Когда Коля поставил «Тяжелые дни», Вера не стала ничего дожидаться, сама взяла билеты на один из премьерных спектаклей. Как раз разворачивалось дело ЮКОСа, и шутки Досужева о «тундрах севера» звучали удивительно свежо и актуально. Злободневно. А Вера к тому же вспомнила Аллу Кирилловну с ее гадалками, суевериями и шестью пудами купеческого серебра.

После спектакля она решилась и сама позвонила Коле. Что тут такого? Она его поблагодарит, а там видно будет. Если он забыл ее, что ж, ладно, она поймет.

Ничего она не поняла. Вдруг оказалось, что он ей страшно рад. Вера решила ни в чем его не упрекать, просто сказала, что спектакль ей очень понравился.

— Я бы тебя пригласил, — растерялся Николай.

— Что ж тогда не позвал на «Двенадцатую ночь»? — не утерпела Вера.

Он совсем смешался.

— Я как-то не думал, что тебе это интересно… Я думал тебя позвать на «Тяжелые дни»… Хотел только подождать, пока спектакль немного обкатается… Он еще сыроват…

— А по мне, так в самый раз, — сказала на это Вера. — Честно говоря, я в восторге. В жизни так не смеялась. Когда он вывалился из тарантаса… В общем, поздравляю с успехом.

— Тебе вправду понравилось? — переспросил Николай. Безумно приятно было слушать комплименты из уст любимой женщины.

— Ты что, мне не веришь? Говорю тебе, я умирала со смеху. Из-за дверей могло показаться, что в зале крутят ранние фильмы Чаплина.

У Николая замерло сердце. Никто, кроме Веры, не уловил в спектакле из купеческой жизни стилевого сходства с трюками немого кино. Никто ему этого не говорил, ни в одной рецензии он об этом не читал. И опять он предложил встретиться, и опять она вежливо отказалась, сославшись на занятость.


…Значит, вовсе он ее не забыл, думала Вера, опуская трубку на рычаг. А Андрейку, видимо, не заметил, раз ничего о нем не спросил. Ну и ладно. Теперь он понял, что она ходит на все его постановки, авось еще когда-нибудь позовет. Правда, когда Коля пригласил ее «где-нибудь посидеть», Вера отказалась. К этому она еще не была готова. У нее так страшно билось сердце, пока она набирала номер и говорила с ним, запершись дома у себя в кабинете… Нарочно выбрала такой час, когда Андрейка с Антониной Ильиничной смотрели по телевизору «Свою игру»: эта передача нравилась им обоим. Если бы Коля увидел, как она волнуется… Нет, не надо ему этого видеть.

* * *

Вера спокойно работала в банке. Ее считали удачливой, она в ответ лишь пожимала плечами. Ей нравилась работа, нравилась та особая холодноватая чистота жизненного стиля, которого ей удалось для себя добиться. Дело было не только в деньгах, хотя денег наконец-то стало хватать на все ее нужды. Возможно, их хватало как раз потому, что Вера всегда была очень осмотрительна в денежных вопросах. Главное было в другом. Секретарша ограждала ее от мелочовки, от общения с людьми типа Аллы Кирилловны или ее подруги Галины Викторовны. Алла Кирилловна больше не работала в банке, Галину Викторовну перевели в филиал, но дело было не в них, а в принципе. Мелкие дрязги больше не могли задеть Веру.

От служебной машины она часто отказывалась, предпочитая свой верный маленький «Вольво». Ей особенно хорошо думалось за рулем. Но она знала, что в любую минуту может набрать служебный номер — и, пожалуйста, автомобиль с водителем к ее услугам.

Дом был ее крепостью. Она никогда не звала в гости никого из сослуживцев. Андрейка, Антонина Ильинична, Шайтан. Зина с мужем и ребенком. Дружелюбная, энергичная, всегда готовая услужить Лёка. Вот ее семья. Больше ей никто не нужен.

На самом деле ей, конечно, был нужен еще один человек. Вот стоило ему появиться — и все ее несмелые и неискренние мысли о замужестве, о том, чтобы «устроить свою судьбу», разлетелись в прах. Сами эти слова — «устроить свою судьбу» — казались ей нестерпимо фальшивыми и имели привкус Аллы Кирилловны. Или давно забытой, оставленной в Долгопрудном «Анны Иоанновны». Или Елизаветы Петровны, которую Вера изредка вспоминала с содроганием.

ГЛАВА 17

Вера думала, что ничего более важного, чем новая встреча с Колей, в ее жизни уже не случится. Случилось. Премьера спектакля «Тяжелые дни» состоялась в ноябре, а в конце декабря, в канун католического Рождества, произошло непредвиденное и страшное. Впрочем… почему непредвиденное? Подспудно она что-то такое ощущала.

