— Ну и что? Конкуренция — основа нашей работы. И — ты не поверишь! — мы не опускаемся до шантажа. Лорина информация меня не интересует, в чем бы она ни состояла. В банковском деле Лора ничего не смыслит, а из личной жизни… Тем более уволь. И не советую ей даже пытаться шантажировать Уразбаева, для нее это может кончиться скверно. Очень скверно. — Вера подалась вперед над столом и пристально заглянула в глаза матери. — Если она задумала идти со своими разоблачениями в какое-нибудь бульварное издание… отговори ее. Мне не за что любить Лору, но я бы не хотела, чтобы ее нашли в канаве с проломленной головой.

Лидия Алексеевна поняла, что проиграла. Она тяжело поднялась с кресла.

— Неужели я ехала в такую даль только для того, чтобы все это выслушивать? Неужели у тебя совсем сердца нет? Вот так выгнать мать и сестру…

— Мама, я только хочу помочь. Но это все, что я могу для вас сделать.

Вера попросила секретаршу Лену заказать билеты на самолет, чтобы их можно было забрать прямо в аэропорту, и на минуту задумалась, понимая, что кто-то должен сопровождать мать и Лору в аэропорт: отпускать эту парочку в свободное плавание по Москве нельзя ни в коем случае. С просьбой она обратилась к Степану Григорьевичу Маловичко.

Она знала, что на него можно положиться. Одним своим видом он мог привести в трепет кого угодно. Он ей никогда ничего не говорил, но с тех самых пор, как она поступила работать в банк и наделала шуму своей аналитической запиской, Вера знала, что Маловичко питает к ней какие-то чувства. Помнила, как он примчался в банк в тот страшный вечер, когда на нее напал Гоша Савельев, как привез с собой доктора Васю, как защищал ее перед Альтшулером.

Теперь она была замужем, родила второго ребенка, никогда, ни словом, ни намеком, не подавала ему надежды, но по-прежнему, изредка сталкиваясь с ним по работе, читала в его глазах все ту же упорную, молчаливую, тяжелую преданность. Ей страшно не хотелось его просить, но другого выхода она не видела. Тащить Лору силком в самолет? Спору нет, это ее родственники, ей и разбираться, но Вера как-то слабо представляла себе такой вариант. А поручив проводы Маловичко, она могла не сомневаться: все будет исполнено в точности. Вера позвонила ему по внутреннему телефону и попросила зайти в малую переговорную комнату.

— Извините, Степан Григорьевич, мне неловко вас тревожить по личному делу, — начала Вера, когда он пришел, — но у меня просто безвыходное положение. Это моя мать — Лидия Алексеевна Нелюбина. Где-то в городе ее ждет моя сестра, Елена Васильевна Нелюбина. У нее неприятности, их обеих необходимо срочно отправить домой, в Сочи, билеты я уже заказала. Но дело в том, что сестра не хочет уезжать из Москвы. Она может устроить скандал, еще попытается сбежать по дороге… От моей сестры всего можно ждать. А мама ей во всем потакает.

Маловичко бросил на Лидию Алексеевну взгляд, ясно говоривший: «У меня не забалуешь», и повернулся к Вере:

— Не беспокойтесь, Вера Васильевна, все будет сделано. Обращайтесь, когда что нужно. В любое время.

— Нет уж, по такому поводу не дай бог. Прошу вас, проследите лично, чтобы они сели в самолет.

— Дождусь взлета.

— Огромное вам спасибо.

— Не за что. — Он подхватил чемодан, казавшийся в его громадных руках спичечным коробком, открыл дверь и отрывисто скомандовал: — Прошу.

Лидия Алексеевна вышла, не попрощавшись и даже не взглянув на дочь.

А Вера, оставшись одна, устало опустилась в кресло. Возвращаться в кабинет не имело смысла: вскоре в этой самой комнате у нее должна была начаться встреча с представителем Межбанковской валютной биржи.

— Леночка, заварите мне, пожалуйста, чаю покрепче и принесите прямо сюда, — попросила она секретаршу по внутренней связи.


Маловичко позвонил из аэропорта и застал ее еще на работе:

— Лично посадил в самолет. Пристегнул ремни. Дождался взлета. Все в порядке.

— Как же вас в самолет-то пустили без билета? — изумилась Вера.

— Волшебное слово знаю, — послышался в трубке басовитый смешок. — Не волнуйтесь, Вера Васильевна, обращайтесь, если что.


Вечером дома ее ждал встревоженный насмерть Николай. О визите тещи он уже знал от Антонины Ильиничны. Он обнял Веру так, словно она была шахтером, поднятым на поверхность из обвалившейся шахты. Вера тихонько засмеялась.

