Гордый Андрейка стал расхаживать с амулетом и искать на пляже куриных богов. Нашел довольно много: в Нетании они попадались часто. Сервант в столовой номера люкс украсился целой коллекцией трофеев, причем некоторые из них отличались немалым весом. Вера уже с веселым ужасом представляла, как просядет самолет, когда сын потащит все эти булыжники домой. Но на пятый день после их приезда случилась неприятная история.

На пляже появилась еще одна русская мама с сыном. И этот сын, толстый, противный мальчишка немного старше и много крупнее Андрейки, увидев у него на шее амулет, заявил:

— Это не настоящий куриный бог! Настоящие — только у нас в Крыму. А это — так, строительный мусор, цемент с песком. Вон его сколько понасыпано!

И он указал на искусственные волноломы, уменьшавшие волнение на море. И высунул язык.

— Ну и сидел бы в своем Крыму! — огрызнулся в ответ Андрейка.

Вера ужасно рассердилась.

— Не смей так говорить! Никогда, слышишь?

— А чего он лезет…

— Андрей! Извинись немедленно. И запомни: каждый может ехать, куда захочет, жить, где захочет. Нельзя так говорить: «…сидел бы в своем Крыму». Это неприлично и непорядочно.

Андрейка испугался и притих. Никогда раньше он не видел маму такой расстроенной и сердитой.

— Ладно, мам, прости. Я больше не буду.

Конечно, Вера простила. У нее даже не хватило духу потребовать, чтобы сын извинился перед мальчиком из Крыма. Мальчишка и правда попался неприятный. Но, вернувшись в отель, Андрейка собрал и выбросил всех куриных богов. И амулет с шеи сорвал. Вера огорчилась, но разубеждать сына не стала.


На следующее утро выяснилось, что мальчик из Крыма живет с ними в одном отеле. Они встретились в столовой, и толстый мальчишка тут же снова показал Андрейке язык. Андрейка уже двинулся было к нему с кулаками, но Вера его остановила:

— Перестань, сынок, это глупо. Просто не обращай внимания.

Крымский бузотер все никак не хотел оставить Андрейку в покое, видно, что-то ему не нравилось в москвиче. Вера вспомнила, как Зина называла это «телесной неприязнью». Вот и у нее с Гошей Савельевым, наверное, так.

Они столкнулись возле тостера: Андрейка отправил в барабанную машину пару кусков хлеба — себе и маме, — а мальчик из Крыма схватил их, когда они вылезли поджаренные.

— Это мое! — возмутился Андрейка.

Толстый опять показал ему язык и убежал. На этот раз Андрейка решительно вознамерился не спустить обиды, и опять Вера поспешила вмешаться:

— Не надо, сынок. Его бог накажет.

— Ну-у-у… — разочарованно протянул сын, — еще ждать, пока бог накажет… Бабушка говорит, бог долго терпит…

— Да больно бьет, — закончила Вера, заправляя в тостер новую порцию хлеба.

Но на этот раз божья кара не заставила себя ждать. Не успели поджаристые ломтики вылезти из тостера, как вдруг раздался возмущенный крик на всю столовую. Все оглянулись, и Вера с Андрейкой тоже.

Женщина, убиравшая со столов грязную посуду, стояла возле одного из столиков и, голося, тыкала пальцем в нечто, лежавшее на тарелке. За столиком сидели крымчане. Вера с Андрейкой подошли поближе.

Израильская уборщица не говорила по-русски, да и английского, похоже, не знала. Другие посетители столовой, видимо, поняли, в чем дело, и тоже начали возмущаться. Поднялся страшный гвалт, уборщица по рации вызвала в столовую, находившуюся в подвальном помещении, ту самую женщину-администратора, что называла номер люкс «суитой».

На тарелке — к этому времени Вера уже разглядела и поняла, в чем дело, — лежали бутерброды с колбасой.

— Вы что же это делаете?! — возмутилась администратор. — Да нам теперь из-за вас придется кошеровать всю столовую!

— А что такого? — негодовала, в свою очередь, крымчанка. — Бутерброд на завтрак съесть нельзя?

Женщина-администратор гневно ткнула пальцем в объявление на разных языках, в том числе и по-русски, висевшее на двери: «Запрещается проносить в столовую некошерные продукты».

— Вы сюда приехали, извольте соблюдать правила. А колбасу свою ешьте у себя в номере, если уж вы без нее не можете.

— А в номере можно? — язвительно уточнила крымчанка.

— От номера вы ключ получили, запритесь там и делайте, что хотите, а здесь общая столовая, здесь верующие завтракают. Уходите сейчас же, а то охрану позову! — пригрозила женщина-администратор.

— У нас завтрак оплачен!

— Я верну вам деньги, — сказала женщина-администратор таким голосом, что у Веры дрожь прошла по спине. — Сию же минуту вон!

