– Неплохо, – заметил один.

– Да, – согласился другой, сгребая со стола горсть монет. – Такое предупреждение трудно игнорировать. – Он вернулся к окну и высунулся наружу. – Эй вы, там!

Дождь серебра и меди просыпался на стоящих внизу. Оборванцы немедленно затеяли драку. Мужчина пожал плечами и отвернулся.

– Зверье.

– Но и они на что-то годятся, – равнодушно заметил компаньон. – Остается только доложить Ренару.


Гейбриел ввалился в дверь «Черного медведя» и упал прямо в проходе. Все тело ныло глубокой, пульсирующей болью, не только физической, но и моральной. Одежда разорвана и запачкана плевками и грязью канав, куда он несколько раз падал, лира безнадежно поломана. В ушах все еще звенели злобные выкрики толпы.

Но здесь он был в безопасности. Вот только отдохнет в темном проходе, пока не наберется сил вскарабкаться по лестнице в каморку, где ждет Стюарт.

Кабатчик, вышедший из пивного зала, едва не споткнулся в темноте о скорченную фигуру.

– Эй, кто тут?! Что ты тут делаешь? Проваливай!

Он уже поднял ногу, чтобы вышибить на улицу вонючего бродягу.

– Нет… нет… погодите!

Гейбриел встал, прижимаясь к стене, и хозяин, внезапно узнав его, присвистнул;

– Что это с вами, сэр?

– Несчастный случай, – пробормотал Гейбриел.

– Сейчас позову мистера Брауна.

Кабатчик поспешил наверх, на поиски Стюарта, известного ему под именем мистера Брауна.

Гейбриел продолжал стоять у стены. Ему показалось, что лицо распухло, и, поднеся к щеке пальцы, он ощупал неровные края пореза, на которых запеклась кровь. Но тут рядом очутился потрясенный Стюарт.

Пробормотав ругательство, он принялся отдавать приказы хозяину, прежде чем потащить Гейбриела наверх. Немедленно появились горячая вода, бинты, арника и гамамелис. Уже через полчаса Гейбриел, чья одежда к этому времени была выброшена в кучу мусора, сидел у огня, завернутый в одеяло, с кружкой вина с пряностями в руках.

– А теперь расскажи, что случилось, – мягко настаивал Стюарт, который буквально трясся от ужаса при виде состояния своего любовника.

Выслушав несвязное повествование Гейбриела, Стюарт ощутил, как ужас сменился ледяным бешенством. Он знал, в чем тут дело. Его предупреждают. Предупреждают, что выхода нет. Невзирая на беременность Пиппы, петля по-прежнему туго натянута. Только сделай неверный шаг, и пострадает Гейбриел.

– Не пойму, откуда они узнали, Стюарт, – бормотал Гейбриел, протягивая замерзшие ноги к огню. – Все эти гадости, которые они кричали мне… как могла уличная чернь проведать, кто я? Неужели при взгляде на меня все сразу становится ясно?

– Нет, конечно, нет, – уговаривал Стюарт, отворачиваясь, чтобы спрятать лицо, и наливая себе вина. – Ты просто попался какой-то сволочи, любимый. Они искали, с кем бы подраться, и тут подвернулся ты. Они выкрикивали бессмысленные непристойности. Для них это всего лишь ругательства.

Гейбриел нагнулся и подхватил с пола лиру.

– Я собирался поиграть для тебя сегодня, – пожаловался он, трогая струны. Прозвучал хриплый, нестройный аккорд.

– Я куплю тебе другую, лучшую в Лондоне, – пообещал Стюарт, становясь перед ним на колени и кладя голову на сложенные ладони музыканта, и тот стал гладить его по волосам длинными тонкими пальцами.

Так дальше продолжаться не может.

Стюарт понял, что достиг предела. Слишком долго он трусил и прятался. Он найдет выход… и сделает все, чтобы вырваться на свободу.


Антуан де Ноай, задумчиво хмурясь, разглядывал Робина.

– Придется изменить шифры и пароли. Нельзя ждать, пока станет ясно, с нами Аштон или против нас. Вам придется ехать в Вудсток с посланиями. Посетите сэра Уильяма из Тейма. И сэра Уильяма Стаффорда. Они знают, куда дальше их отослать. Я предупрежу наших людей в Лондоне.

– Отправлюсь в путь как можно скорее, – согласился Робин. – Но как узнать истинные цели Аштона? Вы ничего не слышали о нем… о его склонностях?

Посол пристыженно покачал головой.

– Поверите, я мог бы поклясться, что если он ведет какую-то тайную игру, мне об этом стало бы известно. Но оказалось, я не настолько непогрешим, Робин. И моя сеть тоже. – Задумчиво дернув себя за бороду, он наморщил нос. Обычно этот жест ужасно смешил Робина, но сейчас было не до того. – Мне больно это признать, – тяжело вздохнул де Ноай.