— Все оказалось не так уж страшно.

Она улыбнулась Антонине Ильиничне и поцеловала сына, смотревшего на нее испуганными глазами. Он был уже в том возрасте, когда мальчишки не выносят нежностей, но ради такого случая стерпел.

— А где там моя куколка? — спросила Вера, заглядывая в детскую.

Наташа мирно спала, причмокивая во сне пухлыми розовыми губками, и ведать не ведала о случившемся в доме переполохе. Андрейка, к счастью, был в школе, когда приехала Лидия Алексеевна, и тоже ничего не знал о визите сочинской бабушки. Вера никогда не рассказывала ему о своей жизни в Сочи. Если и суждено ему когда-нибудь столкнуться с жестокостью и подлостью, решила она, то пусть уж не в собственной семье.

— А что случилось-то, мам? — спросил он, обводя встревоженным взглядом физиономии взрослых.

— Была у меня одна неприятная гостья, но она уже уехала. Она нас больше не потревожит.

— А чего она хотела?

— Денег, сынок. Чего еще хотят люди от банкиров? — улыбнулась Вера.

— Это был шантаж? — оживился Андрейка. В последнее время он стал зачитываться детективами.

— Ну вот еще! Не такие мы люди, чтобы дать себя шантажировать. Нет, это просто был старый счет, его давно пора было закрыть, и я его закрыла. Идемте ужинать! Я такая голодная, слона готова съесть.

— Слон невкусный, — заметил Андрейка по дороге в столовую.

— И то правда. Авось у нас найдется что-нибудь получше.

Андрейка не забыл отцовского рассказа о коварной тете. Потянув отца за рукав, он спросил шепотом:

— Это та тетя приходила?

— Какая тетя? — не понял поначалу Николай.

— Та. Миледи.

— Не знаю. Нет, не думаю. Вряд ли, — шепнул он в ответ. — Забудь о ней. Пошли ужинать.


Позже, оставшись с мужем вдвоем в спальне, Вера рассказала ему все, умолчав только о завещании.

— А парень-то прав! — заметил Николай. — Это был чистой воды шантаж. Эмоциональный шантаж. Эх, жаль, меня дома не было!

— Шантаж? Это была попытка с негодными средствами, и я даже рада, что тебя дома не было. Антонина Ильинична правильно сделала, что не пустила ее в квартиру. Представляешь, моя мать даже не знает, что у меня дети есть! — Вера содрогнулась. — Она бы еще сглазила Наташеньку, как злая фея Карабос!

— Ну, нет, не такие мы люди, чтобы дать себя сглазить. — Они засмеялись, крепко обнявшись. — Думаешь, это навсегда? Злые феи нас больше не потревожат?

— Думаю, да, это конец. Я даже боюсь, не была ли я с ней слишком резка. Все-таки она моя мать.

— В том смысле, что она тебя родила? Это еще не значит быть матерью. Нет, я уверен: что бы ты ей ни сказала, этого было даже слишком мало.

— Надо же, какой ты кровожадный!

— Жутко кровожадный! Вот сейчас возьму и откушу это ушко.

И между ними завязалась веселая борьба, из которой он всегда давал ей выйти победительницей.

ГЛАВА 25

Вера знала, что этот телефонный звонок будет. Подсознательно она ждала его с тех самых пор, как в начале июля 2007 года было объявлено о проведении зимней Олимпиады в Сочи. Но она не думала, что звонок раздастся так скоро: в первых числах августа.

Она оказалась в квартире одна, дети с Николаем, Антониной Ильиничной и Шайтаном были на даче. Вера все-таки выстроила себе дачу на Клязьме, в поселке Шереметьевский недалеко от Долгопрудного. Сама она в тот день пошла на работу, но к вечеру собиралась уехать к семье, хотела только кое-что захватить из дому. И вот — звонок. Тот самый.

Ни «Здравствуй», ни «Как поживаешь». С места в карьер:

— Вера, у нас дом отбирают! Приезжай срочно!

— Успокойся, мама, еще даже не решено, где будут строить. Нас не тронут. И вообще, об Олимпиаде только объявили, а ты уже паникуешь.

— Да при чем тут Олимпиада?! — Голос был так визглив, что Вере пришлось отвести трубку подальше от уха. — Ты слушай, что тебе говорят. У меня дом отбирают. Приезжай немедленно!

— Кто отбирает?

— Кто отбирает?! — Децибелы зашкаливали. — Ты хочешь знать, кто отбирает?! Сестрица твоя! Лора!

