Лаура Кинсейл - Тень и звезда

— Я не смогу выжить на ту сумму, которая останется, мадам.

Несколько мгновений миссис Айзаксон молчала.

— При твоем положении ты обязана одеваться как подобает. Не могу же я допустить изменения в контракте, ты должна это понимать. Когда ты только пришла к нам, мы четко обговорили с тобой все условия. Если я прислушаюсь к твоей просьбе, то будет создан прецедент, а мне это решительно ни к чему.

— Совершенно верно, мадам, — едва слышно прошептала Леда.

Наступила пауза.

— Я посмотрю, что можно для тебя сделать, — наконец проговорила миссис Айзаксон.

Леда облегченно вздохнула:

— Большое спасибо, мадам. — Она сделала книксен, и миссис Айзаксон, подобрав юбки, быстро вышла из комнаты.

Леда посмотрела на карточки. В этом году для них стало обычным делом, когда кто-то из министерства иностранных дел снабжал их короткими комментариями, касающимися каждого из экзотических гостей. Рядом с датой стояло время назначенной встречи.

Несколько раз перечитав комментарии на карточках, Леда постаралась запомнить титулы и прочие подробности. Мисс Миртл Балфур рьяно обучала Леду правилам этикета, принятым в хорошем обществе, а старые девы и вдовушки с Саут-стрит очень сердечно принимали ее в своих домах. Атмосфера того давнего приятного скандала, связанного с «этим невыносимым человеком», всегда окружала мисс Миртл, хотя с тех пор минуло больше сорока унылых лет, проведенных в доме ее родителей, однако о ней все еще продолжали судачить. Фамилия Балфур говорила сама за себя. Балфурам не просто позволялись эксцентричные поступки — их подталкивали к ним достойные члены маленького, но приличного общества с Саут-стрит. Поэтому каждая леди с этой улицы была готова облить презрением всякого, кто вздумал бы спросить, с чего это благоразумная мисс Миртл вздумала взять на воспитание маленькую дочку француженки, а потом прижать Леду к своей благовоспитанной груди. Вот так и вышло, что Леда выросла среди увядающих цветов аристократии Мейфэр и считала престарелых дочерей графов и взрослых сестер баронетов своими приятельницами.

Однако нынешние величества и высочества оказались куда более внушительными, чем те аристократы, к которым привыкла Леда. Поэтому она была очень благодарна министерству иностранных дел за поддержку и подсказки, которые помогали ей заранее узнавать, кто есть кто, и, таким образом, не попадать в неловкое положение. Все пройдет безупречно — как и на прошлой неделе, когда они принимали леди из Индии, Сиама и женщину-мандарина.

Когда подол был подшит, Леда отправилась выбирать ткани — парчу, бархат и шелк. Она складывала один тяжелый отрез за другим на прилавок в огромном демонстрационном зале, высокие зеркала которого отражали живописный рисунок ковра, выполненный в фиолетово-янтарных тонах. В другой комнате женщины занимались тем же, готовясь к натиску постоянных клиентов, большинству из которых было назначено на несколько часов позже.

Не успела Леда взгромоздить поверх остальных огромную штуку полосатого шелка, как лакей привел в зал ее высочество.

Мадам Элиза, урожденная Айзаксон, поспешила склониться в поклоне перед четырьмя щупленькими восточными леди, которые замерли в дверях с видом перепуганных ланей. Все они опустили глаза на мыски своих восточных туфелек, уронили руки вниз и прижали к юбкам. Их черные волосы были разделены четкими проборами — такими же фарфорово-белыми, как и их личики.

Поприветствовав гостей, мадам Элиза пригласила их проследовать за собой, но японки замерли на месте, глядя в пол.

Покосившись на лакея и приподняв брови, мадам Элиза чуть слышно проговорила:

— Леди Инуи?

Лакей едва заметно пожал плечами.

Тогда Элиза громко произнесла:

— Леди Инуи… Вы оказали мне великую честь… Ваше высочество?

Никто не проронил ни слова. Одна из японок, которую две другие наполовину закрывали собой, слегка приподняв руку, указала на ту, что была впереди нее. Мадам Элиза тут же шагнула в сторону этой леди:

— Ваше высочество?

Юная японка приложила пальцы к губам, а потом, улыбнувшись, слегка поклонилась, указала назад, на дверь, и поклонилась еще раз.

— Боже мой! — выдохнула мадам Элиза. — Я-то думала, что ее высочество говорит по-английски.

