Он вытащил из кармана глиняную трубку, раскурил ее и выпустил струю дыма.

В этот момент из-за угла дома появился Том. Придя в ярость от того, что тот курит в присутствии леди Кингсблад, Том бросился вперед, вырвал у Джоша трубку и швырнул на камни дорожки. Трубка раскололась на мелкие кусочки.

— Как ты смеешь так себя вести в присутствии ее светлости?! — заорал он, сжимая свои большие кулаки. — Извинись сейчас же!

Джулианна затаила дыхание. Видя, как эти двое мужчин стоят друг против друга, она поняла, что плохо запомнила внешний вид садовника. Его худоба казалась преувеличенной. Гибкий — да, но в нем чувствовалась молодая сила, ничего хорошего не предвещавшая пожилому Тому.

Но пока она прикидывала, чем может закончиться назревающая драка, Джош скрестил руки на груди и спросил:

— Ее светлость не высказывала своего неудовольствия, или ты говоришь от ее имени?

Том неуверенно глянул на свою хозяйку, внезапно сообразив, что, возможно, совершил ошибку. Джулианна улыбнулась:

— Том прав. Я предпочла бы, чтобы ты не курил в моем присутствии. Тем не менее я сожалею, что твоя трубка разбита.

— Вы чего-то хотите? — Глаза Джоша вернулись к Тому. Видный из-под приспущенных полей шляпы рот скривился в наглой усмешке. — Хотите выгнать меня с работы? Незачем было приводить с собой этого человека для вашей защиты. Я не трону вас, сколько бы вы меня ни провоцировали.

Твердо решив не вступать с ним в обмен оскорблениями, Джулианна решила быть столь же откровенной, как и он.

— Я собираюсь не только уволить тебя, Джош. Я пришла, чтобы обвинить тебя в воровстве. Я подозреваю, что перед моим приездом ты проник в мой винный погреб и выпил вино, которое тебе не принадлежит.

— Я выпил? — Он пожал плечами, и она невольно обратила внимание, как мужская мускулатура проглядывает сквозь грубую рабочую рубашку. Если бы он смыл грязь, покрывающую лицо, то, пожалуй, выглядел бы вполне представительным. — Странно, что я не помню этого. Вина-то были хорошие?

— Не будь нахалом, — выпалила она, сердясь на себя, что могла проявить хоть какой-то интерес к человеку, обокравшему ее. — Ты отрицаешь, что брал еду и выпил вино?..

— А у меня была такая возможность? Тогда я должен подумать о ней.

— Ты будешь раздумывать в тюрьме магистрата, — сказала девушка и повернулась к Тому: — Отведи этого человека в Ильфракомбе и скажи в магистрате, что я хочу предъявить ему обвинение в краже.

— Лучше будет, если вы сделаете это сами, ваша светлость, — ответил Джош, и акцент его стал еще заметнее. — А то ваш человек может обнаружить, что арестовать Джоша Тревелина не так-то просто.

— Ты угрожаешь мне?! — изумилась Джулианна. Он выглядел удивленным.

— Нет, Просто я нахожу общество прекрасной леди более приятным, чем компания сторожа.

Джулианна почувствовала, что ее щеки краснеют. Он назвал ее прекрасной.

— Если это дело не твоих рук, то кто же это мог сделать?

Она ожидала, что он станет обвинять сторожа и его жену. "Прекрасной? Неужели он считает меня действительно прекрасной?"

— Я могу сказать, что вы стали жертвой привидений, — спокойно и прямо ответил он.

Это предположение так поразило Джулианну, что она потеряла дар речи.

— Твоя жена, — Джош кивнул в сторону Тома, — не так давно говорила мне, что в подвале все перевернуто вверх дном. Она думает, что это дело рук привидений.

— Привидений Блад Холла? — изумилась Джулианна. — Ты ведь не собираешься уверять меня, что они пьют вино и закусывают сыром.

— Я об этом ничего не знаю, — ответил он с ухмылкой. — Это просто…

— Что? — потребовала ответа Джулианна.

Он показал рукой на входную дверь в Блад Холл:

— Я уважаю привидения, которые живут там, и они знают это. Я держу язык за зубами, когда они бродят по саду, вы это знаете?

"Так вот какую систему защиты он избрал, — с негодованием подумала она. — Он знает, что у нас были трудности с увольнением прошлого садовника, и надеется, что упоминание о призраках заставит меня позволить ему остаться".

— Ты где спишь? — подозрительно спросила она. Он обернулся к ней, лицо его смеялось, и она почувствовала себя смущенной и растерянной, словно сделала неуместное предположение.

