Джорджетт Хейер - Тени былого

Он сжал ее руки в своих и усадил на диван.

– Хорошо, дорогая, я выслушаю тебя.

Фанни расположилась поудобнее.

– Милый Эдвард! Я ведь знаю, какой ты добрый! Видишь ли, Джастин приехал сегодня с Леони, переодетой мальчиком. Я была в таком восторге! Я и не подозревала, что Джастин в Англии. Ах, и у него веер! Ничего смешнее ты и вообразить не можешь! Хотя, разумеется, они вошли в моду…

– Да-да, Фанни, но ты же хотела объяснить про эту девушку… Леони.

– Но я же объясняю, – надулась она. – Ну, так он отослал ее в соседнюю комнату… дорогой, по-моему, она его просто обожает, бедная девочка!.. и он умолял меня приютить ее на несколько дней, потому что не хочет дать никакой пищи для сплетен. И мне надо одеть ее! Ах, Эдвард, это будет так весело! У нее рыжие волосы и черные брови, и я подарила ей свое зеленое шелковое платье. Ты и вообразить не можешь, какая она в нем противно прелестная, хотя, пожалуй, белое пойдет ей даже больше.

– Оставь это, Фанни. Что было дальше?

– Ах да, конечно! Оказалось, Джастин нашел ее в Париже… только тогда он думал, что она – мальчик… и с ней скверно обращался какой-то содержатель кабака. А потому Джастин купил ее и сделал своим пажом. И он говорит, что привязался к ней и хочет стать ее опекуном. И – о, Эдвард, – мне только сейчас пришло в голову, как интересно было бы, если бы он на ней женился, просто как в романе! Но она совсем ребенок, и у нее такие мальчишеские ухватки. Только вообрази – она захотела сохранить свои панталоны! Ну, Эдвард, скажи, что будешь с ней милым и позволишь мне оставить ее! Скажи это, Эдвард, скажи!

– Полагаю, оставить ее тебе придется, – сказал он недовольно. – Выгнать ее на улицу я не могу. Но мне все это очень не нравится!

Фанни его поцеловала.

– Пустяки, Эдвард! Ты сразу в нее влюбишься, И я начну ревновать.

– Этого можешь не опасаться, плутовка, – сказал он и нежно пожал ей руку. .

– Конечно! И я ужасно рада. А теперь пойди и надень свой светло-пюсовый кафтан. Он ужасно модный, а я хочу, чтобы ты выглядел сегодня особенно авантажным.

– Но разве мы сегодня обедаем не в гостях? – спросил он. – Мне казалось…

– В гостях? Помилуй, Эдвард, когда у нас в гостях эта девочка и она только-только приехала! Да ни в коем случае! – И она, шурша юбками, выплыла за дверь, преисполненная важности.

Час спустя, когда Марлинг сидел в гостиной в ожидании жены, дверь распахнулась, и в нее вступила Фанни. За ней робко последовала Леони. Эдвард быстро встал, не спуская с нее глаз.

– Моя прелесть, – сказала Фанни, – это мой муж, мистер Марлинг. Эдвард – мадемуазель де Боннар.

Марлинг поклонился, и Леони хотела ответить ему поклоном, но спохватилась, едва начав.

– Я ведь должна сделать реверанс, правда? Ба! Эти юбки! – Она застенчиво улыбнулась Эдварду. – Прошу простить меня, мосье. Я еще не научилась приседать.

– Дай ему свою руку, деточка, – скомандовала Фанни.

– Извините, а зачем? – спросила Леони, протягивая изящную ручку.

Марлинг церемонно поцеловал кончики ее пальцев и отпустил ее руку. По лицу Леони разлилась краска, и она взглянула на него с сомнением.

– Mais, m'sieur[55]… – начала она.

– Мадемуазель? – Марлинг невольно улыбнулся.

– C'est peu convenable[56], – объяснила Леони.

– Ничего подобного, – деловито вмешалась Фанни. – Джентльмены всегда целуют руку дамам. Запомни это, душечка. А теперь мой муж предложит тебе руку, чтобы проводить тебя в столовую. Прикоснись к ней самыми кончиками пальцев. Вот так. Что теперь тревожит тебя, деточка?

– Ничего, мадам. Только я как будто совсем не я. По-моему, я выгляжу очень странно.

– Эдвард, втолкуй этой глупенькой девочке, что это вовсе не так, – вздохнула миледи.

Эдвард вдруг обнаружил, что похлопывает Леони по руке.

– Моя дорогая, миледи совершенно права, вы выглядите безупречно и очаровательно.

– А, ба! – сказала Леони.

Две недели спустя Леони упражнялась в придворном реверансе перед зеркалом у себя в комнате, когда вошла Фанни и объявила, что наконец-то приехал Эйвон. Леони выпрямилась, не столько грациозно, сколько порывисто.

