Наталья Миронова - Тень доктора Кречмера

— Мама!

Он бросился к ней и обнял. Вера обхватила его обеими руками. В руку ей ткнулся длинный черный нос, пришлось обнять и Шайтана. И тут, как и предупреждал доктор Вася, на нее «накатило». В банке, дожидаясь приезда Альтшулера, она держалась стойко, мужественно выдержала поездку через весь город в Чертаново, а теперь вдруг на нее напала нервная дрожь. Сколько Вера ни напрягалась, стараясь сдержаться, все было безрезультатно.

— Мам?

Вера умоляюще взглянула на Антонину Ильиничну.

— Андрюша, марш в кровать! — скомандовала Антонина Ильинична. — Тебе давно спать пора. Шайтан, место!

Пес, понурившись, отошел, а вот мальчик все никак не мог оторваться от мамы. Впервые в жизни он так испугался.

— Мам, что случилось? Почему тебя так долго не было? Почему ты дрожишь? Ты заболела?

Вера выбрала для ответа самый простой вопрос.

— Я — «штуток».

Была у них такая домашняя шутка. Когда Андрейка простужался, Вера просила его: «Скажи „шнурок“.» Если получалось «шдудок», значит, в школу можно не ходить. Значит, мама посидит с ним, даст сладкого сиропу с ложечки и почитает вслух. Андрейка обожал эту игру. Иногда даже пытался симулировать, но Вера его на этом ловила: «Никакой ты не „шдудок“, просто в школу идти не хочешь. Что у вас там? Диктант или контрольная по арифметике?» Андрейка уверял, что не боится никаких контрольных.

Он и вправду хорошо учился, просто ему хотелось посидеть дома с мамой. С мамой было так хорошо! Она даже горчичники ставила не больно. Чтобы проверить, нет ли жара, она клала ему на лоб прохладную ладонь, а потом еще для верности пробовала губами. Но больше всего Андрейка любил мамин голос. Недавно они читали из «Войны и мира»… Детские сцены и немножко про войну. И все было понятно, а если что непонятно, мама объясняла. И Андрейке казалось, что нет на свете книжки интереснее, чем «Война и мир».

А в этот раз шутка вышла несмешная. Вера даже не смогла толком произнести «шдудок».

— Меня снопит, — добавила она. — И корло полит. Ити спать, фсе пройтет.

— Иди, Андрюша, маму надо слушаться. Тебе завтра в школу, — напомнила Антонина Ильинична.

— А можно я завтра в школу не пойду? Я лучше с мамой побуду.

— Это еще что за новости? — удивилась Антонина Ильинична. — Ну-ка живо спать!

Вера наклонилась и поцеловала сына, но успела перехватить его руки, когда он хотел обнять ее за шею.

— Спи, сынок. Фсе путет хорошо.

Когда Андрейка скрылся в своей комнате, Вера трясущимися руками сняла шубу.

— Давай я повешу, — подхватила шубу Антонина Ильинична. — Легкая какая! Я все никак не привыкну. Всякий раз готовлюсь тяжесть поднимать, а она ничего не весит. Ой, а что это у тебя на шее? — спросила она, заметив «ливерную колбасу».

— Компресс.

— Ну идем. Я молоко уже раз десять подогревала, а ты все не идешь.

— Нет, я путу лечиться холотом. — Вера подняла пакет, который привезла с собой, прошла в кухню, спрятала в холодильник неоткрытую бутылку шампанского и запасной компресс. — Есть не хочу. Пойту туш приму и ляку.

— Вера, что происходит? А ужинать? Что значит «лечиться холодом»? И вообще, что случилось?

— Сафтра, — прошептала Вера. — Фсе сафтра.

Она сполоснулась под прохладным душем и ушла к себе. Синяк на бедре выглядел страшно. Вера намазала его волшебной мазью с ментолом, которую вручил ей доктор Вася. Пожалуй, тут тоже можно обойтись без давящей повязки: к синяку страшно было притронуться даже кончиками пальцев.

Дрожь все не проходила. Вера поняла, что придется воспользоваться ампулой со снотворным. Руки так и прыгали, но она все-таки сумела втянуть в шприц прозрачную жидкость, выдавить пузырек воздуха и вколоть иглу, куда было велено. Слева. Слева было неудобно, но справа красовался синяк. А потом она упала в постель, уронив шприц и ампулу на столик у кровати, и мгновенно заснула.

Никогда в жизни Вера не спала так крепко и сладко. Впервые за много лет не взяла в постель свою любимую обезьянку. А вот Антонина Ильинична места себе не находила. Уже глубоко за полночь она вышла в кухню, открыла холодильник и взяла коробку с компрессом. На коробке было написано «Колд-Пак. Компресс холодный, готовый к употреблению. Внимательно ознакомьтесь с инструкцией». Инструкция была внутри, и Антонина Ильинична не стала открывать коробку. Завтра так завтра.

