Мы с отцом смотрели во все глаза, у меня приоткрылся рот от изумления. Подлый шпион не скрывал улыбки, уверенный в своей безнаказанности. Я не удержался и сказал ему:

– Надеюсь, ты знаешь, что, когда перестанешь быть полезен, с тобой быстро расправятся, ведь ты дважды изгой – как египтянин и как предатель своей страны.

– Что ты понимаешь, слуга? – бросил он презрительно.

Я взглянул на его царя, который наблюдал за нами с любопытством и удовольствием.

– Ты рассказал им, каким образом получил доступ к этим сведениям? Не думаю, что это им очень понравилось.

– Важен только результат.

– Я расскажу о твоей роли визирю. Несомненно, он пылко встретит тебя, когда у него будет возможность увидеть тебя связанным у своих ног.

Отец взглянул на меня и отрицательно покачал головой. Меня переполняла ярость, но следовало сохранять ясную голову. Мы оба посмотрели на царя.

– Чего вы от нас хотите? – спросил правитель хеттов.

Я поспешил сделать шаг вперед, подумав, что, если заговорит мой отец, мы пропали.

– Выслушать ваше предложение мира.

Отвратительная борода задвигалась в такт пронзительному смеху.

– Я понимаю. Выслушай же наше предложение мира: в вашем царстве нет сильного царя. Я вам его дам. – Он указал на своего сына. – Я предлагаю своего сына в качестве мужа вашему фараону Семнехкаре. Они вдвоем будут править… – он на мгновение замолчал и закончил, улыбаясь: – Тремя Землями.

Я посмотрел на отца. Бледность его лица была красноречивее слов. Я снова поспешил ответить до того, как это сделает он и тем самым обречет нас на верную смерть.

– Я передам ваше предложение властительнице Двух Земель, фараону Египта, и вам будет прислан ответ.

– Поторопись, потому что я нетерпелив, и если мне надоест ждать, я двину вперед свои войска. Мне не нужны никакие договоры, чтобы править вами, я предлагаю это, только чтобы ублажить своего сына, который наслышан о красоте вашей безумной царицы.

Я скрипнул зубами, но сдержался и сделал полупоклон.

Царь, не сдерживаясь, захохотал, видя, как я покорно склонился, проглотив его насмешку. Мы поспешно удалились, словно проиграли битву и нас преследовали.


На обратном пути мы почти не разговаривали. Отец был словно пьяный, глаза его смотрели в никуда, как у мертвеца. Меня била дрожь. Я видел, что его распирает от бешенства из‑за ощущения своего бессилия. Он не мог ответить на насмешку, которая несколько лет назад стоила бы царю хеттов жизни – мгновенная смерть ждала его даже на собственных землях. И никто из них не осмелился бы подняться с колен, а сейчас они перебрасывались шуточками и посмеивались.

Но, хотя мой отец был бунтарем, он считал себя прежде всего слугой фараона, и первейшим его правилом была преданность своей стране. И он не мог ответить сразу, а должен был ждать, чего бы это ему ни стоило, решения своей царицы, потому что присягал ей. Законы Египта должны исполняться.

Я был погружен в печальные размышления, пока отец не обратился ко мне:

– Я никогда ни о чем тебя не просил.

Я вздрогнул и продолжал молчать, ошеломленный, а отец продолжал:

– Сейчас я обращаюсь к тебе с просьбой. Поезжай к царице, сообщи ей о том, что ты видел. Мне не хватит смелости, и к тому же ты сумеешь быть более беспристрастным. Я в течение многих лет говорил об этом, а сейчас опять может показаться, что я преувеличиваю. Я охотно погибну в бою, чтобы доказать свою правоту, но сомневаюсь, что для страны так будет лучше. Мы должны выиграть время.

Он надолго замолчал. Я чувствовал, что не надо ничего говорить.

– Кроме того, я обрадую Эйе, который просил тебя отпустить. Дела во дворце обстоят не очень хорошо. Твой свет продолжает создавать проблемы.

Я молча согласился. Какая-либо иная реакция была бы расценена как неуважение. Со мной говорил военачальник, а не отец.


