— Тогда я еще не понимал, что такое настоящая вечеринка! — восторженно воскликнул Джайлс. — Видела бы ты, в каких местах я побывал с его светлостью! — Он вдруг рассмеялся. — Нет, тебе лучше не видеть. Но вот что я скажу, сестричка: в Лондон я попал зеленым юнцом, а сейчас становлюсь одним из тех, кого называют столпами моды.

— Ты поэтому такой счастливый?

— Я живу и радуюсь жизни. Жаль только, денег не хватает. Это единственная помеха. — Он помолчал, потом добавил: — Рано или поздно мне улыбнется удача, и тогда…

— Ох, Джайлс, пожалуйста, будь осторожен! — взмолилась Селеста, но брат ее уже не слушал.

Пока гости обедали в обшитом дубом холле, она тайком наблюдала за ними с балкона, притаившись за дубовой панелью.

Всего их было человек тридцать. Селеста и не подозревала, что женщины могут быть такими вызывающе красивыми и носить вечерние платья с таким глубоким вырезом.

Она даже покраснела, осознав, сколь откровенны такие наряды, а потом решила, что судить об их внешности следует не с высоты галереи, а оттуда, снизу.

За одной переменой блюд следовала другая, привезенные из Лондона вина лились рекой, и голоса звучали все громче и веселее.

А потом пришла Нана и увела ее с балкона.

— Не следует вам, мисс Селеста, смотреть на такое, — строго заявила старая служанка. — А мастеру Джайлсу должно быть стыдно за то, что он привел в дом этих женщин.

— И чем же они плохи?

Но Нана только поджала губы и покачала головой так осуждающе, что Селеста замолчала и уже ни о чем больше не спрашивала.

Рассмотреть лорда Кроуторна ей так и не удалось — Джайлс посадил его светлость во главе стола, так что с галереи была видна только спина гостя.

И все же девушка успела заметить, что волосы у него на затылке немного поредели, а в аккуратно уложенных локонах мелькают седые прядки.

Она надеялась увидеть его на следующий день, но он уехал рано — не потому, поспешно добавил Джайлс, что ему у них не понравилось, а потому что его лошадь выступала на скачках в Эпсоме.

Остальные гости тоже надолго не задержались и вернулись в столицу раньше, чем ожидала Селеста.

— Когда приедешь? — спросила она у брата.

— Когда больше некуда будет деться. На следующей неделе поеду в Ньюмаркет, погощу у Хьюберта, а потом, еще через неделю, — в Йорк: у Фредди грандиозные планы по части развлечений.

— Я рада, что ты не скучаешь, — со всей возможной искренностью сказала Селеста.

— Признаюсь, никогда еще так не веселился! — воскликнул Джайлс. — Вот только… Он не договорил.

— Только — что? — спросила Селеста.

— Все так дорого! — вздохнул Джайлс. — Но его светлость говорит, что судьба благоволит смелым и решительным, и я ему верю.

Селеста не видела брата целых полгода. Однажды, приехав в Монастырь, он снял со стен почти все картины и объявил, что намерен закрыть дом.

— Не понимаю, как ты умудряешься тратить столько денег! — сердито воскликнул Джайлс, когда Селеста показала ему счета.

— Мы уже уволили всех молодых слуг, когда получили твое письмо три месяца назад, — заметила она, с тревогой наблюдая за братом. — Ты не можешь выгнать старика Бейтсона и миссис Хопкинс, они служат у нас больше сорока лет.

— Здесь не благотворительное заведение, — буркнул Джайлс.

Селеста твердо посмотрела на него. За последний год брат изменился до неузнаваемости: лицо его осунулось, черты заострились, а в глазах и в очертаниях рта появилось что-то неприятное.

— Ты в трудном положении? — озабоченно спросила она. — У тебя нет денег?

— Я практически на мели, — грубовато бросил он. — Надеюсь, кое-что принесут картины.

— Ты собираешься их продать?

— Конечно собираюсь! Надо же где-то раздобыть денег.

— Но, Джайлс… Это же часть нашей истории, папа всегда так говорил. Картины на протяжении поколений переходили от отца к сыну. Их нельзя продавать!

— Ради бога, перестань ныть! — оборвал ее Джайлс. — У меня и так забот хватает, а тут ты еще пристаешь с какими-то древними, заплесневелыми холстами, которые только зря занимают место! Да на них уже давно никто внимания не обращает! Говорю тебе: мне нужны деньги. Я хочу развлекаться! Есть в этой развалине еще хоть что-нибудь на продажу?