Выходя из кухни, она увидела выкрадывающегося из своей комнаты Андрейку.

— Это что еще такое?

— Бабушка, я только к маме загляну. На минуточку! — умоляюще попросил мальчик. — Я только посмотрю, как она. Пойдем со мной?

— Ладно, идем, только тихо.

Антонина Ильинична взяла его за руку, и они вместе пошли смотреть, как она. Вера спала.

— Бабушка, а мама не умерла?

— Фу, Андрюша, какие глупости!

Но Антонина Ильинична на цыпочках подошла к постели и осторожно пощупала Верин лоб. Ладонью, а потом губами, как делала сама Вера. Температуры не было.

— Все в порядке, — прошептала Антонина Ильинична.

— А это что такое?

Глазастый Андрюша поднял со столика шприц и ампулу, блеснувшую стеклом в неярком свете, падавшем из коридора. Антонина Ильинична страшно смутилась. Впервые в жизни она рассердилась на Веру. Рассердилась не из каких-то там высоких политических соображений, а потому что испугалась. Она осторожно вывела мальчика из спальни.

— Идем на кухню.

В кухне она зажгла яркий свет и осмотрела находку.

— Это какое-то лекарство. Ну-ка, у тебя глаза молодые, прочти, что тут написано.

— Дор-ми-кум, — по складам прочитал Андрейка латинскую надпись. — А что это такое?

— Не знаю, — ответила Антонина Ильинична, хотя прекрасно поняла, что речь идет о снотворном. — Иди спать, завтра у мамы спросим.

Назавтра Вера впервые в жизни проспала. Антонина Ильинична встала, покормила Андрюшу…

— Бабушка, а где мама?

— Дай ей поспать. Иди погуляй с Шайтаном, вон он уже просится.

Шайтан и впрямь приплясывал у двери, выразительно поводя чуть кривоватой шеей: пора, дескать, у меня уже полные штаны!

Андрейка пошел выгуливать «пёса», хотя Антонина Ильинична видела, что глаза у него полны слез. Сама она тем временем осторожно разбудила Веру.

— Вера, проснись! Андрюша плачет, я с ума схожу! Что случилось?

Вера с трудом разлепила веки, протерла глаза и вдруг почувствовала на шее уже неприятно потеплевшую «ливерную колбасу». Она хотела стащить компресс, но вовремя спохватилась.

— А где Андрюша?

Голос все еще был сорванный и хриплый, но, слава богу, звонкие согласные стали выговариваться.

— С Шайтаном пошел. Вера…

— Потом. Сейчас я умоюсь, оденусь…

— Иди, тебя завтрак ждет.

— Нет, позвоните, пожалуйста, Лёке, пусть купит мороженого.

— Мороженого? Вера, что с тобой? Кто, простудившись, ест мороженое? Что происходит? Ты никогда меня раньше не обманывала.

— Я не простудилась. — Опять, как и вчера, Вера оттянула «колбасу» на шее. Антонина Ильинична чуть не лишилась чувств от ужаса. — Но Андрюша не должен знать. Скажите ему, что я уже позавтракала.

Вера быстро встала и, пока сына не было дома, переменила компресс. Когда Андрейка вернулся, она была уже умыта, одета, а шею замотала шелковым шарфом. То, что доктор прописал. Доктор Вася.

— Мам, а можно я в школу не пойду? Буду тебе читать. Ты мне всегда читала, теперь я тебе почитаю.

— Спасибо, милый, но ты все-таки иди в школу. Я и так поправлюсь.

— А что это за шприц?

— Это? — Вера совсем забыла про шприц. — Это лекарство. Быстро собирайся в школу! Олег тебя уже ждет.

— А ты…

— Я сегодня на работу не пойду. И завтра тоже. Вот вернешься из школы, тогда мне и почитаешь.

Когда они остались одни, Антонина Ильинична устремила на Веру вопрошающий взгляд.

— Кто это сделал? Что это было? Нет, я все-таки не понимаю, как это — завтракать мороженым!

— Не только завтракать, — устало улыбнулась Вера. — И обедать, и ужинать. Вы Лёке позвонили?

— Позвонила, она скоро будет. Верочка, да расскажи же, что произошло?