Девушка еще раз указала рукой на дверь, потом приложила пальцы к горлу, согнулась и театрально закашлялась.

Все замерли в нерешительности.

— Мадам Элиза, — решилась вмешаться Леда, — может ли быть, что леди Инуи не пришла?

— Не пришла? — переспросила мадам Элиза.

Леда кивнула.

— Ее высочество… — проговорила она четко и медленно и, прижав пальцы к горлу, как это делала японка, кивнула на дверь.

Все четыре японки поклонились, причем эти знаки вежливости каждая из них выразила по-разному: одна склонилась почти до земли, другая едва заметно кивнула.

— Боже мой! — ошеломленно воскликнула мадам Элиза.

Наступила томительная пауза.

— Мадмуазель Этуаль, — неожиданно обратилась мадам Элиза к Леде, — вы можете заняться этими клиентами. — Она отступила назад.

У Леды перехватило дыхание. Она понятия не имела о том, кто из японок принцесса, а кто — более важная особа, однако ей пришло в голову, что именно они, должно быть, стоят впереди, это они едва кивали, в то время как другие кланялись.

Сделав приветственный жест рукой, Леда пригласила японок пройти вперед, к специально приготовленным для них местам вокруг большого стола.

Как послушное маленькое стадо гусей, японки засеменили крохотными шажками в указанном направлении. Две из них уселись, две другие грациозно опустились на колени на полу и опустили глаза.

— Сан-вииш, — сказала та, что сидела на коленях. — Сан-вииш осутарэва.

— А-а! — неожиданно осенило Леду. — Вы хотите сказать, Сандвичевы острова? Вы желаете дождаться ее величество королеву Сандвичевых островов?

Японка закивала, потом гостьи положили свои маленькие белые ручки на колени и опустили глаза.

До десяти часов — времени прибытия королевы Сандвичевых островов — они оставались в том же положении, ни разу не повернув головы ни вправо, ни влево и лишь изредка шепотом переговариваясь между собой. Леда все это время была рядом с ними. Лишь однажды эта изысканная пытка была прервана: у мадам Элизы хватило ума прислать им поднос с чаем и савойскими пирожными. Угощение японки приняли с удовольствием, а когда они пили чай, то больше всего походили на улыбающихся кукол — маленьких и робких.

— Кажется, наконец-то Сандвичевы острова. — Леда с надеждой указала на дверь, в которую медленно входила величественная дама. На ней было великолепно сидевшее фиолетовое утреннее платье, подчеркивавшее достоинства ее пышного бюста. Следом за нею шествовала такая же крупная и грациозная леди, правда, чуть моложе и миловиднее.

Мадам Элиза вышла им навстречу и низко поклонилась, после чего вторая дама тут же обернулась к ней:

— Доброе утро. — Ее английский был вполне понятен. Она кивнула в сторону дамы в фиолетовом шелке: — Это моя сестра, ее величество королева Капиолани.

Мадам Элиза тут же вспомнила свой французский акцент:

— Для нас большая честь присутствие вашего величества! — Она жестом пригласила дам войти.

Это были две самые красивые женщины, каких Леда когда-либо видела: с одинаково высокими скулами и нежно-смуглой кожей, мать и дочь являли собою настоящее совершенство. На леди Эшленд было скромное темно-синее платье; ее дочь, леди Кэтрин, как было написано на карточке, облачилась в бледно-розовое платье с модным, не слишком широким кринолином.

Мадам Элиза суетилась, пытаясь завязать разговор между королевой Сандвичевых островов и знатными японками, а Леда выступила вперед, чтобы приветствовать леди Эшленд с дочерью.

— У нас нет переводчика, — объяснила Леда леди Эшленд. — Мне кажется, у них что-то на уме, но что именно, никто из нас понять не в состоянии.

— Сэмюел! — тут же крикнула леди Эшленд.

— Неужели он уже уехал? — Леди Кэтрин подбежала к окну и, распахнув его, выглянула наружу. — Сэмюел, немедленно иди сюда, нам снова нужна твоя помощь.

Обернувшись, леди Кэтрин радостно заявила:

— Я его остановила!

— Мистер Джерард нам поможет, — кивнула леди Эшленд.

— Да-да, он бегло говорит по-японски, — подтвердила Кэтрин. — Как удачно, что он приехал сегодня утром.

