Он изо всех сил прижал ее к себе, чуть ли не раздавив ее губы. Она застонала от удовольствия при его прикосновении и прижала рот к его уху.

— Любите меня, милорд, — тихо попросила она. — Пожалуйста. Любите меня.

То, что он делал, было неправильно, совсем неправильно. Но она тянула его к постели, опрокидываясь на спину. Он повиновался ей, боясь хоть на одну секунду потерять эту близость. Он гладил ее от плеч и до бедер, наслаждаясь прикосновением к ее телу. Он расстегнул халат и прильнул к пылающей коже, гладкой как атлас и пульсирующей от желания. Она выгнулась под его ласками, отвечая на ласку его рук.

Ни о чем больше не думая, он быстро скинул с себя одежду и лег рядом с ней. Он сжал рукой ее бедро и притянул ее к себе, чувствуя, как сжигает его соприкосновение их обнаженных тел. Он вновь нашел губами ее рот.

На этот раз их поцелуи становились все более страстными. Она судорожно вздыхала между поцелуями, но не отстранялась. Когда он ощутил соленый вкус ее слез, он понял, что она так же отчаянно хочет соединиться с ним, как и он.

Ее бедра трепетали, когда он, опрокинув ее на спину, лег на нее. Он начал рукой раздвигать ее ноги, и она свободно открылась ему. Потом стал гладить самое ее сокровенное место, она застонала от наслаждения, и этот стон польстил ему больше, чем любые проявления любви, какие ему когда-либо приходилось слышать. Она вся пылала, мягкая и влажная, вся открытая ему.

Его руки сжимали ее бедра и слегка приподняли ее тело, когда он нашел то, что искал. Он вошел в нее одним быстрым движением, разорвав ее девственную плеву раньше, чем сообразил, что произошло. Но она вся изогнулась с криком боли, подтвердив тем самым то, во что он не мог поверить.

Он пытался остановить движение своих бедер, но ощущение того, что он в ней, было неописуемым и необыкновенным, и его тело в отличие от сознания не испытывало никаких угрызений совести. Его бедра продолжали двигаться, а он коснулся пальцами ее виска, чувствуя, как бьется под кожей пульс.

— Простите меня, — тихо сказал он. — Я не знал.

Но она уже не смотрела на него. Глаза у нее были закрыты, лицо напряжено от страсти. Ее тело обмякло, обволакивая его волнами наслаждения, заставившими его чуть не задохнуться.

Наконец она выгнулась под ним, стремясь к тому ощущению, которое он так хотел дать ей. Он чувствовал себя ненасытным, жаждущим поглотить ее и в то же время был охвачен желанием раствориться в ней. Сначала он медленно погружался в нее, стараясь испытать глубину ее женского лона, пока не утонул в ней. Когда ее руки неожиданно сжали его, он благодарно застонал…

Он долго еще лежал на ней, стараясь затянуть момент, когда должен отделиться от нее и наступит время задуматься, пожалеть о каждой секунде этой ночи. Он почувствовал, как ее рука коснулась его лица и прошептала:

— Теперь вы все знаете, мой лорд. Вы знаете, как я люблю вас!

Ее лорд? Кто этот человек, для которого она берегла себя и которого, сама того не зная, сейчас предала? Его мысли вернулись к собственной персоне. Он не мог удержаться, чтобы не сравнить ее с другими женщинами, вспоминая, были ли они так же довольны тем, как он занимается любовью. Он знал ответ. Ни одна женщина не была так счастлива. Но ее страсть была обращена не к нему. Он украл то, что принадлежит другому мужчине. Он улыбнулся. Никакое воровство не бывает таким сладким.

Он медленно поднялся, боясь разбудить ее и страшась разлуки. Он ощущал себя вором, жуликом, осквернителем… и все равно он не мог поступить иначе. Но что он должен делать теперь? Что она подумает, когда проснется? Вспомнит ли все, что произошло? Придет ли в ужас?

Он молча выругался, разыскивая в темноте свою одежду. Если бы все пошло по-другому, если бы он был не тем, кем он является, все было бы иначе. Но все случилось именно так, а не иначе. Быть может, память окажется милостивой и она ничего не вспомнит.

Он обернулся к кровати, чтобы бросить последний взгляд на спящую, заметил полупустой графин около постели и дотянулся до него. Понюхал, и запах ягод ударил в нос. Вишневка. Сладкая, но сильно действующая. Если она выпила недостающую часть графина, то, возможно, его желание исполнится и она ничего не вспомнит.