Он прошел по дому, заглядывая во все комнаты, громко все понося и проклиная.

Монастырь был прекрасен — Селеста считала его самым красивым домом в мире, но отец оставил имение практически в том же состоянии, в каком принял, и старая мебель никого уже не интересовала.

Комоды времен короля Якова, длинные и узкие обеденные столы, резные дубовые стулья прекрасно сочетались со старинными многостворчатыми окнами, дубовыми панелями и потолочной лепниной, но не отличались изысканностью, и продать их по приемлемой цене не представлялось возможным. Бархатные портьеры, обтянутые дамасским шелком кресла и массивные резные кровати почти ничего не стоили вне привычного окружения, с которым они сочетались столь гармонично.

В конце концов Джайлс уехал с картинами и кое-какими золотыми украшениями, которыми, как помнила Селеста, родители пользовались лишь в исключительных случаях.

Кроме того, брат прихватил серебряные блюда с фамильным гербом Роксли, изготовленные во времена Карла II. Из серванта их доставали редко: в имении недоставало слуг, чтобы чистить серебро. Перед отъездом Джайлс отдал особые распоряжения: уволить садовников и отправить в отставку старика Блосса, жить которому отныне надлежало в домишке на краю деревни.

Миссис Хопкинс и Бейтсон получили скромное содержание, а Селесту и Нану ждал переезд в Садовый коттедж.

С тех пор от Джайлса не было никаких известий.

К счастью, Селеста имела свой собственный, хотя и небольшой доход: бабушка оставила обоим внукам небольшое наследство, в котором доля Селесты составляла около пятидесяти фунтов в год.

Денег этих ей и Нане вполне хватало на самое необходимое, поскольку им не приходилось оплачивать съемное жилье. Разумеется, на такие пустяки, как платья, шляпки, обувь и прочее, оставались сущие крохи, а потому все это считалось роскошью.

— Как хорошо, что мне много не надо, — говаривала Селеста.

Гораздо больше отсутствие модных нарядов огорчало старую служанку.

— А ради кого мне здесь наряжаться? — спрашивала Селеста.

На этот вопрос у Наны ответа не было.

«Что же так расстроило ее теперь?» — спрашивала себя девушка, заканчивая ланч.

Вообще-то она подумывала рассказать служанке о странном незнакомце, столь непочтительно обошедшемся с ней в теплице, но как объяснить собственное свое предосудительное поведение? В конце концов Селеста сочла за лучшее просто промолчать.

— Я приготовила вам чашку кофе, — сказала Нана, возвратившись в столовую, — и думаю, вы могли бы съесть персик. Куда вы их положили?

— Я оставила персики в теплице, — быстро ответила девушка. — Там еще не все собрано.

— Тогда съедите один за ужином.

Нана поставила перед юной хозяйкой кофе и, выпрямившись, сложила руки на белом фартуке.

— Так что же все-таки случилось? — мягко спросила Селеста.

— С полчаса назад заходил мистер Коппл, принес газету. Он рассказал…

Селеста с терпеливой улыбкой ждала продолжения.

Мистер Коппл, местный почтальон, был также известен как разносчик всевозможных новостей и слухов. Он не только знал обо всем, что происходило в деревне Роксли, но и не отказывал себе в удовольствии рассказать об услышанном едва ли не раньше, чем успевало произойти само событие.

Хотя Нана и считала излишней роскошью «Морнинг пост», которую, следуя примеру отца, продолжала выписывать Селеста, день, когда мистер Коппл не находил повода постучаться в дверь коттеджа, выдавался на редкость скучным.

— Так какое же несчастье постигло нашу деревню? — спросила Селеста, не дождавшись от служанки продолжения.

— Я, конечно, этому не верю… — заговорила Нана. — Такого и быть не может… Но… мистер Коппл сказал, что в Монастырь прибыл некий джентльмен с целой каретой слуг и что поместье теперь вроде бы принадлежит ему.

— Джентльмен? — едва слышно повторила Селеста. — Кто же он такой? И как может быть, чтобы Монастырь принадлежал ему?

— Мистер Коппл говорит, — тут Нана понизила голос, — что мастер Джайлс проиграл его в карты.

— Не верю! — Селеста порывисто поднялась из-за стола. — Быть того не может! Это неправда!