Смутную, неявную угрозу. Но происшествие застало ее врасплох.

В тот вечер Вера немного задержалась на работе. Она частенько так задерживалась, ожидая показателей нью-йоркской биржи, чтобы включить в очередной отчет самые свежие данные. Перед уходом она на минуту переключилась на валютную биржу Форекс, и вдруг экран компьютера мигнул, на нем замелькали подозрительные числа и знаки. Незнакомые… нет, знакомые реквизиты… номера счетов… коды СВИФТ… Цифры стремительно менялись, Вера ничего не успевала сообразить, поняла только, что произошло несанкционированное подключение.

Корсчета… Биржевая строка… И цифры, цифры… Они… уползали, пришло в голову Вере. Утекали. Таяли. Она выскочила из кабинета и бросилась бежать по коридору, сама не зная куда. Банк работал круглосуточно, но на втором этаже головного здания, разместившегося в перестроенном старинном особняке, куда посторонним доступа не было, лампы в коридоре горели в четверть накала. Где светится? Вот. Вот, кажется, здесь. Вера рванула на себя дверь, метнулась в узкий простенок, страшно, до хруста, ударившись бедром об угол стола, и выдернула штекер из разъема. А распрямившись, оказалась лицом к лицу с человеком, отравлявшим ей жизнь с тех самых пор, как она пришла работать в банк. И он отрезал ей путь к выходу.

В глубине души Вера уже знала, что это будет он, и почти не удивилась, увидев именно его. Будь на ее месте старый, многоопытный, всего на свете повидавший американский шериф вроде того, которого играл Шон Коннери в фильме «Неприкасаемые», он все понял бы гораздо раньше и, понаблюдав за этим человеком, сказал бы: «Мой клиент». Когда человек слишком много выпивает, пребывает в постоянном возбуждении, азартно играет и то и дело просит денег взаймы, вывод напрашивается сам собой. Но Вера не была американским шерифом и не подумала, насколько он может быть опасен. Так и прибежала с голыми руками, даже сотового телефона не захватила.

— Ты! — рыкнул Гоша, увидев ее. — Ну конечно, ты, кто же еще. Дерьмо всплывает. Как тебя сюда занесло?

Бедро пульсировало, наливаясь болью. Впрочем, бедро — это еще не самое страшное.

— Что вы делаете? — спросила Вера, стараясь не думать о подступающем страхе. Надо было позвать охранников, кого-нибудь из админов…

Он гадко засмеялся. Его блудливые глаза разъезжались в разные стороны, говорил он, как всегда, половиной рта, словно интимно делился непристойным анекдотом не для чужих ушей.

— А на что похоже? Ты же у нас гений недоделанный, вот и догадайся с трех раз.

Она и раньше его боялась. Боялась мутной немотивированной злобы, разнузданности, бесстыдства. Но раньше они всегда встречались на людях, и Вера, ощущая его подспудную готовность к агрессии, все-таки понимала, что он не бросится на нее на глазах у свидетелей. А теперь ее обуял страх. Не такой, как раньше, доктор Кречмер тут был ни при чем. От этого страха она не могла спрятаться, нырнув глубоко в подкорку головного мозга. Страх стал острым, прицельным. Сфокусированным. Он заглушал даже боль в бедре. Вот сейчас Гоша будет ее убивать, Вера видела по глазам. Надо заставить его говорить, надо… тянуть время.

— Вы проигрываете на Форексе активы банка.

— «И ты получаешь приз!» — изобразил Гоша голос телеведущего. Но его настроение сменилось мгновенно, лицо снова перекосилось. — Нет, какого хрена тебя принесло? Что ты тут забыла? Ты хоть понимаешь, во что вляпалась, дура? Теперь меня не вини, сама напросилась.

И он двинулся к ней, поигрывая кистями рук с растопыренными и слегка скрюченными пальцами.

«Не показывай, как тебе страшно. Говори с ним. Отвлеки его. Господи, как больно».

— Это вы подложили мне на стол докладную Иллевицкой?

Неожиданный вопрос сбил его с толку. Гоша остановился и опустил руки. Новая перемена. Он расхохотался.

— Классный был прикол! Я глядел на эту суку, думал, она обделается прям на месте. А что, тебе ее жалко?

— Жалко.

— Надо же, жалостливая какая, — презрительно фыркнул Гоша. — Жалко у пчелки под хвостом. Ты не об ней думай, крыса, ты об себе подумай. Она-то жить останется, а вот ты… — Он опять угрожающе поднял руки, повертел пальцами прямо перед ее носом.