Особенно повезло, конечно же, Леде, поскольку она и предположить не могла, что найдется человек, способный бегло говорить по-японски, да еще и сопровождающий в нужное для нее время дам к лондонской портнихе. Впрочем, это неудивительно — ведь леди Эшленд и ее дочь живут куда ближе к Японии, чем она.

Хотя, честно говоря, Леда не слишком хорошо знала, где находятся Сандвичевы острова.

Наконец в зал вошел лакей и громко объявил:

— Мистер Сэмюел Джерард!

Когда в дверях появился мистер Джерард, в комнате стало тихо: всем на мгновение показалось, что сам златовласый архангел Гавриил спустился с небес…

Гавайи, 1869 год

Он молча стоял на пристани, глядя, как пассажиры спускаются по сходням, глухо постанывающим под их ногами. Люди проходили мимо и с радостными возгласами бросались к тем, кто ждал их на берегу, в то время как он лишь переступал с ноги на ногу, — новые туфли, купленные в Лондоне специально для этого случая, жали и причиняли боль.

Женщины в ярких алых и желтых платьях, мужчины в брюках и жилетках, девушки, легко усаживавшиеся на неоседланных лошадей — смуглые, смеющиеся, с длинными черными волосами, рассыпавшимися по их плечам, — все это было так ново для него! А за всей этой суетой в заоблачную мглу поднимались зеленые горы, и двойная радуга перекрывала небосвод.

На корабле он боялся выходить из каюты и почти все путешествие провел в уютном закутке, где чувствовалось дыхание котлов и запах угля. Стюард приносил ему еду прямо туда. Он прятался в каюте до нынешнего утра, когда к нему пришли и сказали, что ему пора надеть лучшую одежду, потому что корабль обогнул гору Даймонд-Хэд и приближается к Гонолулу.

Здесь очень хорошо пахло: аромат казался просто удивительным — свежим и чистым, как небо и деревья. Таких деревьев он еще никогда не видел: их кроны сверкали и покачивались на высоких голых стволах.

Так он и стоял в сторонке в полном одиночестве, стараясь быть незаметным и в то же время не потеряться из виду: мысль о том, что о нем забудут, приводила его в ужас.

— Сэмми!

Голос был совсем тихим, как будто ветерок взъерошил его волосы и сбросил несколько золотистых прядей ему на глаза.

Обернувшись, он быстро провел пятерней по голове, чтобы привести волосы в порядок.

Она оказалась всего в нескольких футах от него, держа в руке охапку цветов. Он посмотрел ей в лицо. Вокруг стоял невообразимый шум — местные ребятишки смеялись и что-то громко кричали на непонятном ему языке.

Опустившись на колени, она протянула к нему руки:

— Ты помнишь меня, Сэмми?

Сэмюел с беспомощным видом посмотрел на нее. Помнит ли он? Все одинокие дни и ненавистные ночи, во всех темных комнатах, где ему связывали руки и делали с ним все, что заблагорассудится, — все эти дни, недели и годы безмолвного несчастья он помнил. Единственное светлое лицо в его жизни. Единственное доброе слово. Единственная рука, поднявшаяся для того, чтобы его защитить.

— Да, мэм, — еле слышно отозвался он. — Я помню.

— Я — Тесс. Леди Эшленд.

Сэмюел кивнул, потом сцепил руки у себя за спиной.

— Я так рада видеть тебя, Сэмми. Ты позволишь мне обнять тебя?

Каким-то непостижимым образом его ноги в тесных туфлях сделали шаг, потом второй, а затем он бросился к ней бегом и неловко упал в ее объятия, стыдясь столь бурных проявлений чувств.

Леди Эшленд прижала его к себе, и он ощутил исходящий от нее теплый аромат ветра и цветов.

— Никогда больше… — взволнованно произнесла она. Голос у нее перехватило, и Сэмюел понял, что она плачет. — Забудь обо всем, Сэмми. Забудь обо всем, что было прежде. Ты вернулся домой.

Домой… Сэмми не противился ее объятиям, его лицо утонуло в холодных цветах, и неожиданно он услышал тихие жалобные звуки, рвущиеся из его горла. Он попытался совладать с собой, попробовал произнести хоть что-то, как совсем взрослый мальчик восьми лет, а может, и девяти. «Домой, — так и хотелось сказать ему. — Господи, спасибо, спасибо вам… Домой…»

Странное мгновение. Он смотрел на Леду с таким видом, словно они были знакомы, но он не ожидал увидеть ее здесь. А вот она его не знала, никогда в жизни не видела.