— Вот и я то же самое сказала, но точно известно, что джентльмен этот уже здесь, а вечером ждут еще слуг.

Селеста поднесла руку ко лбу.

Поверить в такое было невозможно, но в глубине души она давно подозревала, что брат, проигравшись в пух и прах, мог пожертвовать имением.

— Как же так? — прошептала она. — Как он мог?

Монастырь, в котором Роксли жили пять сотен лет, всегда представлялся ей самым чудесным местом на всем белом свете. Имение было их домом, ее и Джайлса.

Как же он мог взять и просто проиграть его в карты? Как мог столь мало ценить родной дом, чтобы, уже оголив стены, продать теперь и само поместье?

— Здесь наверняка какая-то ошибка, — сказала она.

— Надеюсь, что так, — вздохнула Нана. — Надеюсь…

— И как же зовут того джентльмена, что владеет теперь имением? — спросила Селеста.

Впрочем, еще не услышав ответа, она уже знала его.

— Мистер Коппл не вполне уверен, но думает…

Договорить ей не дал внезапный стук в дверь.

Стучали сильно, так сильно, что, казалось, задрожали сами стены.

— Кто бы это мог быть? — пробормотала Нана. — Если снова кто-то из тех богомерзких мальчишек, то уж я им все выскажу. Знают же, что приходить надо к задней двери!

С этими словами добрая женщина поспешила из столовой в тесную прихожую. Селеста же, ощутив вдруг непонятную слабость в ногах, опустилась на тот самый стул, с которого только что поднялась.

Она уже поняла, что встретилась с новым владельцем имения, который, очевидно, принял ее по ошибке за дочь одного из работников и обошелся с ней с той фамильярностью, коей заслуживал ее вид.

Селеста прислушалась к доносившимся из прихожей голосам. Нана скоро вернулась, причем с корзинкой персиков, той самой, что сама же Селеста оставила в теплице.

— Вот уж верно ничего не понимаю!

— Кто это был?

— Грум из Монастыря. Подает мне корзинку и говорит, что, мол, его светлость свидетельствует свое почтение и выражает надежду, что мисс Селеста Роксли окажет ему честь, приняв его сегодня в три часа пополудни.

— Нет-нет! — воскликнула Селеста в волнении. — Я не могу его принять!

Голос ее, прозвучавший непривычно громко, зазвенел между стенами столовой, к немалому удивлению Наны.

— И что только его светлость делал с персиками? Не знаю. Но в любом случае, дорогуша, принять его придется. И вы его примете, так я груму и сказала.

— Я не могу! — в отчаянии повторила Селеста. — Ты не понимаешь. Я… я не могу его принять.

— Не знаю, что на вас нашло, — резко, как будто разговаривала с пятилетней девочкой, сказала Нана, — а только его светлость ведет себя как должно. По всем правилам ему и положено вас повидать. Если уж на то пошло, иначе и быть не может.

— Ты спросила его имя? — едва слышно проговорила девушка.

— Конечно, уж я-то знаю, как себя вести. Осведомилась у грума да и объяснила, что мы, мол, только сейчас про приезд его светлости и проведали. А он отвечает, что хозяин его — достопочтенный граф Мелтам. Я его поблагодарила, а потом сказала, что мисс Селеста Роксли будет рада принять его светлость в указанное время.

Селеста не нашлась что ответить, поскольку ожидала услышать совсем другое имя.

Нана же, приняв молчание за знак согласия, задумчиво продолжала:

— По-моему, я про него слышала. Не его ли имя часто поминается в той газете, что вы читаете?

— Он постоянно при короле, — прошептала Селеста.

— Да, из тех щеголей, с которыми его величество в бытность свою регентом развлекался в Карлтон-Хаусе.

— Его светлость — человек уважаемый, знатный и очень богатый, — добавила Селеста. — Род Мелтамов весьма известен в Дербишире.

Я видела их поместье на картинке.

— Тогда зачем им Монастырь?

Селеста помедлила с ответом, но удержаться не смогла:

— Ох, Нана, Нана! Неужели все так и есть? Как можно было проиграть имение? Как можно поступить столь безрассудно?

— Что делает мастер Джайлс, разумному объяснению не поддается, — вздохнула Нана и, понизив голос, добавила: — А ведь таким был милым мальчиком…

С этими словами старая служанка вышла из столовой, опустив голову и пряча слезы.

Нана всегда любила Джайлса и питала к нему почти рабскую привязанность, чем крайне раздражала молодого хозяина.