А Селим Пьяница умер, едва достигнув сорока двух лет, ровно через два года после великого разгрома армии в московитских землях. Говорят, что его отравили зато, что он лишил Османскую империю военного могущества.

Наступало время женского султаната, которому Хюррем Султан показала пример. Она наглядно продемонстрировала, что женщина может управлять громадной империей, если ухитряется держать в подчинении ее правителей.

* * *

Ночная тьма не вечна. После ночи всегда наступает рассвет – время новых надежд, новых свершений. Вот только неизвестно где именно взойдет солнце. Рыжее, как косы угловатой девчонки, бегавшей по луговым травам, мнущей жесткими пятками васильки да ромашки. Рыжее, как кудри султанской любимицы, что любила изумруды, так шедшие к ее зеленоватым глазам, да родила султану пятерых сыновей и дочь. Женщины, не отличавшейся красотой, но очень любимой. Женщины, столь известной и почитаемой, что когда умер ее супруг – султан! – его гробницу украсили изумрудами, которые очень любила она, не вспомнив, что он предпочитал рубины.

Говорят, что она не умерла, а только спит в своем мавзолее в Сулей мание, рядом с мавзолеем султана Сулеймана I Великолепного, Кануни. И в предрассветные часы, когда солнце уже подбирается к краю неба, чтобы бросить на землю свой первый луч – рыжий, как волосы Хюррем Султан, иногда просыпается, и тогда влюбленные и романтики могут услышать ее голос. Она всегда говорит одно и то же:

– Я лучше медведей! Правда ведь, лучше?! – и смеется.

А когда она смеется, просыпается и Сулейман. Он не может спать, когда его любимая бодрствует.

– Конечно, ты лучше медведей! – говорит султан, не вполне понимая даже, о чем идет речь. Но он не хочет спорить с любимой. Тем более, что она действительно лучше медведей!

И тогда Хюррем Султан вновь смеется, а те, кто подслушивает их разговор, могут услышать и звуки поцелуя – Хюррем целует Сулеймана, и он опять засыпает, убаюканный своим солнечным счастьем.

Послемыслие

История впоследствии будет судить Роксолану, рассматривать каждое движение чуть не под микроскопом. Историки припишут ей мысли государственные. Ах, как же они ошибутся, эти, из будущего! Не было, не было у нее никаких мыслей государственных, а было лишь одно – желание выжить, и чтоб дети ее выжили, и чтоб они были счастливы. А еще хотелось любви и нежности, как хочется всем бабам от века, будь они нищенки или царицы, гаремные гурии или уродицы. Ну а если для достижения целей своих ей нужно было позаботиться и о государстве, так что ж… значит, государству повезло!

* * *

В гареме Роксолану не любили. Оно и не удивительно, ведь она отняла у женщин гарема главное – надежду. Каждая обитательница гарема жила мечтой: когда-нибудь султан обратит на нее внимание, она пройдет золотой тропой и, если Аллах будет благосклонен, понесет ребенка. Каждая девушка мыла полы, мечтая о том, как станет султаншей и ей будут прислуживать не вольницы, каждая, ложась спать в общих покоях, мечтала хотя бы во сне увидеть султана и будущую свою счастливую жизнь. Но Роксолана изменила все. Традиции остались прежними, но по золотой тропе ходила только Хюррем, ревностно охраняя своего султана от других женщин. Но самое главное – султан не желал больше никого, кроме своей Хюррем. Что разрушало все мечтания, развеивало все сладкие сны. А что остается человеку, когда он лишается надежды? Так что не удивительно, что Роксолану не любили…

Все, что делали гаремные обитательницы, мечтая избавиться от наглой выскочки, рабыни-колдуньи, очаровавшей султана, служило лишь к вящей славе ее. Желая ослабить позиции Роксоланы рядом с султаном, они лишь укрепляли их. И все потому, что она-то знала гаремные правила, но они даже представления не имели – по каким именно правилам играет эта сумасшедшая русская рабыня. А она вообще не хотела игры по правилам. Более того, все это не было для нее игрой. Это была война, и она сражалась за свою жизнь, за свое счастье, за жизнь и счастье своих детей. Ну à la guerre comme à la guerre, кто не с нами – тот против нас, пленных не брать!