– Монсеньор! – вскрикнула она и выбежала бы из комнаты, если бы Фанни решительно не преградила ей путь.

– Право же, Леони, так не принимают джентльмена! – сказала миледи. – Бежать вниз точно невоспитанная девочка, с растрепанными волосами, с платьем в беспорядке!..

– Да, но…

– Я настаиваю!

Леони неохотно вернулась и стояла покорно и равнодушно, пока Фанни одергивала ее бледно-розовое платье и причесывала непослушные кудри.

– Леони, противное создание! Где твоя лента?

Леони кротко принесла ее.

– Мне не нравится, как лента тянет волосы, – пожаловалась она. – Уж лучше я…

– Можешь не продолжать! – перебила Фанни сурово. – Я решила, что ты должна быть в полном авантаже. Расправь нижнюю юбку и возьми веер. И если ты посмеешь побежать, забыв про благовоспитанность, мне будет так стыдно…

– Пустите меня! Пожалуйста! Я же готова.

– Тогда следуй за мной, деточка, – вот так! – И Фанни выплыла из комнаты. Спускаясь по лестнице, она давала последние наставления: – Помни! Скромный реверанс, душечка, и протяни ему руку для поцелуя.

При этих словах она открыла дверь гостиной.

– А, ба! – сказала Леони.

Его светлость стоял у окна и смотрел наружу.

– Так моя сестрица не отучила тебя восклицать «ба!», – сказал он и обернулся к ней. Почти минуту он молчал и только смотрел на свою воспитанницу. – Дитя, отлично, – медленно произнес он наконец.

Леони присела в реверансе, торопливо объясняя:

– Я должна это делать. Потому что так велела мадам, а вы сказали, чтобы я все делала, как она будет говорить. Но, монсеньор, лучше бы я просто вам поклонилась! – Она изящно выпрямилась и подошла к нему танцующим шагом. – Монсеньор! Монсеньор! Я думала, вы никогда не вернетесь! Я так рада вас видеть! – Она прижала его руку к губам. – Я была послушной и терпеливой, а теперь вы меня увезете? Ну, пожалуйста!

– Леони!

– Да… но, мадам, я так хочу, чтобы он меня увез.

Эйвон поднял лорнет.

– Угомонись, дитя. Фанни, целую твои руки и стопы. Я почти удивлен чудом, которое ты сотворила.

– Монсеньор, по-вашему, я выгляжу хорошо? – Леони прошлась перед ним на цыпочках.

– Не то слово, дитя мое. Ты больше не Леон.

Она вздохнула и покачала головой.

– А мне бы хотелось по-прежнему быть Леоном, монсеньор, а вы понимаете, что такое – ходить в юбках?

Фанни бросила на нее испепеляющий взгляд и грозно нахмурилась.

– Натурально, я этого не знаю, моя прекрасная воспитанница, – невозмутимо ответил герцог. – Но могу вообразить, что после свободы панталон юбки кажутся стеснительными.

Леони торжествующе обернулась к Фанни.

– Мадам, он это сказал! Вы слышали! Он заговорил о панталонах!

– Леони… Джастин, я не потерплю, чтобы ты поощрял ее оплакивать… ее… ее панталоны, она и без того только это и делает. И не говори, не говори «а, ба!», Леони!

– Ты от нее устала, моя дорогая? Если не ошибаюсь, я предупреждал тебя, что она немножко взбалмошна.

Фанни сразу смягчилась.

– О да, и мы ее нежно любим! Я бы желала, чтобы ты оставил ее у нас подольше.

Леони ухватилась за рукав Эйвона.

– Вы ведь меня не оставите, правда, монсеньор?

Он высвободился.

– Дитя, постарайся быть более вежливой. Можно подумать, что у леди Фанни ты чувствовала себя очень несчастной.

– Да, монсеньор, очень. Нет, не потому, что она не была со мной добра, она была очень-очень добра, но я ведь ваша.

Над ее головой Джастин бросил на сестру насмешливый взгляд.

– Это огорчало тебя, дорогая? Леони, мне кажется, ты права. Я приехал за тобой. Она немедленно расцвела в улыбке.

– Voyons, теперь я счастлива. Куда вы меня увезете, монсеньор?

– В деревню, дитя мое. А, достойнейший Эдвард! Ваш покорный слуга, Эдвард.

Тихо вошедший Марлинг сухо ответил на поклон Эйвона.

– Мне бы хотелось поговорить с вами, Аластейр, если вам будет угодно.

– Но будет ли мне угодно? – задумчиво произнес его светлость. – Без сомнения, вы хотите поговорить со мной о моей воспитаннице?

Эдвард досадливо нахмурился.

– Наедине, сударь.

– Излишне, мой дорогой Эдвард, уверяю вас, – он небрежно погладил щеку Леони одним пальцем. – Мистер Марлинг, без сомнения, предостерег тебя, что я неподходящее общество для юных и… э… невинных, дитя?

– Нет-нет! – Леони вскинула голову. – Я все про это сама знаю. Ведь я не очень невинная, как по-вашему?

– Достаточно, Леони! – поспешно вмешалась Фанни. – Ты выпьешь со мной чашечку чая, Джастин? Леони будет готова сопровождать тебя завтра. Леони, душечка, я оставила в твоей комнате носовой платок. Будь так любезна, принеси его. И Эдварду тоже можно пойти с тобой. Да-да, Эдвард, прошу тебя! – Выдворив их из комнаты, она обернулась к брату. – Что же, Джастин, я сделала то, о чем ты меня просил.

– И превосходно, дорогая моя. Ее глаза заискрились улыбкой.

– И обошлось это не очень дешево.

– Не важно, Фанни.

Она нерешительно посмотрела на него.

– И что теперь, Джастин?

– Теперь я увезу ее в Эйвон.

– С кузиной Филд?

– Можешь ли ты в этом усомниться?

– С легкостью. – Она скривила губы. – Джастин, что ты задумал? У тебя есть какой-то план, я знаю. Но я верю, что ничего дурного ты с Леони не сделаешь.

– Всегда разумнее верить обо мне самому худшему, Фанни.

– Признаюсь, я тебя не понимаю, Джастин. Это несносно!

– Наверное, – согласился он.

Она подошла поближе и сказала нежно:

– Джастин, мне бы так хотелось, чтобы ты открылся мне.

Он взял понюшку табака и звонко защелкнул табакерку.

– Моя дражайшая Фанни, тебе следует научиться укрощать свое любопытство. Тебе должно быть достаточно, что я гожусь в дедушки этому ребенку, Вполне достаточно.

– Отчасти, пожалуй, но я так хочу узнать, какой у тебя план!

– В твоем желании, Фанни, я не сомневаюсь.

– Ты такой противный! – Она обиженно надула губы и тут же улыбнулась. – Джастин, что это за новый каприз? Леони говорит о тебе как о строгом наставнике. Только и слышишь «монсеньор не хотел бы, чтобы я делала это» или «как по-вашему, монсеньор не рассердится?». Так не похоже на тебя, милый!

– Знай я меньше о путях света, то, без сомнения, был бы более снисходительным опекуном, – сказал он. – Но при настоящем положении вещей, Фанни… – Он пожал плечами и извлек из большого кармана веер.

Леони вошла в гостиную, придерживая юбку маленькой ручкой.

– Я не нашла вашего платка, мадам, – начала она, увидела веер Эйвона и нахмурилась. В синих искренних глазах мелькнуло неодобрение.

Эйвон улыбнулся.

– Ты привыкнешь к нему, дитя мое.

– Никогда! – отрезала Леони. – Мне это совсем не нравится!

– Но я им пользуюсь, – прожурчал его светлость, – не для того, чтобы угодить тебе.

– Простите, монсеньор! – произнесла она виновато и поглядела на него из-под ресниц. Неотразимая ямочка дрогнула.

«Она его подцепит, – подумала Фанни. – Слишком уж она обворожительна!»

* * *

Джастин на следующий день отвез свою подопечную в Эйвон в карете в обществе госпожи Филд, чья благодушная глуповатость не внушила Леони ни малейшего уважения. Джастин без труда отгадал впечатление, которое произвела на нее эта дама, и, едва они прибыли в Эйвон, отвел ее в сторону.

– Дом очень хороший, – бодро сказала Леони. – Мне он нравится.

– Я в восторге, что слышу это, – иронично заметил его светлость.

Леони обвела взглядом обшитый дубовыми панелями холл с резными креслами, картинами, гобеленами и галереей, куда вела лестница.

– Может быть, он немножко sombre[57], – сказала она затем. – А кто этот джентльмен? – добавила она, с интересом рассматривая рыцарские доспехи.

– Это вовсе не джентльмен, дитя, а шлем, латы и поножи, которые некогда носил один из моих предков.

– Vraiment?[58] – Она отошла к лестнице и уставилась на старинный портрет. – А это тоже предок, эта глупая женщина?

– Весьма знаменитая, дорогая моя.

– У нее дурацкая улыбка, – заметила Леони. – А почему она знаменитая? Чем?

– Главным образом своими выходками. Что, кстати, напомнило мне, дитя мое, что я хочу поговорить с тобой.

– Да, монсеньор? – Леони теперь разглядывала висевший над камином щит. – «J'y serai»[59]. Это по-французски.

– Твоя сообразительность необыкновенна. Я хочу поговорить с тобой о моей кузине, госпоже Филд.

Леони посмотрела на него через плечо и наморщила нос.

– Можно я скажу, что я думаю, монсеньор?

Он сел на огромный резной стол, поигрывая лорнетом.