Ее опять настиг токсикоз, но на этот раз все прошло как-то легче. Правда, Вера, боясь повредить ребенку, категорически отказалась принимать лекарства, но взяла отпуск, много гуляла, лежала, отдыхала днем. Вообще эта и та беременность были как небо и земля. Николай не мог надышаться на нее, не ходил — парил в воздухе, а Веру готов был целый день носить на руках.

Сама Вера тоже изменилась. У нее наладился сон — впервые с тех пор, как она себя помнила. Ее перестали мучить кошмары. Спать в одной постели с Николаем… Это было неописуемо. Ее тело словно само знало, что рядом с ним ей ничто не грозит. Они занимались любовью, а потом, успокоившись, насытившись, согревшись, она засыпала, со всех сторон окруженная его теплом, его любовью, а он обнимал ее сзади, и она чувствовала его близость даже во сне. Его тело было послушным и гибким: если ей хотелось повернуться на другой бок, он поворачивался вместе с ней, снова обнимал ее сзади, и она опять спокойно засыпала. Тень доктора Кречмера словно испарилась куда-то.

ГЛАВА 23

Как только позволил срок, они узнали по ультразвуку, что на сей раз обойдется без черепашьего хвостика. Девочка — как на заказ. С Андрейкой Николай провел «мужской разговор».

— Скоро у тебя будет сестренка. Но запомни: ты мой любимый Андрюша. Всегда был и всегда будешь. Лучший парень на свете. А сестренку надо беречь и защищать. Ты же у нас Андрей! Это значит «мужчина». То есть защитник.

Мальчик внимательно выслушал его и вдруг спросил:

— А можно я буду называть тебя папой?

Николай крепко обнял сына, чтобы тот не видел его слез. Больше всего на свете ему хотелось крикнуть: «Я и есть твой папа!» Но как объяснить ребенку, что они с мамой расстались на долгие двенадцать лет? И все по его вине. Он поклялся себе, что расскажет всю правду позже, когда сыну будет шестнадцать… нет, это трудный возраст, подумал он, лучше пусть будет восемнадцать. Или двадцать один. Английский возраст совершеннолетия.

Николай тут же устыдился своих трусливых мыслей.

— Ты мой сын, — сказал он. — Я очень любил твою маму. Любил и люблю. И у нас уже был ты, только я этого еще не знал. И мама не знала. Ты был очень маленький, вот как твоя сестренка сейчас, даже еще меньше. Но тут приехала твоя тетя, мамина сестра, и разлучила нас с мамой… Ты «Три мушкетера» читал?

Андрейка с важностью кивнул.

— Помнишь, там была миледи? Она использовала людей. Разлучила д’Артаньяна с мадам Бонасье… — Тут Николай вспомнил, как именно миледи разлучила д’Артаньяна с мадам Бонасье, и решил привести другой пример, попроще. — Или вспомни «Золушку». Ты же видел фильм «Золушка»? Вот и у нас так получилось. Злая старшая сестра тоже хотела выйти замуж за принца. Я, конечно, не принц, — горько усмехнулся Николай. — Но, в общем, у нас все вышло, как в этой сказке. Мы с мамой расстались а потом снова встретились, и она меня простила. А ты простишь меня? — спросил он.

Ему было совестно нагружать сына своей виной, да еще в такой трудный момент, но Андрейка воспринял его рассказ на удивление просто.

— Это здорово, что ты вернулся… А почему мама говорила, что ты умер?

— Она считала, что я умер. Для нее я умер, когда пришла та злая тетя.

— А ты правда мой папа? Самый-самый настоящий? По-всамделишному?

— По-всамделишному, — с улыбкой подтвердил Николай. — Самый-пресамый. Можешь не сомневаться.

Но Андрейку что-то мучило.

— Вот наша бабушка — мамина неродная мама… Я точно знаю. Я маму зову мамой, а мама бабушку — по имени-отчеству. Мама мне сама говорила, что наша бабушка — это тети-Зинина тетя, а мама с тетей Зиной — просто подруги.

— Ну и что? Все равно она твоя бабушка. Она маму любит, в тебе души не чает… Но у нас с тобой все по-другому. Я твой родной папа. Железно. Смотри, как мы похожи. — Он подвел сына к зеркалу. — Давай я покажу тебе свои фотографии. Там мы еще больше похожи. Когда мне было столько, сколько тебе сейчас… Вот увидишь: как будто это тебя снимали.

— А почему ты сразу не сказал?

— Я не мог. Мама просила тебе не говорить. Она не знала, как ты это воспримешь.

— А та тетя больше не придет? — ревниво спросил Андрейка.