Вера ответила не сразу. Такую новость надо было осмыслить. Значит, паучихи не ужились в одной банке. Этого следовало ожидать, но ей вообще не хотелось о них думать, и она не думала. В последние годы, когда у Веры наконец появилась полноценная семья, столько стало других забот, что на мысли о матери и Лоре, о сочинском доме времени совсем не осталось.

Муж — режиссер, и, когда у него на работе все ладится, в семье воцаряются радость и веселье. Когда он в духе, может расшевелить кого угодно. Увы, праздник не вечен. Чуть только в театре что-то пойдет не так, вся семья это чувствует, даже двухлетняя Наташа. Это Вера умеет «не приносить работу домой», а Коля не умеет. Мучается, стыдится, кается, но кому от этого легче?

Четырнадцатилетний сын — живое минное поле. Родители у него теперь — «предки», что они понимают? Он слушает «мощную» музыку, играет в серьезные компьютерные игры, катается на скейтборде и мечтает о мотоцикле. Водится с крутыми ребятами, сам уже крут, как яйцо или овраг. Срывается, нетерпелив — вылитый отец. Стал хуже учиться, дерзит, пару раз от него уже тянуло куревом.

Правда, Андрейка поклялся ей, что сам не курил, просто тусовался с ребятами. Вере хотелось надеяться, что это правда. Слава богу, в семейных спорах Николай всегда берет ее сторону. Не потому, что при детях полагается держать общий фронт, просто искренне, от души считает, что она права. И на том спасибо.

Антонина Ильинична год назад справила семидесятилетие. Хорошо посидели, дружно, но каких трудов Вере стоило положить ее в больницу на обследование, а потом отправить в Карловы Вары! Пришлось уговорить ее сестру Валентину Ильиничну, Зинину маму, составить ей компанию, иначе не поехала бы.

Наташа — солнышко, но она пуглива, как в свое время сама Вера. Надо бы уберечь ее от встречи с доктором Кречмером и его астеническим синдромом. Конечно, ее никто не терроризирует, как Веру в детстве…

— Алло! Алло! Вера, куда ты пропала?

Ну вот, мысли и сделали полный круг.

— Я тебя слушаю, мама.

* * *

Слушать не хотелось. Ужасно не хотелось вновь погружаться в скверные воспоминания, в гнусности и мерзости своего детства. Но от материнского голоса никуда не денешься. А рассказывает она о том, что Вере в общем-то хорошо известно. Это у мамы только что открылись глаза, а Вера давным-давно знает: у нее с Лорой был общий любовник. Иван Капитонович Коврижный. Тот самый третий секретарь горкома, отвечавший когда-то за туризм, спорт и прием столичных делегаций. Тот самый, что подарил маме ее «сет» с искусственно выращенными сапфирами. Тот самый, что погубил папу. Про его шашни с Лорой Вера знала еще тогда, в детстве. Но она была маленькой, многого не понимала и только потом выстроила в уме общую картину, а получив с опозданием на десять лет отцовское письмо и документы, начала вспоминать и сопоставлять.

В советские времена этот человек со сдобной фамилией метил очень высоко. Да, это он торговал наркотиками. Не лично, конечно, «толкал» — у него были исполнители. Неизвестно, какая доля шла этим исполнителям, сколько он выделял на «представительские расходы» — прием и ублажение московского начальства — и сколько оставлял себе. Уверовав в собственную неуязвимость, он отваживался на довольно-таки рискованные поступки.

Коврижный любил молоденьких. Сам в этом признался как-то раз, когда Вера, вернувшись домой из школы, застала его с Лорой. Они были полуодеты, растрепаны… Просто Вера была тогда еще слишком мала и не понимала, что это значит. И вдруг Коврижный, который был к тому же еще и подшофе, схватил ее и начал тискать. Вера так испугалась, что чуть не лишилась чувств.

— Ты чего, ва-а-аще, что ль, офонарел? — донесся до нее голос Лоры. — На хрен тебе сдалась эта страхуилка малолетняя?

Коврижный мгновенно отпустил Веру, по-отечески погладив ее по голове.

— Эх, девчуля, — вздохнул он мечтательно, — уж больно ты тощая, а то бы…

— Ва-а-аще озверел, — продолжала Лора. — А нарваться не боишься?

Коврижный, похоже, струхнул, но тут же снова взбодрился, добродушно развел руками.

— Ну что ж поделаешь, люблю свежатинку… Чем моложе, тем лучше. Так и тянет…

Лора вытолкала его из дома, а Вере подмигнула: