Часы показывали шесть вечера, когда граф смог наконец выехать из Лондона.

Ловко управляя фаэтоном, он с удовлетворением думал о том, что еще успеет в поместье к ужину.

В то утро Селеста проснулась с твердым намерением убедить брата в невозможности ее брака с лордом Кроуторном.

Накануне вечером, убедившись, что после второй бутылки брат уже не в состоянии внимать выдвигаемым ею доводам, она в слезах ушла к себе в спальню.

Лежа на кровати в темной комнатушке, Селеста плакала от отчаяния и беспомощности. Мало того что она потеряла графа, но теперь ее будущее омрачала безрадостная перспектива стать женой ненавистного лорда Кроуторна.

Вспоминая о графе, девушка признавалась себе, что все последние дни после их первой встречи думает только о нем, что он неким непостижимым образом уже стал частью ее жизни.

Они были так близки, когда танцевали у него на балу… Ей даже казалось, что они одинаково думают и чувствуют одно и то же.

Снова и снова Селеста перебирала в уме темы, которые они обсуждали в первый вечер знакомства.

Почему она ненавидела его? Наверное, не только потому, что он выиграл в карты ее родной дом, но и потому, что поцеловал ее.

Теперь Селеста понимала, что он с самого начала взволновал ее как мужчина, пробудив чувство, которое она принимала то за неприязнь, то за ненависть.

Граф был воплощением мужской силы, но, как ни странно, она не боялась его, как боялась лорда Кроуторна.

Наоборот, рядом с ним она ощущала себя в безопасности, чувствовала покой и защищенность, каких не знала с тех пор, как мать сбежала из дома.

Но граф скоро женится, а значит, он потерян для нее навсегда.

Вот только, если его сердце принадлежит леди Имоджен, почему тогда он был так добр к ней, почему говорил все эти комплименты?

Да потому, с горечью отвечала себе Селеста, что она ничего для него не значит. Она жила вне рамок света, и он мог обращаться с ней как с доступной женщиной и возможной любовницей.

Зачем же тогда он пригласил ее на бал и представил своим друзьям?

Более того, выделил из всех приглашенных, чем привлек к ней общее внимание?

Она не понимала этого, но чувствовала, что какое-то объяснение должно быть.

Вот только отыскать его не получалось — голова не работала, мысли путались, и даже самая простая задача выглядела неразрешимой, потому что боль в сердце отзывалась слезами и не позволяла сосредоточиться.

Проплакав чуть ли не всю ночь, Селеста проснулась осунувшаяся, с темными кругами под глазами.

— Бог ты мой! — всплеснула руками Нана, увидев ее утром. — Да что ж вы такое с собой сделали?

Девушка не ответила, и служанка, вздохнув, продолжала:

— Я знаю, душечка, как сильно вам не хочется выходить замуж за лорда Кроуторна. Но и нельзя же вечно жить в коттедже, где за вами и присмотреть некому, кроме меня одной. Вы слишком красивая. Добром такая жизнь не кончится, рано или поздно что-то случится.

— Хуже, чем сейчас, все равно быть не может, — едва слышно сказала Селеста. — Я ненавижу его светлость! Лучше гладить змею, чем терпеть его поцелуи.

Нана снова вздохнула, но никакого решения не предложила. Тревожась за будущее юной девушки, она приняла предложение лорда Кроуторна с облегчением.

Бегство бывшей хозяйки стало ударом не только для ее близких, но и для старой служанки, так что презрение и пренебрежение, выпавшие на долю юной леди, задевали и ее тоже.

И пусть жених не вызывал приятных чувств, Селеста стала бы леди Кроуторн, а такой титул потребовал бы уважения и любезности от тех, кто не замечал ее в прошлом.

— Я лучше буду мыть полы или просить милостыню на улице, чем выйду замуж за этого человека, — сказала себе Селеста.

Когда перед ланчем внизу появился наконец Джайлс, она по его глазам поняла, что ждать от брата понимания и сочувствия не приходится.

Ее брак был выгоден ему со всех точек зрения, и, хотя Селеста не сомневалась, что лорду Кроуторну быстро надоест играть роль щедрого зятя, пока что Джайлса все устраивало.

Он получал шанс вырваться из тесных стен коттеджа и вернуться к ставшей уже привычной жизни в Лондоне, без которой страдал так же сильно, как и без спиртного.

День тянулся томительно долго, и Селеста утешала себя лишь тем, что не увидит лорда Кроуторна до завтрашнего дня.

Накануне Джайлс сказал, что все произойдет в ближайшее время, но не сказал, где именно.

Она не могла без содрогания представить себя женой человека, которого ненавидела и презирала, но что ей еще оставалось?

Селеста хорошо знала, что остановить брата и заставить его передумать, когда он вбил себе что-то в голову, невозможно.

Если понадобится, Джайлс может запросто протащить ее через всю церковь к алтарю, и она не сомневалась, что он будет следить за каждым ее шагом до тех пор, пока лорд Кроуторн не наденет кольцо ей на палец.

Бессонная ночь и пролитые слезы оставили девушку без сил, и, когда Нана предложила ей отдохнуть до обеда, она не стала спорить.

Поднявшись к себе в комнату, Селеста легла на кровать. Сон, однако, не шел. Снова и снова она перебирала в памяти события последних дней, пытаясь понять, как оказалась в столь безвыходном положении.

Если бы Селеста не знала, что граф обручен, то, наверное, обратилась бы к нему за помощью и умоляла спасти. Но она помнила, какое лицо было у леди Имоджен на балу, когда граф обошел ее своим вниманием, и понимала, что нажила себе смертельного врага.

Учитывая все обстоятельства, разве могла она просить его о чем-то? Да и что он мог сделать? По закону до достижения совершеннолетия все вопросы за нее решал опекун, то есть Джайлс. Что же касается поведения графа на балу, то, может быть, он просто поссорился с леди Имоджен и намеренно ее игнорировал.

Скорее всего, они тогда же и помирились.

Селеста представила, как их уста соединяются в долгом поцелуе, и ощутила острую, пронзающую сердце, почти невыносимую боль.

Его поцелуй…

Его объятия…

Воспоминание отозвалось тем странным, теплым, упоительным ощущением, которое переполнило ее тогда. Мир исчез, остались только его руки и губы.

— Это — любовь, — прошептала Селеста, и слезы, уже давно подступившие к глазам, медленно покатились по щекам.

Измученная, она, должно быть, задремала и очнулась только тогда, когда в комнату заглянула Нана.

Селеста вдруг поняла, что была счастлива, потому что во сне снова танцевала с графом.

— Скоро обед, душечка, — сказала служанка. — Мастер Джайлс внизу, пьет в одиночку. Вам надо бы спуститься и поговорить с ним.

— Ох, не нужно было оставлять его одного, — укорила себя Селеста, торопливо поднимаясь с кровати.

И лишь тогда заметила, что служанка не уходит, а стоит в нерешительности у порога, как будто не решаясь сказать что-то еще.

— В чем дело, Нана?

— Я только-только узнала, что в Монастыре ждут к обеду его светлость.

Сердце подпрыгнуло и словно кувыркнулось.

— К какому часу его ждут?

Вопрос сорвался с губ еще до того, как она успела опомниться.

— Понятия не имею, — ответила служанка, — но ждут только его одного.

— Я должна с ним повидаться! Должна!

Произнося эти слова, Селеста уже чувствовала, как трепещет и поет сердце.

Она вдруг ожила, и черное отчаяние, весь день висевшее на ней чугунными гирями, вдруг исчезло без следа.

Но ведь он обручен!

Перед глазами встало прекрасное лицо леди Имоджен — большие зеленые глаза в густом обрамлении темных ресниц, пламенеющие волосы…

Мысль о том, что они вместе, была невыносима.

Внезапно она поняла, что нужно делать.

Идея была настолько невероятной, что даже сама Селеста не смогла бы сказать, пришла она непроизвольно или кто-то ее предложил.

Нана уже спустилась вниз.

— Я уеду завтра, — прошептала Селеста и, подойдя к стоявшему в комнате шкафу, открыла дверцу.

Рядом с платьем, которое она надевала на бал у графа, висели и лежали другие наряды, присланные матерью из Парижа за последние четыре года.

Внизу стояли белые коробочки с подарками, которые она получала на день рождения и Рождество, а также по каким-то отдельным случаям.

Минуту или две Селеста смотрела на них, потом выскользнула из комнаты, закрыла дверь и осторожно, чтобы ее не услышали ни брат, ни Нана, пробравшись по коридору, поднялась по узкой лестнице на чердак.

