Она говорила как немец Вральман из фонвизинского «Недоросля», и внутри у нее закипала истерика, она готова была разрыдаться, до того невыносимым казался ей собственный голос. Может, это и есть запоздалый шок?

— Я вам обещаю, — заговорил Холендро, — я клянусь вам, он к вам больше и близко не подойдет. Он в банке больше работать не будет…

— Натеюсь. Фы снаете, что он наркоман? — перебила его Вера.

— Нет, — растерялся Холендро, — нет, я не знал.

— А вы зайдите к нему в кабинет, полюбуйтесь, — пробасил Маловичко. — Мы нарочно ничего не трогали до вашего прихода.

— Да-да, я сейчас пойду… Вера Васильевна, обещайте мне!

Вера понимала, что он не уйдет, не добившись своего. Она смертельно устала, у нее вдруг все заболело, заныло — спина, плечи, ноги… Как будто это ее, а не Гошу Савельева охранники били дубинками. Если не считать материнских подзатыльников в детстве, ее никто и никогда в жизни не бил. Специально об этом не задумываясь, Вера очень остро ощущала свою… ей пришло на ум слово «суверенность». И вот, один миг, один шаг, одно движение никчемного наркомана Гоши Савельева, и она — суверенный, мыслящий, состоявшийся в жизни, уважающий себя и уважаемый окружающими человек — превратилась в извивающегося червяка.

— Остафъте меня ф покое… Я не путу потафать ф сут…

Михаил Аверкиевич снова сжал ее руки — дались ему эти руки! — и вышел.

ГЛАВА 18

Гоше Савельеву было плохо, как никогда в жизни. Ой, как же ему было плохо! Он старался бодриться и не думать о самом страшном. Расправы он ни капельки не боялся. Пахан его отмажет. Да куда они денутся, вон как все забегали! Они его боятся больше, чем он их. Ничего они ему не сделают, он еще их всех продаст и купит. Какой-то хмырь из админов пришел и унес процессор его обесточенного компа. Брезгливо так, даже не глядя на Гошу. Ну и хрен с ними. Ничего они ему не сделают, твердил себе Гоша.

Но ему было муторно и скверно. Он сидел со скованными за спиной руками и даже нос не мог почесать. А нос… Нос зудел нестерпимо, хлюпал, приходилось дышать ртом. Болела спина, болели ребра, охранник, этот сукин сын, здорово его огрел. И не сядешь поудобнее с руками-то за спиной!

Гоша храбрился, но скверные мысли сами лезли в голову. Все этот сучонок Жорка, это все он виноват. Когда-то, вроде бы совсем не так давно, Гоша баловался «травкой». Нормально так, «травка» — это же не страшно, на нее не подсядешь. Правильно? Правильно. Зато какой кайф! Пара затяжек, и вспыхивает золотое свечение внутри и вокруг, и торчать можешь без продыху хоть пять суток подряд, и даже начинает казаться, что люди — не все сплошь сволочи, и хоть смотришь без тошноты на их поганые рожи.

Все шло нормально, Гоша баловался, никто не жаловался. Все были довольны. И вдруг… Нет, Гоша не подсел, просто в один нехороший день оказалось, что «травка» больше не «вставляет». Куришь-куришь — и по нулям. Не стало золотого свечения внутри и вокруг. Он решил, что Жорка впарил ему некачественный товар, и пошел морду бить. А Жорка засмеялся так гадко и сказал, что Гошу поздравить надо: «травку» он уже перерос, вот она и не «вставляет». Надо переходить на следующий уровень.

Гоша перешел на следующий уровень, стал баловаться коксом. Жорик-мажорик авторитетно ему объяснил, что к коксу привыкания нет, разве что психологическое… Ничего, само пройдет. Ты что, не мужик? Справишься. Психология — вообще фигня.

Психология-то, может, и фигня, но кокс стоил куда дороже «травки», тем более качественный кокс без разных там примесей, раздражающих гортань, а Гоше в последнее время ну просто катастрофически не везло ни в карты, ни в рулетку. Он принял солидный аванс от «КапиталГруп», пообещал протолкнуть для них кредит. Все сделал, как обещал, надавил на пахана… а кредит не выдали. Аванс пришлось вернуть, а Гоша уже успел спустить все дочиста. Хорошо, пахан помог. Но до чего же обидно отдавать свои и навсегда!

И тогда они с Борюсиком из комп-группы придумали гениальную схему. То есть вообще-то придумал схему Борюсик, а Гоша только идею подал, но доход решено было поделить по-братски. Борюсик, конечно, жуткий зануда и ботаник, общаться с ним — такое стремалово, что сдохнуть можно на лету, но в компах сечет резко, это Гоша вынужден был признать. Если б не эта крыса Нелюбина, он бы выпутался. А теперь…

А теперь он сидел со скованными за спиной руками и маялся «колумбийским насморком». Зависимость-то, может, и психологическая, но корячит вполне реально. Все тело ломило, суставы выворачивало. Эх, Жорик-мажорик, подсадил на кокс… Тоже мне, друг называется. Господи, до чего ж погано! Нюхнуть бы… До зарезу нужен «приход». Сколько еще сидеть? Почему никто не идет?