– Трудно представить, что Аштон может принадлежать к сторонникам Елизаветы, – рассудительно заметил Робин. – Уж очень он близок к Филиппу и его советникам. И воспитанница у него испанка. По требованию Филиппа его приставили к моей сестре.

– А какого мнения о нем леди Пиппа?

Настала очередь Робина хмуриться.

– Похоже, он ей нравится.

– И это вас раздражает?

– Тревожит.

Последовало долгое молчание, пока посол обдумывал сказанное.

– Вы считаете, что ей грозит опасность? – тактично осведомился он.

– Не знаю, – честно ответил Робин, не желавший ни с кем говорить о личных делах Пиппы и своем беспокойстве за нее. Такие откровения пахли сплетнями и предательством, хотя он знал, что посол спрашивает из чисто делового интереса.

Француз без всяких возражений принял ответ и, встав, подошел к буфету.

– Вина?

– Спасибо.

Робин подбросил в огонь дров. Было уже поздно, и он поднял собеседника с постели. Устало потерев глаза, тот зевнул.

– Я напишу письмо леди Елизавете и сменю пароль, – пообещал посол, вручив Робину кубок. – Прежде чем ехать в Вудсток, поговорите с сестрой. Она неизменно верна Елизавете, и я считаю ее прекрасным знатоком людей. Спросите, беседует ли она с Аштоном о политике. Может, он проговорился ей о чем-то важном? Впрочем, не обязательно, что она сочла это важным. Ей могло показаться, что это пустые, не имеющие значения фразы.

– Она считает, что он не тот, за кого себя выдает, – выпалил Робин, глядя в рубиновое содержимое кубка. – Но добавила также, что не знает, кто он.

– Понятно, – расстроенно пробормотал де Ноай, покачивая головой. – Попробуйте расспросить ее поподробнее. Должно быть, у нее есть причины для такой уверенности.

– Да, – согласился Робин. – Должно быть.

Ну а пока я велю своим людям пристальнее приглядеться к окружению и действиям мистера Аштона. Разумеется, мы проверяли его по приезде, но никому ничего о нем известно не было. Он провел несколько месяцев во Фландрии как советник Филиппа, но появился словно ниоткуда. Ни истории, ни прошлого, которое можно было бы проверить. Он кажется именно тем, кем представляется. Другом и союзником испанцев, проницательным и умным примирителем и посредником, улаживающим запутанные ситуации.

Антуан снова вздохнул и досадливо поморщился.

– Мы считали его врагом. И думали, что, узнав его поближе, сумеем обезоружить. Но он оказывается чертовски умным шпионом испанцев или сторонником Елизаветы, так хорошо замаскировавшимся, что никто не сумел разгадать его секрет. Вряд ли мои хозяева будут довольны, – добавил он, осушив кубок.

Робин ничего не ответил. Он вспомнил, что де Ноай был в немилости как во Франции, так и при дворе Марии. Он ненавидел Англию, которую называл «мерзким островом», и жаждал вернуться домой. Муж Пен надеялся сменить его на посту французского посла при английском дворе, поскольку именно это назначение позволило бы жене воссоединиться с родными, но французский король не дал своего согласия. Оуэн д'Арси был слишком нужен Франции, по крайней мере в данный момент.

– Может, Оуэн сумеет что-то обнаружить, – предложил Робин; поразмыслив. – Его люди есть и во Фландрии, и в Испании.

Посол медленно кивнул. У Оуэна была своя шпионская сеть, к которой де Ноай не имел отношения. Кроме того, он не брезговал никакими средствами, чтобы добыть нужную информацию.

– Не знаю, есть ли у нас время, чтобы успеть попросить помощи у шевалье, – заметил он. – Донесение будет идти не меньше недели, а ему нужен срок, чтобы провести собственное расследование, плюс еще одна неделя, чтобы доставить нам ответ.

– Тем не менее я считаю, что нужно обратиться к нему, – настаивал Робин. – Не обязательно ждать результатов. А пока мы предпримем все, что можем.

– Да… да, думаю, вы правы, – бормотал Антуан. – Но если я попрошу помощи шевалье, меня посчитают некомпетентным, бессильным… неумелым…

– Нет никакой нужды сообщать кому-то, что вы просили его помощи, – возразил Робин. – Оуэн – наш старый друг. Он сделает вам одолжение, не распространяясь об этом.

Посол, немного подумав, согласился:

– Да, вы правы. Я немедленно отправлю письмо на корабле, отплывающем с утренним приливом. А теперь идите отдыхать и, как только сумеете что-то узнать от сестры, возвращайтесь за письмами, которые я попрошу вас отвезти в Вудсток.