Мать с сыном, опозоренные, забрали бутерброды с колбасой и подавленно двинулись к дверям.

Но бог, видимо, решил, что этого мало.

— Тарелку! Тарелку с собой заберите! — крикнула им вслед женщина-администратор. — И обратно не приносите!

Пришлось вернуться, забрать тарелку и вновь пройти сквозь строй осуждающих взглядов.

— Мам, а почему колбасу в столовой нельзя? — спросил Андрейка.

Глаза у него стали круглые от любопытства.

— Евреи едят мясное и молочное отдельно, — ответила Вера.

— А почему?

— Им Библия запрещает.

— А нам? — не отставал сын. — А нам почему нет?

— Это долгий разговор, сынок. Ты поел? Вот и хорошо. Идем, почистим зубы, и на пляж.

— Ну почему, мам? Ну скажи.

— Евреи строго соблюдают библейские заповеди. Две тысячи лет назад их изгнали из этой страны, они рассеялись по всему миру, но сохранились как народ, потому что не забыли свои обычаи, обряды, праздники. Свою веру. И когда они снова здесь собрались, они были очень разные, говорили на разных языках. Они же приехали отовсюду: из Европы, из Северной Африки, из Средней Азии, из Турции, из России. И все-таки они оказались единым народом, потому что хранили свою традицию. Молились, соблюдали запреты. Поэтому для них так важно, чтобы и другие их правила уважали. Раз они говорят, что колбасу в столовой есть нельзя, значит, нельзя.

— А эти… — Андрейка не знал, как назвать крымского мальчика и его маму, — ну эти, с колбасой… Что им теперь будет?

— Не знаю.

— А что значит «кошеровать столовую»?

— Ну, это что-то вроде дезинфекции. Я сама точно не знаю.

— А давай у этой тети спросим? — предложил Андрейка. — На ресепшене.

Вера, ригористка и пуританка, поморщилась.

— Не говори так, это неправильно.

— Почему? — удивился мальчик. — Все так говорят.

— Мало ли что все говорят! Многие говорят «звОнит». Ты тоже будешь? «Ресепшен» — английское слово. Английские слова не склоняются. И вообще, тетя называется администратором. Ее рабочее место — за стойкой администратора. Не так уж трудно это запомнить и выговорить.

— Ладно, давай спросим у тети-администратора.

— Давай лучше не будем, — мягко отказалась Вера. — Что-то мне подсказывает, что тетя-администратор не обрадуется. Идем-ка лучше на пляж.

Крымчан Вера с Андрейкой с того дня больше не видели. Возможно, они переселились в другой отель. А может, и вовсе уехали. Даже на пляже Андрейка их больше не встречал.

Мать с сыном обошли весь центр. Директор агентства сказал Вере, что в Нетании есть так называемые «русские» магазины, где можно купить некошерную еду, и они нашли один такой по дороге к рынку. Там продавались и креветки, которых евреям, как оказалось, тоже есть нельзя, и ветчина, и много всякой всячины. Но Вериного любимого сыра «Старый голландец», привезенного из Москвы, там не было, и она порадовалась, что последовала совету Доры Израилевны.

Андрейке страшно понравилась скульптурная композиция, замыкавшая пешеходную часть центральной улицы Герцля: четыре старых музыканта. Один играл на дудке, второй на ударных, третий на контрабасе, а четвертый танцевал. Фигуры в человеческий рост стояли прямо на земле, без всякого пьедестала. По ним лазали дети, туристы охотно фотографировались с ними в обнимку.

На других площадях стояли другие такие же фигуры, например скрипач, но Андрейка особенно полюбил этих четверых. Вере тоже понравилась такая демократическая скульптура. После ужина мама с сыном ходили гулять. Вера предпочитала прогулку в приморском парке рядом с гостиницей, но напоследок Андрейка всегда уговаривал ее «еще разок пройтись до старичков». Они сворачивали мимо отеля в город и шли к «старичкам». Андрейка с ходу подлетал к танцующему и, взявшись за вытянутую руку, приплясывал вместе с ним, будто старик был живым. Вера только и успевала щелкать кнопкой фотоаппарата.

Как-то раз Вера предложила вернуться в гостиницу кружным путем: пройтись до той площади, где стоял такой же бронзовый скрипач. Андрейка обратил внимание на темную улицу, убегавшую в противоположную от моря сторону. Улица была перегорожена шлагбаумом.

— А почему тут шлагбаум, мам? — спросил он.

— Там живут верующие, — объяснила Вера. — Они соблюдают все религиозные обряды и правила. Например, по субботам евреям нельзя работать и на машине ездить. Но многие ездят, вот верующие и не хотят, чтобы их беспокоили.

— Мам, а мы? Мы верующие?

Вера глубоко задумалась.