— Об этом никто не должен знать, — предупредила Вера. — Ни Андрюша, ни Зина, ни Лёка… Вот разве что Шайтан. — Вера ласково провела ладонью по густой собачьей шерсти, но отогнала пса, когда он ткнулся носом ей в больное бедро. — Антонина Ильинична, обещайте мне. Если кто-нибудь узнает, это мигом разлетится, будет страшный скандал, и меня уволят. И больше никуда не возьмут. Вы, главное, Зине не рассказывайте, а то она перескажет всему салону. И не пускайте ее ко мне. Скажите, что это заразное, чтоб она Илью Ильича поберегла.

— Да говори уже, не томи душу! Никому я не скажу.

Вера уже успела обдумать и мысленно подредактировать свой рассказ. Она не любила врать и решила, насколько возможно, придерживаться правды.

— На меня напал наркоман.

— Где? На работе?!

— То-то и оно. У нас один сотрудник оказался наркоманом, а я его нечаянно застукала, пока он кокаин нюхал. Но если об этом узнают, из банка уйдут клиенты.

— Верочка, лучше ты оттуда уйди. Это не банк, это притон!

— Да я уже сама думала… Но это хороший банк, еще неизвестно, что в другом месте будет.

— Ну, в одну воронку, как говорится… А что это за лекарство ты себе колола? Могла бы меня позвать.

— Да, я вчера была очень голосиста… — горько усмехнулась Вера. — А лекарство это снотворное. В жизни так хорошо не спала! Никогда больше не буду принимать снотворных.

— Что-то я тебя не понимаю, — нахмурилась Антонина Ильинична.

— Я вчера переволновалась, у меня были причины не спать. И вдруг такая маленькая ампулка… Я не хочу, чтобы лекарства имели надо мной такую силу. Хочу сама справляться, без всякой химии. На химию я вчера насмотрелась, спасибо большое.

Вера просидела дома больше двух недель: питаясь мороженым и шампанским, она натуральным образом простудилась. Пришлось отправить Андрейку на елку с Антониной Ильиничной. На работу она вышла уже после Нового года и даже после Рождества. Альтшулер сразу пригласил ее к себе в кабинет. Вере все еще приходилось закрывать шею, и он первым делом хмуро уставился на шелковый свитер-водолазку.

— Ну что? Тоже шлепнете мне заявление на стол?

— Почему «тоже»? Кто еще шлепнул? А-а, Холендро, — не сразу догадалась Вера.

— Ну почему же только Холендро? Вот и Маловичко тоже решил поиграть в принципиальность. Не могу, дескать, не считаю возможным, мое упущение и так далее.

— Степан Григорьевич? — ахнула Вера. — Вы его уволили?

— Вот прям щас! — засмеялся Альтшулер, но тут же снова помрачнел. — Никого я пока не уволил, даже этого гада Гуревича… формально. Надо минимизировать ущерб, приходится делать вид, что все идет как было.

— Не трогайте его, Натан Давидович, — попросила Вера. — Он умирает.

— А что мне — благодарность ему объявить в приказе? — взорвался Альтшулер. — За то, что не продал коды конкурентам? Вы хоть понимаете, чем это могло обернуться? Между прочим, все ваши труды, ваше число Мерсенна — все пошло псу под хвост.

— Он умирает, — повторила Вера. — Ему нужны были деньги на операцию.

— И по-вашему, это его оправдывает?

— Нет.

— Вот и я так думаю. Но вы мне так и не ответили. Хотите уволиться?

— Да, мне хотелось бы уйти, — честно признала Вера.

— А я вас прошу остаться. Не знаю, за что вы меня так не любите…

— О чем вы говорите, Натан Давыдович? Мне не за что вас любить или не любить. Вы — трудный человек, но, мне казалось, мы с вами прекрасно ладили…

— Вот и мне так казалось, — вздохнул Альтшулер. — Хотите, возьму вас на место Холендро?

— Я не тяну на вице-президента. У меня капиталов нет, и вложить в банк мне нечего.

— Зачту ваш интеллектуальный вклад, — буркнул Альтшулер. Вечно он так разговаривал, что было непонятно, сердится или хвалит. — Никто не сделал для банка больше вас. Между прочим, Холендро со мной согласен.

— Сколько мне помнится, — осторожно возразила Вера, — по уставу это выборная должность. Что скажет совет директоров?

— Ничего. Если я вас рекомендую, а Миша поддержит, все проголосуют как надо. А хотите, — Альтшулер хитро прищурился, — эти двенадцать лимонов переведу на ваше имя? Чтоб вы не дергались, что у вас капиталов нет.

— Какие двенадцать миллионов?

— А те самые, что нам с Холендро за Гошу пришлось внести. Что вы на меня так смотрите?

Вера ничего не понимала.

— Почему двенадцать? Он растратил около шести.

— Он зареповал активы, чтоб на Форексе играть, Сорос хренов, — выругался Альтшулер — А тут вход — руль, выход — два. Пришлось выкупать за двенадцать.