Михаил Аверкиевич Холендро вошел в кабинет сына и с порога увидел кокаиновые разводы на столе. Подошел и с размаху ударил несчастного, скорчившегося Гошу по щеке. У него была сильная рука теннисиста.

— Пап, ты чего? — захныкал Гоша. — Мне и так плохо, у меня кумары, мне эти костоломы все почки отбили, а тут ты… Развяжи меня. Сними эти штуки.

— У меня ключа нет, — проговорил Михаил Аверкиевич, задыхаясь от бешенства. — Ты… ты понимаешь, что натворил, убоище?

— Ты сам меня учил.

От возмущения Михаил Аверкиевич не сразу нашелся с ответом. Первую порцию захваченного воздуха пришлось проглотить молча. Не находя слов, он еще раз ударил сына по физиономии открытой ладонью. И еще, и еще раз.

— Я тебя учил воровать активы? — приговаривал Михаил Аверкиевич. — Я тебя учил душить женщину? Я тебя учил кокс нюхать? Отвечай!

Гоша согнулся в три погибели под сыплющимися на него ударами. Наконец Михаил Аверкиевич опомнился и остановился, тяжело дыша. Гоша с трудом разогнутся. По его лицу текли слезы, он хлюпал носом и запрокидывал голову, стараясь глотнуть воздуха ртом.

— Ты меня учил ловить момент, — заговорил он, отдышавшись. — Я и ловил. Мне надо было перекрутиться, я и зареповал кое-что…

— Зареповал? — снова взвился Холендро. — А выкупал бы на что, идиот?

— Мне надо было перекрутиться, — канючил Гоша. — Я задолжал. Да все бы обошлось, если б не эта крыса… Чего она лезла? Кто ее звал?

— Да, я вижу, случай безнадежный, — вздохнул Михаил Аверкиевич.

— Да брось, пап. Ты же сам ее костерил, когда она нам кредит сорвала.

— И поэтому ее надо было убить?

— Да на хрен мне ее убивать? Если б она не полезла, все было бы тип-топ. Кто ж знал, что ее комп к моему подцепится?

— А деньги как собирался вернуть? — уже устало, безнадежно, почти безучастно спросил Михаил Аверкиевич. — Ты кем себя возомнил? Ником Лисоном note 11? Так он срок отмотал. Ты тоже хочешь мотать?

— Да ладно, пап, ничего они нам не сделают, — оправдывался Гоша. — Я их знаю, не захотят шум подымать.

— Нам? — Опять Михаил Аверкиевич задохнулся от возмущения. — Нам? Ты понимаешь, кретин, что мне теперь придется из банка уйти?

— Как уйти? — испугался Гоша. — Ты, это брось. А на что ж мы жить будем?

— На что ты жить будешь, меня больше не волнует. Вот отправлю тебя в Свердловск, к Ройзману, будешь там… от вредных привычек избавляться. А мне придется банку деньги возвращать. И я не смогу больше здесь работать. Как я людям в глаза посмотрю?

Гоша больше не слушал. Слова «Свердловск» и «Ройзман» напугали его до смерти. Он знал, что предприниматель Ройзман создал в Екатеринбурге, который его отец по старой памяти называл Свердловском, фонд «Город без наркотиков» и какой-то стремный центр для наркоманов, где привязывали к койке и практиковали электрошок. Но ведь он, Гоша, не наркоман. Он просто балуется. Он с опаской взглянул на отца. Михаил Аверкиевич присел за стол и, найдя местечко, свободное от разводов белого порошка, что-то писал на листе бумаги.


…В приемную пушечным ядром влетел Альтшулер.

— Доигрались, мать вашу? — Его налитые бешенством глаза уперлись в Веру. Она сидела в расслабленной позе, потягивая шампанское. Бокал красиво поблескивал в ее длинных пальцах. — А это что еще такое?

Степан Григорьевич Маловичко загородил дорогу главному начальнику. Забавное это было зрелище: Альтшулер низенький, Маловичко громадный. Альтшулер в ярости, Маловичко невозмутим. Вера знала, что он ей симпатизирует. Что ж, пусть расскажет, что к чему, а она еще немного передохнет.

— Вера Васильевна без шампанского говорить не может, он ее душил, — спокойно доложил Степан Григорьевич. — Шампанское ей доктор прописал, считайте, это лекарство.

— Ко мне в кабинет, — отрывисто приказал Альтшулер.