* * *

Любовь – вот вечный камень преткновения для власть предержащих. Им не полагается любви, они должны быть счастливы лишь пользою и благополучием государства.

Все могут короли, все могут короли,

И судьбы всей земли вершат они порой.

Но что ни говори, жениться по любви

Не может ни один, ни один король!

А уж тем более система султанского гарема не предполагала, что у повелителя могут возникнуть длительные нежные чувства к какой-либо из наложниц или жен. Влюбленность – может быть, но любовь?! Султану не положено отвлекаться на любовь. Именно для этого и служит гарем – он избавляет повелителя от необходимости тратить свое драгоценное время и силы на женщин, гарем удовлетворяет все потребности, а султан не должен прилагать никаких усилий, лишь высказывать пожелания.

И тут – любовь! Немыслимо. Конечно, Роксолану немедленно сочли колдуньей, которая приворожила, очаровала повелителя с помощью подлой магии. В естественность возникших чувств было практически невозможно поверить.

Многие, изучая историю султана Сулеймана Великолепного, удивляются – как он мог оставить Махидевран, которая считалась одной из красивейших женщин Османской империи завею ее историю. Махидевран, родившую султану двоих сыновей (один из них умер в младенчестве), когда он был еще только наследником престола. Махидевран, которую называли Гюльбахар – Весенняя роза. Махидевран, которую Сулейман любил больше всех, пока жил в Манисе в качестве наследника и наместника.

И вдруг такая перемена: стоило только Сулейману занять трон отца, переехать из Манисы в столицу, поселиться в султанском дворце Топкапы, как Махидевран стала уже не нужна. Султана привлекали другие наложницы, а затем появилась Хюррем, которая окончательно вытеснила мать наследника из сердца Сулеймана.

Перемена была настолько разительной и внезапной, что все начали подозревать Хюррем в колдовстве. А как же иначе? Почему бы еще султан отказался от красавицы Махидевран в пользу проигрывавшей ей внешне Хюррем?

Но внезапность и разительность этой перемены точно такие же, как и перемены в самом положении Сулеймана. Он был шахзаде, наследником, полностью подчиненным воле отца, и вдруг в один момент в его руках сосредоточилась вся полнота власти огромной империи, потрясавшей мир, – он стал султаном. Дворец в Манисе сменился дворцом Топкапы, и все склонились перед великолепием молодого властителя.

Подобные перемены никогда не бывают только внешними. Сулейман не просто сменил кафтан, украсив себя султанскими регалиями. Подобные перемены потрясают до самого основания.

А что же Махидевран? Она была символом того, что уже прошло, – времен Манисы, времен наместничества. Она помнила шахзаде Сулеймана и надеялась найти его, явившись пред очи султана Сулеймана. И горько разочаровалась. Султан не оглядывался на прошлое, каким бы привлекательным оно ни было, он смотрел в будущее, и ему требовались новые символы. Новым стала Хюррем.

Следует заметить также, что Махидевран, отличаясь редкой красотой, вовсе не блистала умом и образованностью. Она была убеждена, что для того чтобы быть рядом с султаном, достаточно внешней привлекательности – именно так она понимала мужскую психологию. Своим плюсом она также считала наличие сына – наследника Сулеймана. Красота и сын – сильные козыри. Но как же высокообразованному султану общаться с недалекой наложницей?

Не судьбы грядущей тучи,

не трясина будней низких —

нас всего сильнее мучит

недалекость наших близких.

Игорь Губерман куда как лучше понимает мужскую психологию! В конце концов, он сам – мужчина. Ну а несчастная Махидевран знала лишь то, чему ее обучали в гареме: глаз не поднимать, быть скромной и послушной, красивой и изящной, и этого достаточно, чтобы привлечь мужчину. В постель – да! Но чтобы занять место в сердце мужчины, маловато удовлетворять его физиологические потребности, особенно если в распоряжении этого мужчины множество женщин, которые мечтают оказаться в его постели. И все они – красивы, скромны, послушны, изящны… В общем – однообразны!