Да, речь шла о нем. О моем свете. Я не слышал этого выражения с тех пор, как был ребенком. Я был тенью принца. Он был моим светом. Я воспринимал это как тяжеловесную шутку, унижение слуги, который не хочет быть слугой. Но, называя меня тенью, никто, кроме отца, не решался обидеть меня, именуя Тута моим светом. Я не понимал, было тут дело в его педантизме и железной военной дисциплине или это была всего лишь ирония. Но это не имело для меня значения и только подтверждало мои страхи. Я никогда не думал, что Тут вернется в свой загон и беспрекословно примет Нефертити в качестве фараона после того, как трон был так близко от него. Мальчик, который играл во взрослого мужчину, но не мог им стать, который путал любовь с ненавистью, который считал, что его должны любить по обязанности, и не принимал чистосердечной любви. Ему было нелегко измениться, если кругом ничего не менялось. Очевидно, я уже его не боялся, потому что теперь не считал себя его слугой, хотя на моей коже еще красовалась татуировка, свидетельствующая о том, что я его тень на всю жизнь. Меня освободила от этой обязанности Нефертити, когда служба Туту могла бы стоить мне жизни, хотя я не знаю, что он думал по этому поводу. Меня волновало лишь одно: царица находится в руках своего злейшего врага, одна-одинешенька, без всякого утешения, терзаемая неотвязной неистовой любовью пасынка.

Я попрощался с Суром. Теперь я испытывал к нему искреннюю приязнь. Перед тем как мы расстались, возможно, чтобы искупить неизбежную при обучении грубость или чтобы я не сомневался, что он желает мне добра, он рассказал историю Глаза Солнца.

– Хатхор, дочь бога Ра, могла представать в различных обликах. В виде коровы или кошки, в виде семи чудесных женщин, являвшихся к новорожденным и предсказывавших будущее.

Хатхор в женском образе была самой очаровательной и веселой среди богинь, но, когда принимала облик Глаза Солнца, могла быть жестокой и неистовой. Она была защитницей богов, но, когда сердилась, ее боялись даже боги, и в результате одного спора Хатхор оставила свою страну и решила жить в Нубии.

Глаз Солнца, Хатхор, ревновала Ра к другим богам и богиням, которых он создал. Поэтому у нее с отцом произошла серьезная ссора, после которой она решила уйти на юг, чтобы бродить по отдаленной пустыне Нубии. Разгневанная богиня приняла вид дикой львицы, а может быть, рыси. Она добывала себе пищу охотой и убивала любое существо, осмелившееся приблизиться к ней.

Египет был в отчаянии, потому что без прекрасной Хатхор, ее улыбок и любви все ходили понурые, не было у них никакой радости. Бог-Солнце спрятал свое огорченное лицо, и землю накрыла тьма. Никто не мог утешить его в отсутствие любимой дочери, а хуже всего было то, что без силы своего глаза Ра был оставлен на милость врагов. Тьма расширила свои кольца вокруг света, хаос стал угрожать порядку.

– Кто вернет мне Хатхор? – спросил Ра, но боги продолжали молчать.

Глаз Солнца владела мощью жизни и смерти всех существ, и боги боялись приближаться к ней.

Тогда Ра позвал Тота, самого мудрого из богов, и велел ему отправиться в Нубию и убедить Хатхор вернуться в Египет.

Тот повиновался царю богов со смятенным сердцем. Он был уверен, что если Хатхор его узнает, то убьет прежде, чем разрешит заговорить. Подумав так, он превратился в простого мандрила. Идя по кровавым следам богини, он оказался в глубине нубийской пустыни.

Когда он увидел Хатхор, она пребывала в облике дикой львицы и сидела на скале, вылизывая шерсть. Тот приблизился на четвереньках и поклонился до земли.

– Приветствую тебя, дочь Солнца! – сказал он.

Хатхор смутилась и фыркнула. Но, поскольку перед ней был всего-навсего мандрил, не стала на него кидаться.

– Прекрасная богиня, – заговорил Тот дрожащим голосом, – может ли простая обезьяна поговорить с тобой?

– Говори и погибни, – проворчала дикая львица и показала когти.

Мандрил сжался и, поцеловав землю, пробормотал:

– О могущественная, если ты решишь убить меня, я не смогу этому воспрепятствовать, но не забудь историю о матери-грифе и матери-львице.

– Какую историю? – спросила Хатхор.

– Послушай, госпожа моя, – лукаво взглянув на нее, сказал Тот, – я расскажу тебе.

Дикая львица села и снова принялась вылизываться. Казалось, она не обращала внимания на мандрила, но Тот знал, что если вздумает бежать, то моментально ощутит остроту ее когтей. И он начал свою историю:

– Жила однажды самка грифа, которая устроила гнездо на пальме и высиживала яйца, пока из них не вылупились четыре драгоценных птенца. Как только они вылупились, сразу же начали просить есть, но мать боялась оставить гнездо из‑за дикой львицы, которая жила неподалеку. У той было четверо львят, и она тоже боялась оставить их из‑за грифа.

Птенцы грифа и львята так отчаянно стонали от голода, что их матери вскоре заключили перемирие. Гриф и львица торжественно поклялись именем Ра, что ни одна из них не станет нападать на детей другой. Тогда мать-гриф почувствовала себя достаточно уверенно, чтобы полететь поискать падаль, а мать-львица отважилась выйти на охоту.