— Нет, она больше не придет. — Николай облегченно рассмеялся. — Вот уж о чем, о чем, а об этом точно можешь не беспокоиться. Я больше никуда не уйду. Здесь с тобой жить буду. И с мамой, и с бабушкой, и с сестренкой твоей. Только маме не говори, что я рассказал тебе про ту тетю, хорошо? Пусть это будет наш мужской секрет.


Когда пришла пора отправляться в роддом. Николай проделал все, что положено молодому отцу: нервничал, психовал, метался по приемной, томился под окнами, донимал персонал бесконечными вопросами. Отказался только присутствовать при родах, хотя ему предложили. Вера тоже сказала, что не нужно, и акушерка одобрительно кивнула.

— Вот и слава бету. А то иной папаша захочет поучаствовать да и хлопнется в обморок в самый ответственный момент. Сколько раз бывало! Так мы — нет чтоб роженицей заниматься! — вокруг него пляшем, в чувство приводим. Предложить я обязана, но… не нравится мне эта новая мода. Не мужское это дело, — добавила она со вздохом и выразительно закатила глаза.

На этот раз Вера рожала не в обычном роддоме, а в дорогой частной клинике, где над ней трудилась бригада врачей. Роды прошли благополучно, и на следующий день Николая допустили к ней в палату. Вера, все еще бледная и усталая, улыбнулась ему.

— Ну что, ты всех там замучил?

— Я сам измучился! Как ты? — Он наклонился и поцеловал ее.

— Нормально. Сейчас принесут нашу дочку.

И действительно, дверь открылась, и медсестра вкатила каталку с белым свертком, из которого выглядывало сморщенное красное личико. Вера бережно взяла сверток.

— И почему у всех младенцев такой недовольный вид? — спросил Николай, склоняясь над ней.

— А как же! Им было так уютно у мамы в животике, а их потревожили, заставили вылезти наружу, все вокруг незнакомое, непонятное… Да, маленькая? — с улыбкой спросила она у малышки.

Девочка раскрыла беззубый ротик и яростно заревела.

— Вот видишь, она со мной согласна.

Вера дала девочке грудь, и крик смолк, как по волшебству.

— Я понимаю, что это инстинкт, — заметил Николай, — и все-таки поражаюсь: откуда они вот так сразу знают, что надо делать?

— Сам же сказал, инстинкт. «Сосательный» называется. Здесь другого не требуется. Но вообще-то они очень умные. Нет никого на свете умнее новорожденных. На них обрушивается сразу столько информации, что никакой компьютер пятого поколения не справится. А они справляются. — Вера нежно коснулась губами лобика девочки.

— Как ты ее назовешь? — спросил Николай.

— Наташей.

— В честь Наташи Ростовой?

— В честь твоей мамы, дуралей. Или ты против?

— Нет, конечно, я не против, но я думал, может, назвать ее Верой? В честь тебя.

Вера нахмурилась и покачала головой.

— Мне кажется, это неудачная идея. Когда мать и дочь зовут одинаково, это только сбивает ребенка с толку. Нет, пусть будет Наташа.

— Хорошо. Пусть будет Наташа. Красивое имя.

— Главное, редкое.

И оба рассмеялись.


Еще через день Веру с дочкой выписали домой. Через четыре месяца она снова вышла на работу, а повседневную заботу о девочке взяла на себя верная Антонина Ильинична. Жизнь пошла своим чередом.

— Я на вас не намолюсь, Антонина Ильинична, — как-то раз сказал ей Николай. — Вы растите обоих моих детей. Я ваш должник по гроб жизни, и мне этот долг никогда не вернуть.

— И не надо, — тихо откликнулась она. — Мне это в радость. Не думала я, не чаяла, что когда-нибудь еще доведется детей понянчить, и вот… Что, мое солнышко? — склонилась она над кроваткой, где Наташа, уже не красная и не сморщенная, а гладкая, розовая и хорошенькая, как куколка, весело сучила ручками. — Хочешь погремушку?

Девочка хватко сжала в пальчиках красно-белую погремушку, Антонина Ильинична улыбнулась ей, и малышка в ответ засмеялась. Она уже умела смеяться!

Николай не уставал поражаться дочке. Она казалась ему чудом, нежданным подарком судьбы, которого он не заслужил. Он мог наблюдать за ней часами, это даже мешало ему работать, но он не протестовал. Прелестная бело-розовая куколка стала для него важнее любимой работы.

— Мне пора на репетицию, — вздохнул он.

— Вот и прекрасно. Вы поезжайте, Николай Александрович, я с ней сама управлюсь.