Не то Хюррем. Не будучи писаной красавицей, она была вынуждена заниматься своим образованием – как и многие не слишком красивые женщины до нее и после. Хюррем применяла куда как более надежные методы, нежели Махидевран. Красота уходит, обаяние и ум остаются. Красота приедается – если каждый день смотреть на одну и ту же розу, в конце концов перестаешь замечать ее прелесть. Обаяние и ум способны каждый день делать уникальным, исключительным, неповторимым.

Хюррем была одной из образованнейших женщин своего времени – полная противоположность Махидевран. Достойная подруга для властителя империи, которому требовались не только постельные утехи. С Хюррем он мог разговаривать!

Наших женщин зря пугает слух

про мужских измен неотвратимость;

очень отвращает нас от шлюх

с ними говорить необходимость.

И вот две женщины: Махидевран и Хюррем. Одна – символ прошлого, другая – заря настоящего и символ будущего. Какое там колдовство! Каждая из этих женщин собственными руками (и умом) создала свою судьбу.

* * *

Жители Османской империи опасались Роксолану куда как больше, чем чиновников. Чиновники были злом привычным и обыденным. Они грабили, брали взятки, могли бросить в тюрьму – дело обыкновенное! Роксолана же была колдуньей, а колдовство – это жутко, опасно и непонятно. Страшно до одури!

* * *

Сулейман, султан Османской империи, был абсолютным властителем. По его слову воздвигались и разрушались города, награждали и наказывали, осыпали золотом и снимали голову с плеч. Но вот беда – для того чтобы произнести слово, султану требовалась информация. Ведь необходимо знать – какое именно слово нужно произнести, что требуется в данный момент времени: награда или наказание? Так что настоящими правителями были те, кто обладал нужной информацией и имел возможность довести ее до сведения султана. Сам же султан был настолько занят, что не мог самостоятельно контролировать информационную сеть.

С этой точки зрения управление Османской империей напоминает остров Лапуту Свифта, а сам султан находится на положении знатного лапутянина, пользующегося услугами хлопальщика. У Свифта подобная ситуация описана следующим образом:


«Я заметил поодаль множество людей в одежде слуг с наполненными воздухом пузырями, прикрепленными наподобие бичей к концам коротких палок, которые они держали в руках.

Как мне сообщили потом, в каждом пузыре находились сухой горох или мелкие камешки. Этими пузырями они время от времени хлопали по губам и ушам лиц, стоявших подле них, значение каковых действий я сначала не понимал. По-видимому, умы этих людей так поглощены напряженными размышлениями, что они не способны ни говорить, ни слушать речи собеседников, пока их внимание не привлечено каким-нибудь внешним воздействием на органы речи и слуха; вот почему люди достаточные держат всегда в числе прислуги одного так называемого хлопальщика (по-туземному «клай-меноле») и без него никогда не выходят из дому и не делают визитов. Обязанность такого слуги заключается в том, что при встрече двух, трех или большего числа лиц он должен слегка хлопать по губам того, кому следует говорить, и по правому уху того или тех, к кому говорящий обращается. Этот хлопальщик равным образом должен неизменно сопровождать своего господина на его прогулках и в случае надобности легонько хлопать его по глазам, так как тот всегда бывает настолько погружен в размышления, что на каждом шагу подвергается опасности упасть в яму или стукнуться головой о столб, а на улицах – спихнуть других или самому быть спихнутым в канаву».

Борьба за власть в Османской империи – это борьба за место хлопальщика около султана.

* * *

Османская империя туго, как муха паутиной, была опутана законами и традициями. Именно они определяли жизнь каждого человека, начиная от султана и заканчивая последним нищим в порту дивного Константинополя. И законы, и традиции были обязательны к исполнению. При этом многие законы низводились до уровня традиций, а традиции напротив – возвышались до законов. Нарушение тех или других могло привести либо к небывалому возвышению, либо, что более вероятно, к потере головы. При этом палач, в полном соответствии с законом и традицией, постарался бы отрубить голову с одного удара. Но если падение было катастрофическим, то возвышение – просто невероятным. Главное было – осмелиться на нарушение. Смельчаков практически не находилось, каждому была дорога собственная голова.

* * *

Османская империя – это рынок. Если Европа – это в основном поля и леса, то османы жили исключительно за счет торговли и грабежей.