Вера встала и, стараясь не покачиваться — лечебные порции алкоголя все же не были гомеопатическими, — прошла в роскошно обставленный кабинет. Маловичко вошел следом, прихватив по дороге бутылку шампанского.

— Что, все уже в курсе? — наступательно осведомился Альтшулер, утверждаясь в начальственном кожаном кресле с высокой спинкой и по привычке закуривая сигару.

— Никак нет, Натан Давыдович, — Маловичко был все так же невозмутим. — Знает Вера Васильевна, четверо моих ребят, но им я доверяю, дежурный сисадмин, ну и Холендро я вызвал. Да, и он сам. Савельев. Все. Я даже менеджеру по рискам решил пока не звонить. Вы его сами вызовете, если сочтете нужным.

— Сколько?

— Пять миллионов семьсот девяносто три тысячи восемьдесят шесть. Долларов, — зачем-то уточнил Маловичко.

— Ясно, что не рублей, — огрызнулся Альтшулер. — Выношу вам благодарность, — повернулся он к Вере. — Извините, что не в приказе, но вы же понимаете… Все должно остаться между нами.

Вера выпрямилась.

— Я катекорически протиф, Натан Тафытофич. Сафельефа нато сутить.

— Да вы с ума сошли! Взять с него нечего, разве что убить, да и то больше для блезиру, а банк потеряет клиентов. Вмиг! Сумму мы возместим, спасибо вам, она не так велика, но все должно остаться между нами. Это не обсуждается. Считайте, это приказ. — Альтшулер заглянул ей в лицо и сбавил тон: — Вот что, поезжайте-ка вы домой. Завтра не выходите. И послезавтра… вообще, посидите дома до седьмого числа. Можете даже до четырнадцатого: все равно народ работать толком не будет, пока старый Новый год не отгуляет. Только, ради бога, не обращайтесь к врачам, не берите больничный, считайте, что вы в отпуске. В деньгах не потеряете. Но никому ни слова даже дома. Дадите утечку… я вас сам задушу, — неловко пошутил он.

Вера готовилась возражать, спорить… Все это время, пока Альтшулера везли в банк с Новой Риги — для конспирации в бронированной инкассаторской машине, что, понятно, не улучшило ему настроения, — она мысленно репетировала свою речь. Нельзя потакать мошеннику: он станет шантажистом. Нельзя показывать ему свою слабость и страх, будет только хуже. Она собиралась приводить примеры.

Вот взять такой эпизод из «Войны и мира»: в Павлоградском полку обнаружился вор — поручик Телянин. Гусары решили сберечь честь мундира и дали ему уйти, а он сделал карьеру и начал воровать уже не частные кошельки, а казенный провиант. Васька Денисов, любимый толстовский герой, из-за него чуть не погиб. Если бы его разоблачили вовремя…

После поездки в Израиль Вера стала объяснять сыну, что такое бог и совесть, добро и зло. Этот отрывок из «Войны и мира» они с Андрейкой недавно разбирали. Кстати, Андрейка тоже сказал, что гусары поступили правильно: не надо выносить сор из избы. Вера с ним спорила. А теперь, глядя на Альтшулера и Маловичко, она даже «Тараканище» вспомнила. Большие сильные мужчины, а побоялись противостоять такой «жидконогой козявке», как Гоша Савельев!

Но Вера вдруг почувствовала, что не сможет ничего сказать, тем более с примерами, нет у нее сил. Шампанское уже почти не помогало. «Уйду отсюда, — подумала она с тоской. — Уволюсь». Уж теперь-то ей точно нечего бояться. К ней уже не раз подступались так называемые «охотники за головами», сманивали в другие конторы, сулили и зарплату побольше, и должность посолиднев. Правда, в другой конторе может обнаружиться своя Алла Кирилловна, но ничего, это она как-нибудь переживет. Лишь бы там не нашлось второго Гоши Савельева.

Ее размышления прервал вошедший в кабинет Михаил Аверкиевич Холендро. Вид у него был убитый. Куда делся импозантный, по-гречески знойный мужчина? Он словно выцвел. «С лица сбледнул», как говорила Зина.

Холендро молча положил на стол Альтшулеру листок бумаги. «Заявление об уходе», — догадалась Вера. Альтшулер пробежал глазами листок.

— Надо же, как благородно! «Не считаю возможным…» А кто дерьмо разгребать будет?

— Я верну эти деньги, — тихо сказал Холендро.

— Да уж, вернешь, никуда не денешься Ты, главное, растолкуй своему обалдую, чтоб язык прикусил. Да, а откуда он коды взял? — спохватился Альтшулер.

Именно этот вопрос не давал Вере покоя. Откуда сотруднику бэк-офиса note 12 знать биржевые коды? Как он сумел обойти службу безопасности и риск-менеджмент, как получил доступ к активам?