Там находились сундуки, доставленные из Монастыря в коттедж при переезде. Был среди них и небольшой, не слишком тяжелый кожаный сундучок с выгнутой крышкой. Прихватив его с собой, она тихонько, хоть и с немалым трудом спустилась по лестнице и вернулась к себе в комнату.

Оставалось только придумать, как, собрав вещи, уйти из дома без ведома Джайлса и сесть в почтовую карету.

Селеста знала, что может положиться только на Нану, что та поможет, даже если и не одобрит ее бегство.

Главное — чтобы Джайлс не догадался о ее намерениях.

Если все удастся, его планы выдать ее замуж за лорда Кроуторна и вернуться к прежней беззаботной жизни в Лондоне рухнут как карточный домик.

— Теперь только Нана может мне помочь, — прошептала Селеста и, надежно спрятав сундучок, спустилась в гостиную.

Часы на церкви пробили два пополуночи. Селеста, ворочавшаяся в постели с десяти вечера, встала с кровати, подошла к окну и сдвинула штору.

В чистом небе висела бледная луна, заливавшая весь мир дрожащим серебристым светом.

Ночь выдалась душная, и в комнате не хватало свежего воздуха.

Селеста вернулась к кровати, надела сшитый Наной легкий халат, который носила обычно поверх батистовой ночной сорочки, затянула потуже пояс, сунула ноги в домашние тапочки и осторожно выскользнула в коридор.

В доме царила тишина.

Она ожидала услышать храп в комнате брата — в прошлую ночь его было слышно издалека, — но на этот раз из его спальни не доносилось ни звука. Более того, дверь в комнату была открыта.

Наверное, остался внизу, в гостиной, подумала Селеста. Напился, не смог подняться и уснул в кресле.

Она тихонько сошла по лестнице и, не заглядывая в гостиную, повернула к задней двери.

Сад встретил ее ароматами розы и акации.

Под кустами шуршали какие-то мелкие зверьки, вдалеке ухала сова.

Отправляясь прогуляться, Селеста надеялась хотя бы на время забыть о заботах, одолевавших ее со всех сторон и не дававших уснуть. Правильно ли она поступает, уходя из дома?

Остаться — означало уступить требованиям Джайлса и выйти замуж за лорда Кроуторна, а Селеста с самого начала решила для себя, что этому не бывать.

Она нисколько не преувеличивала, когда сказала брату, что скорее умрет, чем согласится стать леди Кроуторн.

Достигнув живой изгороди, девушка остановилась — перед ней во всей красе стоял Монастырь.

Необыкновенное, великолепное зрелище предстало в ночной тиши.

Чистый лунный свет позволял рассмотреть и елизаветинскую крышу, и каминные трубы, и створчатые окна.

Селеста всегда, даже ребенком, ощущала особенную духовную, почти священную атмосферу этого места, созданную в давние времена монахами и сохранившуюся вопреки течению времени.

Это был ее дом, и теперь он принадлежал человеку, которого она любила.

Интересно, скоро ли граф привезет туда невесту? Ей вспомнились слова леди Имоджен о том, что Монастырь — идеальное место для бала-маскарада.

«Я бы с удовольствием оделась домашним привидением — там обязательно должен быть призрак!»

А может быть, призрак, бродящий по имению, — это она сама?

Может быть, если она станет призраком, граф будет чаще ее вспоминать?

Думать о нем, зная, что он рядом, спит в главной спальне, было невыносимо, и Селеста, отвернувшись от Монастыря, направилась в другую сторону.

Заросшая мхом тропинка вела туда, где кусты живой изгороди подходили к сосновому лесу, окружавшему дом сзади и защищавшему его от постоянно дующих с моря северо-восточных ветров.

Неслышно шагая по пружинящей мягкой подстилке, Селеста приближалась к дому, который оставался пока скрытым деревьями.

Занятая своими мыслями, она остановилась вдруг как вкопанная, услышав впереди мужские голоса.

Кто бы это мог быть?

Будь жив отец, она подумала бы, что это егерь, либо вышедший на ночную охоту, либо высматривающий браконьеров.

Но после смерти отца всех егерей отпустили, а о новых, если бы граф взял кого-то, уже говорили бы в деревне.

Если это не егеря, то кто же тогда? И что могут эти люди делать ночью в лесу?

Движимая любопытством и скрытая деревьями, Селеста повернула на голоса.