В течение нескольких недель все шло хорошо, и потомство подрастало. Маленькие львята вскоре, играя, уже бегали по всей горе. Однажды, когда мать-гриф улетела в пустыню, самый смелый из ее птенцов вылетел из гнезда. Его крылья были еще слабы, и после короткого перелета он приземлился на верхушку горы, где играли львята, и съел немного их еды. Не долго думая, мать-львица бросилась на птенца и ранила его.

– Ищи еду в другом месте! – потребовала она.

Маленький гриф хотел захлопать крыльями, но уже не сумел взлететь.

– Я не могу вернуться в гнездо, – сказал он, – но ты нарушила клятву, и Ра отомстит за меня.

Когда мать-гриф вернулась в гнездо с набитым падалью зобом, то увидела, что одного птенца нет в гнезде, он лежит мертвый на горе.

«Не иначе как львица нарушила клятву, – подумала она. – Я отомщу!»

Когда львица снова пошла на охоту, мать-гриф спикировала на львят. Она убила их и принесла в свое гнездо как пищу для птенцов.

Когда мать-львица вернулась с добычей, то не смогла найти своих львят. Она искала их по всей горе и душераздирающе мяукала. Единственное, что удалось ей найти, – это окровавленные клочки шерсти. Тогда она поняла, что мать-гриф убила их. И она обратилась к Ра, взывая о мести:

– О великий бог, ты судишь правых и виноватых, мать-гриф нарушила священную клятву и убила моих детенышей! Выслушай меня и накажи клятвопреступницу!

Бог-Солнце выслушал ее просьбу и рассердился, узнав, что нарушена клятва, скрепленная его именем. Поскольку мать-гриф убила львят, верша правосудие, Ра распорядился, чтобы ее постигло соразмерное наказание.

На следующее утро, когда мать-гриф полетела в пустыню искать пищу, она увидела одинокого охотника, который жарил на костре ногу антилопы. Птица спикировала вниз, схватила ногу когтями и, довольная, отнесла в гнездо. Она бросила ногу голодным птенцам, но случилось так, что к мясу пристало несколько угольков. Как только угли коснулись веток и сухой травы, гнездо загорелось. Все три птенца погибли в огне, а их мать, летая вокруг, не могла их спасти. Львица подбежала к тому месту, где летала птица, и крикнула ей: «Ты убила моих детенышей, а теперь твои птенцы мертвы. Во имя Ра, я отмщена!»

– То есть, госпожа моя, – сказал в заключение Тот, – обе эти матери нарушили клятву и обе были за это наказаны. Ра, который все слышит и все видит, карает за все преступления. Восхваляй Ра, дающего жизнь и все прочее и обращающего к нам свое сияющее лицо, которое несет радость всей земле.

Богиня так и осталась сидеть, размышляя об услышанной истории и о своем могучем и справедливом отце. Тот воспользовался моментом и подошел ближе.

– Госпожа, я принес тебе божественную еду из дворца Бога-Солнца. Чудесные травы, которые дают здоровье и радость каждому, кто их попробует.

Он протянул ей пучок трав, их дивный аромат в конце концов склонил ее к тому, чтобы погрызть их. Как только Хатхор попробовала божественную еду, настроение ее изменилось. Весь ее гнев улегся, и она стала покорно слушать Тота.

– Эти травы из Египта, – говорил Тот, – страны, которая поднимается из вод Нуна, страны, которую творец создал для богов и людей, дома Ра, твоего возлюбленного отца, и Шу, твоего любимого брата.

Кружа по пустыне, Хатхор забыла свою землю и свою семью, но слова Тота воскресили их в ее памяти. Она подумала о своем отце и о брате и вспомнила все храмы, где люди поклонялись ей как величайшей из богинь. Вскоре Хатхор охватила тоска по Египту, она залилась слезами.

Тот понаблюдал немного за ней плачущей, потом сказал с нежностью:

– О госпожа, сейчас ты грустишь о той земле, но подумай о море слез, которые по тебе проливают в Египте. Без тебя храмы пусты. Без тебя нет ни музыки, ни танцев, ни улыбок, ни веселья. Без тебя молодежь и старики приходят в отчаяние. Но если ты решишь вернуться, арфы и барабаны, лютни и все другие инструменты вновь обретут звучание. Египет пустится в пляс. Египет запоет. Две Земли возрадуются, как никогда в жизни. Пойдем со мной, возвратись домой, а пока мы будем идти на север, я расскажу тебе еще историю. Жили на свете сокол, гриф и дурачок. Вот они встретились…