Кажется, им нельзя перечить… Где-то она читала… Кажется, с ними нельзя спорить…

— Я не могу умереть, — ровным голосом проговорила Вера, — у меня сын…

— Кто ж тебя трахнул-то спьяну в темноте? — оборвал ее Гоша и снова загоготал. — Ладно, мне по барабану. Ты у меня вот где сидишь, — он похлопал себя по затылку.

— Что я вам сделала?

Глупо было обращаться к нему на «вы», но у Веры никак не получалось перейти на «ты».

— Что?! Ты еще спрашиваешь! Она еще спрашивает! — Гоша огляделся по сторонам, словно обращаясь к невидимой публике.

Ну, слава богу, опять отвлекся. У него за спиной на стене висели часы. Модные настенные часы, стилизованные под наручные. «Ремешок» в полметра шириной, «колесико» завода… Вере было слышно, как щелкает, передвигаясь по циферблату, секундная стрелка. Но проверить время, не привлекая внимания Гоши, она не могла. Заметит — кинется на нее тут же. Приходилось смотреть, не отрываясь, в его дергающееся, жутко кривящееся лицо.

Гоша между тем излагал, чем она его «достала»:

— …ты нам тогда еще всю игру с ГКО поломала.

— Банк мог рухнуть… — тихо и робко возразила Вера.

— Да не свисти, много ты понимаешь?! Такие люди играли… а ты влезла. Кто тебя просил? — распалялся Гоша. — Кто тебя звал? На хрен тебя поперло под «КапиталГруп» копать, кретинка? Ты хоть просекаешь курьей своей башкой, кому дорогу перешла? Да тебя за одно это убить мало, сука. Давно надо было ребятам сказать, они б тебя оприходовали по-тихому, и никто б не подкопался. Вот так и страдаю — через доброту мою. Теперь придется самому.

В начале каждого часа охранники обходят помещения. Такой порядок завели с тех пор, как банк перешел на круглосуточную работу. Кажется, Гоша об этом забыл. Знать бы только, когда оно — это начало часа. Вера не могла взглянуть ни на настенные часы у него за спиной, ни — тем более! — на свои наручные.

— Не надо меня убивать, — попросила она, лихорадочно соображая, когда в последний раз проверяла время. Как раз перед несанкционированным подключением. Да, она взглянула на экран своего компьютера, а там, в правом нижнем углу циферки… Восемнадцать сорок четыре.

— «Не надо меня убивать», «не надо меня убивать», — писклявым голоском передразнил ее Гоша. — А что прикажешь с тобой делать? Ты ж меня враз заложишь, стукачка! У тебя ж все на роже на твоей поганой написано, крыса!

— А куда вы труп денете? — почти автоматически продвинула диалог Вера все с той же ровной интонацией здорового любопытства.

Так далеко Гошины мысли не заходили. Ему не хватало воображения. Опять его лицо задергалось, он шмыгнул носом, не в силах отреагировать словами. Утерся рукавом. Зрачки у него были неестественно расширены, нос воспален, ноздри пламенели. «Кажется, он не пьян, — с ужасом думала Вера. — Тут кое-что похуже».

Гоша и раньше нередко ругался матом в ее присутствии. Вот и теперь, справившись с непонятным пароксизмом, он неизобретательно послал ее по известному короткому адресу:

— Да иди ты на х…

— Он у вас с языка не сходит, — вырвалось у Веры.

Наверно, не надо было этого говорить… Их же нельзя злить… Но она опять не угадала. Шутка вызвала у Гоши приступ буйного веселья.

— Вы не сможете скрыть труп, — упрямо повторила Вера.

— Твой сиреневый трупик? — заблажил он, отсмеявшись. — А-а, плевал я на это. Меня пахан отмажет.

Вера догадалась, что так Гоша называет отца.

— От убийства не отмажет. — Сколько же времени прошло? Экран переключился, она не сразу поняла, что случилось. Пока сообразила… Да нет, меньше минуты. Вскочила, побежала… От силы минуты две. Ну, три. Сколько же они тут беседуют? Пять минут? Семь? Боже, как страшно стучит эта секундная стрелка! — А вот я могла бы вам помочь.

— Ты?! — Гоша опять расхохотался. — Помочь?! Как? Чем?

— Я могла бы взять вину на себя.

— Вину? Какую вину?

Хорошо, что он рассеян, ни на чем не может сосредоточиться. Можно еще немного потянуть время.

— Я могла бы сказать, что это я вышла на Форекс. Мне поверят. Ваш компьютер… — Когда же она перестанет ему «выкать»? — …подключился к моему.