Робин поставил кубок и подавил очередной зевок.

– С удовольствием отправлюсь на покой, сэр, если не понадоблюсь вам сегодня.

Антуан проводил его дружеской улыбкой и, когда дверь закрылась, уселся за письменный стол и заточил перья. Этой ночью ему спать не придется.

Пиппа проснулась на рассвете, но продолжала лежать в уюте и тепле, под тяжелыми одеялами, прислушиваясь к жизнерадостному потрескиванию огня, который зажег в очаге какой-то неизвестный слуга, стоило небу чуть посветлеть.

Как хорошо почувствовать прохладный ветерок после угнетающей жары долгого лета! Предвкушать завтрак из овсянки и подогретого эля! А потом она отправится покататься верхом.

Неожиданный прилив энергии поразил ее. В последнее время она пробуждалась вялой и уставшей.

Пиппа села. И не тошнит совсем! Наоборот, она умирает с голоду!

Увидев оставленный Мартой черствый хлеб, она громко рассмеялась. Странно, что она вообще могла притронуться к столь неаппетитной еде!

Соскользнув с постели, она позвонила. Взгляд ее упал па сложенный пергамент с приказом Филиппа. Она взяла его и с брезгливой гримаской перечитала. Ясно, что без позволения Лайонела она не имеет права покидать спальню, не говоря уже о прогулках.

Пиппа вновь сложила документ и задумчиво похлопала им по ладони. Прошлой ночью Лайонел обещал навестить ее с утра, но она понятия не имела, который час. Его могло задержать бесконечное множество дел, хотя бы очередное совещание у короля. От нее требовалось сидеть и ждать его.

Впрочем, не обязательно. Если она сумеет избежать встреч с придворными, то можно на час покинуть дворец. Еще очень рано, и вряд ли кто-то из знатных господ успел встать с кровати. Ее вполне может сопровождать конюх, как бывало раньше.

Пиппа подошла к окну и осторожно выглянула. Не хотелось бы тревожить муравейник, и без того у нее бед хватает, но час прогулки – это то, о чем она мечтала! Всего часок на свежем воздухе, чтобы отпраздновать хорошее самочувствие!

Пиппа решила, что поедет, и к дьяволу последствия.

– Марта, принеси овсянки и подогретого эля с пряностями, – велела она камеристке еще до того, как та успела переступить порог спальни. – Я еду кататься.

– Да, миледи. Значит, вы здоровы?

– Совершенно, – объявила Пиппа, с удовольствием потягиваясь. – И поспеши. Я проголодалась… кстати, пошли пажа и вели передать Фреду, чтобы встречал меня на кузнечном дворе через полчаса.

Пиппа с удовольствием позавтракала и выбрала в сундуке самый скромный наряд: бархатное платье цвета голубиного крыла с темно-коричневым шелковым капюшоном, которые не привлекут ненужного внимания. Она выйдет из дворца черным ходом, как в тот день, когда бежала на причал к Лайонелу.

Она не позволит, чтобы ее обвинили в неповиновении королевскому эдикту, даже если презирает издавшего его. Но не оскорбит взора ни королевы, ни Филиппа.

Она слегка скривила губы. Но настроение было слишком радостным, чтобы опечалиться, пусть и на секунду. Пиппа поспешила вниз по лестнице, выходившей прямо на кузнечный двор. Там уже сновали слуги и конюхи, подводившие лошадей к наковальням, где трудились кузнецы. Подмастерья с отчаянным усердием раздували мехи. Несмотря на утреннюю прохладу, здесь было жарко и шумно.

Заметив Фреда, державшего под уздцы ее гнедую кобылу и своего коренастого конька, она направилась в глубь двора. Фред с недоуменным видом осматривался, явно удивляясь, почему госпожа выбрала для свидания такое странное место. Пиппа шагнула было к нему, но тут же замерла как вкопанная. Из-под каменной арки, напротив той, откуда она вышла, появились трое: Филипп, Руй Гомес и Лайонел Аштон.

Пиппа поспешно отступила в тень, но было уже поздно. Ее заметили. Что теперь делать? Повернуться и бежать в надежде, что ее сочтут недостойной даже упоминания, или остаться?

Глядя на Филиппа, она сгорала от ненависти к этому худому коротышке, напоминавшему ей злобного гнома с уродливыми ногами, реденькими волосами, ледяной физиономией и темными кругами под глазами – следствием безудержного разврата.

Какое право имеет это ничтожество изгонять ее? Подобное право есть только у Марии, но вряд ли именно Мария велела удалиться ей с глаз долой только потому, что тоже беременна и хочет оставаться в центре внимания! Должно быть, это муж настроил королеву, каким-то образом убедил, что преданность леди Нилсон Елизавете – куда более опасная угроза, чем они предполагали.