— Ты грубый…

— Вы говорили это раньше.

— …и неучтивый мужик. Убирайся из моего имения. Немедленно! — закричала она.

— Нет-нет, — поспешно сказал он и шагнул к Джулианне.

Том встал между садовником и своей хозяйкой, но тот остановился прежде, чем они столкнулись.

Поверх плеча Тома Джош посмотрел на Джулианну, и она увидела его глаза, хотя они оставались в тени широкополой шляпы. В них была мягкость, хотя голос звучал жестко.

— Не выгоняйте меня из-за ничего. Вы просто уверены, что я вор, не имея никаких доказательств. Вы внушили себе: "Джош Тревелин — вор", ни о чем не спрашивая меня. Человек не может выдержать такое.

Джулианна в смущении посмотрела на него, недоумевая, кто из них двоих может считать себя более оскорбленным. Он хочет сохранить свою работу. Она видела это по выражению его лица, несмотря на свою близорукость. Но она заметила и то, как гордость заставила его выпрямиться, когда в разговоре возникла пауза, и поняла, что просить он не будет, как бы это ни было для него важно.

Она припомнила желтоватую одутловатость его лица и подумала, не болен ли он до сих пор.

— Я так понимаю, что ты был болен.

Джош неожиданно и невольно качнул головой, словно хотел отогнать неприятные мысли, но тем не менее ответил:

— В госпитале и Геркулеса сделают больным. Ничего не было.

— Ничего?

Она видела его хромоту и желтый цвет лица и невольно подумала, какой ужас он пережил, лежа на больничной койке в ожидании, возможно, смерти. Если она выгонит его, выживет ли он?

— Если ты дашь мне слово, что не будешь воровать, я отменю свое решение.

Выражение его лица изменилось, стало оскорбительно холодным.

— Я этого не сделаю.

— Не валяй дурака! — вмешался Том.

— Почему ты не хочешь дать мне такое обещание? — поинтересовалась Джулианна, искренне желая понять его.

— У вашей светлости сложилось мнение обо мне с первого раза, как мы встретились. И ничто не изменит этого мнения. Любая новая неприятность — и вы снова будете выгонять меня. Уважающий себя мужчина так жить не может.

Джулианна подумала, что наконец-то разобралась в нем. Он горд и заносчив, но он обладает этическими принципами, которые отделяют его от обычных людей, готовых просить, даже унижаться, чтобы сохранить средства к существованию. Наверное, в армии у него было какое-то звание, — может быть, он был денщиком офицера.

— Хорошо. Я принимаю твои слова, что ты человек, уважающий себя. — Она бросила на него многозначительный взгляд. — Который не опустится до воровства. Оставайся. Но можешь быть уверен, что мы в будущем не будем встречаться.

— Вы возвращаетесь в Лондон?

— Нет. А почему ты спрашиваешь?

Он переступил с ноги на ногу.

— Я не хочу пугать вашу светлость, но времена беспокойные. Пропавшая мука, выпитая бутылка вина ничто по сравнению с тем, что может случиться. Будет лучше, если вы вернетесь в Лондон.

— Что ты знаешь о местных беспорядках, Джош? — спросила Джулианна.

Однако он только пожал плечами и вернулся к своей тачке.

— Надеюсь, что ваша светлость не будет сожалеть о том, что переменили свое решение, — сказал Том, когда они глядели вслед садовнику, толкающему свою тачку.

— Я тоже надеюсь, Том.


Джулианна лежала без сна в темноте, слишком гордая, чтобы снова зажигать свечи и камин, пытаясь отогнать страх. День оказался неудачным с начала и до конца. Они с миссис Мид сняли чехлы с мебели в библиотеке и обнаружили, что любимый диван маркиза прогрызли мыши. Джулианна тут же села писать письмо местному мебельному мастеру, чтобы ущерб был ликвидирован до возвращения дедушки в бабушки. Потом они обнаружили моль и коврового жучка на третьем этаже. Все комнаты в доме следовало вычистить и проветрить. Ей никогда не приходило в голову, сколько требуется усилий, чтобы содержать такой дом, как Блад Холл, в хорошем состоянии. До нынешней зимы, вне зависимости от того, жили ли там лорд и леди Кингсблад, порядок в доме поддерживал целый штат прислуги. Ей стало ясно, что она должна будет нанять слуг для того, чтобы привести дом в должное состояние до возвращения дедушки и бабушки, но ей претила мысль содержать сейчас в доме целую армию прислуги. В настоящий момент ей казалось гораздо более важным сохранить в доме покой и тишину.