Он ушел тем же путем, каким и появился, скрытно, молча, под покровом ночи.


— Что вы скажете на все это, мадам?

— Я ничего не могу сказать, мой капитан. Они ведь незнакомы друг с другом?

— Похоже на то.

— Благодарю вас. Интересно, как бы они вели себя, если бы были представлены друг другу?

— Я полагаю, мадам, что нам с вами не придется больше скучать. Похоже, что в Лондоне обычай ухаживания за дамами несколько изменился. Я, во всяком случае, приветствую это!


Джулианну разбудил порыв ветра. Комнату освещал только луч луны. Она встала и босая, накинув на себя покрывало, подошла к окну. Она долго стояла, вглядываясь в темноту ночи. Она не чувствовала холода, а тьма не казалась ей безжизненной.

Ей приснился сон, на этот раз совершенно новый сон, и она чувствовала, что этот сон навсегда смоет прошлые ночные кошмары. Ей снились руки, которые нежно обнимали ее, и глубокий, спокойный голос, шептавший ласковые слова. Видения сна продолжались, и кровь горячими потоками заливала все ее тело. Она не знала, откуда пришло это ощущение, но чувствовала, что что-то в ней изменилось, в каждом уголке ее тела бился пульс. Мужчина — незнакомец со странно блестящими глазами — приходил в ее комнату… лежал с ней в постели… владел ее телом.

Спустя мгновение, она приложила руку к оконному стеклу, удивившись, что оно такое холодное. Она моргнула раз, другой… и окончательно проснулась.

— Сны, — грустно прошептала она. — Всегда сны.

Она не видела теней, двигавшихся позади нее, не слышала потрескивания старых половиц. Когда она повернулась к своей кровати, то только ощутила дуновение зимнего ветерка на своей щеке, услышала из глубины дома, как часы пробили три часа ночи…

— Сколько времени я спала? — недоверчиво спросила Джулианна.

— Две ночи и день, миледи, — повторила миссис Мид. — Я хотела послать за врачом, но Том сказал, что поскольку вас не лихорадит, то лучше нам подождать. — Она подошла поближе к молодой женщине. — Как вы себя чувствуете, миледи?

Глядя на ее раскрасневшееся лицо и улыбку, экономка решила не упоминать о количестве вишневки, которое выпила хозяйка в ту ночь, когда приехала.

— На редкость хорошо, — ответила Джулианна и обнаружила, что заявление это вполне справедливо. Ей показалось, что сон унес всю ее прошлую жизнь и проснулась она к жизни новой…

Спустя час в ярком утреннем свете перед ней предстал Большой зал Блад Холла во всем своем великолепии. Джулианна села завтракать и обнаружила, что зал сохранил свое средневековое величие несмотря на прикрытую мебель, пыль и явное запустение. С того места, где она завтракала, видны были вересковые пустоши и вдали зеленый простор моря.

Когда вошла миссис Мид, Джулианна сказала ей:

— После завтрака возьмите метлу и снимите паутину на потолке в Китайской комнате.

— А вас не беспокоит то, что говорят, что в этой комнате обитают призраки?

Джулианна рассмеялась:

— Уверяю вас, что чувствую себя там в полном одиночестве. — Однако, произнеся эти слова, она припомнила потрескивание деревянных половиц и скользящие тени, но отбросила эти ощущения, как результат сна. — Если там и есть призраки, то они явно так же ищут одиночества, как и я. Это все. Впрочем, не совсем.

Миссис Мид остановилась у дверей.

— Я ожидаю сегодня мистера Колемана, — сказала Джулианна, — хотя, возможно, что он, как и вы, не получил вовремя моего письма. В любом случае я приму его здесь, в Большом зале, когда бы он ни появился.

— Хорошо, миледи.


Мистер Колеман получил письмо Джулианны вовремя и явился в Блад Холл через полчаса.

Крупный широкоплечий мужчина с покачивающейся походкой моряка, Джед Колеман из своих пятидесяти с лишним лет последние двадцать пять служил управляющим рудником. Он знал, как управлять людьми и шахтами. Его взвешенная, справедливая, твердая позиция делала его ценным и доверенным служащим.

— Доброе утро, миледи, — начал Джед, не дожидаясь, как было принято, чтобы дама первой обратилась к нему. На его лице сияла добродушная улыбка. — Я надеюсь, что ваш приезд означает, что его сиятельство в скором времени вернется в Блад Холл.