В театре, где он был уже главным режиссером, Николай поставил «Закат» Бабеля. Он опять задумал грандиозную игру света и опять обратился за помощью в компанию «РосИнтел» к Никите Скалону. У Никиты работал замечательный программист, или, как в последнее время стали говорить, «программер», умевший делать самое сложное компьютерное обеспечение. Николай пригласил Никиту на премьеру, а потом и на банкет в ЦДРИ.

Никита пришел один.

— Ты без жены? — спросил Николай.

— Как видишь, — сухо отозвался Никита.

До Николая доходили слухи о его жене. В светских журналах писали, что супруги давно уже на грани развода: сигнал гламурным девушкам о скором появлении нового богатого жениха. При этом сам Никита ухитрился даже не засняться ни разу на глянцевых страницах.

— Ну извини. Но с моей-то уж позволь тебя познакомить.

Никита застыл как вкопанный, когда Николай подвел его к Вере.

— «Так ты женат? Не знал я ране», — продекламировал он. — Здравствуйте, Вера Васильевна.

— Вы знакомы? — удивился Николай.

— Надо говорить: «Ты ей знаком?» — поправил его Никита.

— Да я текст еще не забыл… — усмехнулся Николай.

— Дайте же мне слово вставить! — шутливо возмутилась Вера. — Здравствуйте, Никита Игоревич. Знакомство у нас одностороннее, — повернулась она к мужу. — Никита Игоревич бывал на моих лекциях.

— Бывал? — обиделся Никита. — Да я не пропустил ни одной!

— А почему вы ни разу не подошли? Я даже не знала, что вы — это вы, пока мне не сказали. Я с Никитой Игоревичем, — снова обратилась Вера к мужу, — знакомилась поэтапно. Знала, что есть такой, знала, что его фирма держит активы в нашем банке. Видела на лекциях, но не знала, кто такой. Мне только потом сказали. Зато я знакома с вашим Даней, — опять обратилась она к Никите. — Чудный мальчик!

— Гений всех времен и народов! — с гордостью подтвердил Никита.

— Простите, а Даня у нас кто? — иезуитским голоском вмешался Николай.

— Сисадмин, — хором ответили Вера и Никита.

— Кстати, — продолжал Никита, — я так до сих пор и не знаю, что там у вас стряслось. Даня вернулся весь такой таинственный и ни гугу.

— У нас была DoS-атака, — объяснила Вера. — Вся защита полетела. А ваш Даня нам новую установил. Кстати, он не один работал, был еще твой Владик, — улыбнулась она мужу.

— Ну, Владик — это, можно сказать, наш общий Владик, — засмеялся он в ответ.

— Вы так и не сказали, почему ни разу не подошли, — повторила Вера, глядя на Никиту.

— Я не хотел мешать, — принялся оправдываться Никита. — Вас каждый раз забрасывали вопросами…

— Сейчас я забросаю вас вопросами, — весело перебила его Вера. — Как вам понравился спектакль?

— Я потрясен, — признался Никита.

— Ты необъективен, — вставил Николай. — Это Никита устроил мне всю эту сказочную красоту, — пояснил он Вере.

— Я только сделал компьютерную программу, — скромно потупился Никита. — Кстати, делал не я, а этот самый Даня. Все остальное ты сделал сам. Я только не представляю, как вы дальше будете это играть. — И Никита глазами показал на знаменитого украинского актера, исполнявшего на премьере роль Менделя Крика, одесского «короля Лира». — Он что — будет приезжать на каждый спектакль?

— Нет, у меня есть дублер, — ответил Николай и назвал имя великого русского актера. — Только это пока секрет.

— Да, старик, знаешь ты толк в спецэффектах. А он? — Никита опять указал кивком на украинского актера.

— Пригласил меня перенести спектакль на киевскую сцену.

— Грандиозно! — В голосе Никиты звучала искренняя радость. — Только бы все получилось!

— Он у них там — царь и бог. Министр культуры, — пожал плечами Николай. — Мы такие штуки проходили в начале 90-х, они идут с легким отставанием. Хотя кое в чем нас опережают. Прошу прощения, вы тут немного потолкуйте о своем, о банковском, а мне надо еще кое с кем поздороваться.

Он отошел, но, даже разговаривая с другими людьми, старался ни на минуту не терять из виду Веру. Тоненькая и прелестная в новом, еще незнакомом ему, но тоже черном вечернем платье, она невольно притягивала взгляд. Она о чем-то оживленно беседовала с Никитой Скалоном, но вдруг, словно ощутив его взгляд, оглянулась и встретилась с ним глазами. И улыбнулась, как улыбалась только ему одному. После их примирения, заметил Николай, она повеселела, стала чаще улыбаться, исчез этот больно ранивший его печальный взгляд.