Однако не эти заботы не давали ей заснуть, а нечто более личное и тревожное.

Сегодня утром она совершила ошибку, обвинив Джоша Тревелина в воровстве. Не в ее характере бросать обвинение, не имея доказательств. Она никогда не думала слишком много о своем аристократическом происхождении, принимая его всегда как раз и навсегда данное. Неужели она действительно обиделась, столкнувшись с его заносчивым темпераментом? Или ее неприятие этого человека носит более личный оттенок? Ее смущало то, что Джош Тревелин сделал нечто такое, чего она никогда не ожидала от мужчины. Он назвал ее прекрасной.

Честно говоря, это не совсем точно. И, конечно, она понимала, что он сказал это в расчете завоевать ее расположение, что и произошло. Но он произнес эти слова, и в тот момент она поняла, что сражение ею проиграно.

— Глупость! — воскликнула она. Повернувшись на другой бок, она сердито ткнула кулаком в подушку. — Я не позволю ни одному мужчине делать из меня дурочку!..

Сон начался как и прошлый раз — смутное волнение, возникающий в темноте профиль, знакомый, но неясный. Когда он приблизился, размытые черты его лица оказались в фокусе. В них была сила и решительность. Рот четкий, но чувственный. Глаза скрывались в тени, лунный свет посеребрил только волосы. Когда он медленно наклонился к ней, она протянула ему руки, приветствуя его, зная, что предстоит.

Его губы были теплыми и твердыми, дыхание, проникавшее к ней, — горячим и сладким. Поцелуй следовал за поцелуем, каждый новый более сильный, чем предыдущий. Она почувствовала, как вся млеет, погружается в глубокий, восхитительный сон, в котором существует одно наслаждение. Когда его теплые руки начали двигаться вниз и нащупали ее грудь, она вся выгнулась навстречу ему и услышала его шепот:

— Сладкая… сладкая.

И она поверила ему.

Горячее желание разлилось по ее телу. Дыхание стало быстрым и прерывистым. Кожа горела. А поцелуи продолжались, горячие, сладкие, как мед, вызывая слезы боли и наслаждения у нее на глазах. Если бы только это все было на самом деле. Если бы только она была любимой. Если бы…

Часы пробили три, разбудив ее. В отличие от предыдущих ночей она, просыпаясь, не испытала смутного беспокойства. Ее охватило чувство ужаса.

Она была не одна в спальне.

Она подняла голову, боясь столкнуться с нежелаемым и тем не менее неизбежным.

У ее постели на расстоянии руки находился мерцающий облик мужчины.

6

Он предстал перед ней в виде силуэта, его белоснежная рубашка на груди слабо поблескивала в лунном свете.

Джулианна не двигалась. В комнате раздавался какой-то знакомый звук, словно капли дождя падали с крыши, но мягче. Это было биение ее собственного сердца. Спину ломило, руки и ноги болели, веки закрывались. Ее охватило желание отодвинуться на другой край кровати и соскользнуть на пол, чтобы он не видел ее. Но тело сопротивлялось, мускулы оказались скованными, неспособными ни на какое движение. Она ощущала внутри себя пустоту, вырытую страхом перед призраком, стоящим менее чем в трех футах от нее.

Она открыла глаза.

Силуэт не исчез, хотя и расплывался перед ее близорукими глазами. Он двигался бесшумно, как кошка. Если бы она не наблюдала за ним, то никогда не узнала бы, что он здесь.

— Кто вы? — Она выталкивала слова сквозь скованное ужасом горло.

Ответом ей было молчание.

Как ни странно, его молчание придало ей храбрости. Она понимала, что в его присутствии таится опасность, — он чего-то хочет от нее. Она медленно села на постели, двигаясь с трудом, как старая женщина, у которой суставы исковерканы годами.

— Вы привидение?

Он протянул к ней руку, словно ожидая, что она схватится за нее. Джулианна отодвинулась, натянула простыню поплотнее на грудь и встала на колени.

— Что вам нужно?

В комнате было темновато, чтобы она могла рассмотреть его лицо.

— Что вам нужно? — повторила она, ибо страх сковал ее обычно острый язык и разум.

Ей вдруг захотелось потрогать его, чтобы убедиться, что он настоящий, а не призрак из ночного кошмара. Кто бы он ни был, вор или грабитель, но она предпочла бы увидеть перед собой живого человека, чем призрачную, мерцающую фигуру.