— Доброе утро, мистер Колеман. — Она жестом показала ему, чтобы он подошел поближе. — Мне очень жаль разочаровывать вас, но маркиз еще несколько недель пробудет в Италии.

Она заметила, как его лицо, покрытое морщинами от возраста, погрустнело.

— Очень жаль.

— Но почему, мистер Колеман? Судя по вашему виду, что-то случилось?

Джед покачал головой, словно желая отогнать неприятные мысли. Он знал внучку маркиза не очень близко, но был удивлен, заметив, как она повзрослела за последний год. Ее домашний чепец, очки и темно-синее платье, скрывавшее ее фигуру, изрядно старили ее. Он подумал, что быть старой девой не так уж сладко. Без сомнения, она страдает различными нервными болезнями.

— Ничего не случилось такого, с чем я не мог бы справиться, миледи. Вам не нужно беспокоиться.

— Лорд Кингсблад поручил мне заниматься его делами. — Строго говоря, он поручил ей заниматься его личными делами, но не управлять. — Я кое-что знаю о ваших неприятностях. Если вы мне расскажете поподробнее, я, возможно, смогу помочь вам.

Широкоплечий шахтер явно чувствовал себя не в своей тарелке, стоя посередине зала.

— Дело вот в чем, миледи, — неохотно начал он. — Неприятности начались еще несколько месяцев назад, когда здесь появились чартистские агитаторы. — Его лицо неожиданно покраснело. — У нас же есть Союз шахтовладельцев, который выступает от нашего имени, и этого вполне достаточно.

Будучи прилежной ученицей своего дедушки, Джулианна знала, что чартизм — первое независимое движение рабочего класса во всем мире. Объединение рабочих в тред-юнионы было только одним из пунктов программы чартистов, включавшей всеобщее избирательное право. Но северный Девон в течение ряда лет оказывался в стороне от этой политической борьбы.

— Почему они появились здесь, в Девоне, мистер Колеман?

Он покачал головой:

— Кто знает? Обвал в шахте Торрз…

— Много было убитых и раненых?

— Четырех хороших людей похоронили, миледи. Ранены и дети: сломанные кости, один мальчик потерял два пальца, и у девочки раздробило ногу, которую доктору пришлось отрезать.

— Понятно, — произнесла Джулианна, стараясь, чтобы ее не стошнило. — И вы считаете, что агитация чартистов на шахте Маленького Палача является прямым следствием обвала на шахте Торрз?

— Это не я сказал. Так говорят другие.

— Кто эти люди?

— Я не могу их назвать, — ответил он, но Джулианна заметила, что он избегает смотреть ей в глаза. — Они появляются здесь в качестве рабочих, хитрые, как лисы. А теперь подбивают местных жителей, хороших людей, настраивают их разговорами о тред-юнионах и подстрекают к бунту.

Чувствуя, что от нее что-то скрывают, Джулианна сузила глаза за стеклами очков:

— Мистер Колеман, я думаю, что вы умалчиваете о чем-то весьма важном. О чем?

Он неловко переступил с ноги на ногу.

— Была попытка взорвать шахту Маленького Палача.

— Я знаю.

Его мохнатые брови поползли вверх.

— Тогда вы знаете, как удалось предотвратить этот взрыв.

Она кивнула:

— В одном из ваших писем к маркизу вы сообщали, что получили сообщение, предупреждающее о заговоре.

— Да.

— Расскажите мне, что произошло.

Он улыбнулся:

— Да ничего особенного, миледи. Мы нашли порох и конфисковали его. Через несколько дней под землей вспыхнула драка. Несколько голов было разбито, человека два отлеживались дома день-другой, а один пропал.

— Пропал? — дрогнувшим голосом выговорила Джулианна. — Кто пропал?

Улыбка Джеда стала хитроватой.

— Трудно сказать. Я так полагаю, что это один из чартистов. Он был из пришельцев.

— Вы рассказываете мне, что человек, возможно, был убит в драке в шахте Кингсбладов, и никто не пошевелил пальцем, чтобы выяснить это?

Почувствовав, что в ее трактовке его слов звучит нечто вроде обвинения в нерадивости, Колеман энергично затряс головой:

— Нет, миледи, я ничего такого не говорил. Кого-то сильно побили, это точно. Но чтобы убили… никакого трупа не нашли, и никто не приходил и не спрашивал о нем. Я так думаю, что он сбежал. Люди такого сорта обычно сбегают.

— Какого сорта?