— Я не об этом.
— О чем же?
Господи, он же знает. Знает!
— Видишь ли, — я нервно сглотнула, — у меня было что-то вроде галлюцинации.
— Из-за секса со мной? — Он рассмеялся. — Это что-то новенькое, ей-богу. Похоже, я совершенствуюсь день ото дня.
Я ткнула его кулаком в грудь, но он снова только фыркнул тихонько от смеха и одним движением перевернул меня на спину. Склонился надо мной, покрывая легкими, скользящими поцелуями мои веки, губы, лоб...
— Нейл, я серьезно.
— Верю, моя дорогая. В твоей жизни все так чертовски серьезно.
Я почувствовала, что он просовывает свое жесткое колено между моих плотно сдвинутых ног и спросила себя, что же может сделать женщина, если ею пытается насильно овладеть вот такой дерзкий, неуправляемый мальчишка? Ничего, кроме как отдаться ему в ту же минуту без всякого сопротивления. Всецело и без оглядки. Два раза, десять, пятнадцать, сто раз подряд... Пока он не застонет на ее плече от нестерпимого, болезненного наслаждения и не прошепчет хрипло: «I’m crazy about you».
Мы лежим рядышком у самого края пещеры, руки под подбородком, и смотрим сверху вниз на пронизанную солнечными лучами, с плеском набегающую на берег светло-синюю воду. Синь и голубизна — других оттенков нет. Но стоит обогнуть мыс, и там уже все иначе: другой цвет воды, другой песок на пляже. На Южном Крите нет двух одинаковых бухт.
— Первое подробное описание Маталы дал Гомер, рассказывая о кораблекрушении, которое потерпел Менелай, возвращаясь из Трои в Спарту. И это вполне возможно, учитывая коварство здешних подводных течений. Недалеко отсюда на дне морском были обнаружены остатки римских судов, перевозивших масло и вино.
Сквозь толщу воды я вижу остатки этих судов. Нет, я вижу эти суда целыми и невредимыми. Парусные галеры и галеоны, триеры и триремы, бороздящие воды Ливийского, Эгейского и Средиземного морей. Цари и воины, жрецы и ремесленники, скотоводы и землепашцы, сокровища, амбиции, державы... И где все это, Боже?
Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «Смотри, вот это новое», но это было уже в веках, бывших прежде нас. Нет памяти о прежнем, да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после.
9
Никогда в жизни, вплоть до Страшного суда, я не забуду дорогу на Хора-Сфакион. От Агиос-Василиос до Селии еще куда ни шло, но от Селии до границы области Сфакья, минуя Нижний и Верхний Родакино, Аргулес и Скалоти, — это сущий ад, непрерывный, неослабевающий кошмар, от которого стынет в жилах кровь и волосы встают дыбом.
Первые полчаса я еще крепилась. Черная «Ямаха» Нейла уверенно шла впереди, и я твердила себе, что нужно расслабиться и автоматически повторять все его маневры, он-то наездил по этой дороге не одну сотню километров. Но на полпути к Като-Родакино, после двух или трех следующих одна за другой мертвых петель на высоте более четырехсот метров над уровнем моря (из-за этого самого моря, лежащего так близко и в тоже время так далеко внизу), нервы мои начали сдавать.
Довольно узкая (с автобусом ни за что не разъехаться) дорога, явно издеваясь, то взмывала вверх, то круто падала вниз, во время этих спусков и подъемов описывая вокруг скалистых выступов зигзаги, которые и у космонавта могли вызвать головокружение и тошноту. Обливаясь потом, я бешено рулила, еле сдерживаясь, чтобы не закричать: «Разбудите меня! я сплю! это не может быть правдой!»
На десятом километре жуткой трассы я не выдержала и начала притормаживать, а потом и вовсе остановилась. Обочин там не было, так что даже стоя вплотную к скале, я занимала целую полосу. Впрочем, разметки не было тоже. Как и ограждения у края обрыва. Я уронила голову на руль и разрыдалась от отчаяния, страха и отвращения к себе.
Через пять минут подъехал Нейл. Заглянул в салон, оценил ситуацию и полез в карман за сигаретами.
Я опустила стекло.
Хуже всего во мне то, что в стрессовых ситуациях я не поддаюсь ни на уговоры, ни на угрозы. Вообще ни на что. Всякая умственная деятельность прекращается, и я впадаю в ступор в ожидании момента, когда все неприятности останутся позади. Усилиями других людей или по прошествии времени — как получится. Так что я отлично знала — у этого парня нет шансов.
— До Като-Родакино три километра, — заговорил Нейл, глядя не на меня, а на дорогу, сосредоточенно дымя сигаретой.
Я всхлипнула, прижимая к глазам носовой платок.
— Это достаточно ровный участок пути, всего один крутой поворот.
Бесполезно уговаривать меня сдвинуться с места. Нужен вертолет, чтобы я опять оказалась в Рефимно или Аделиано-Кампо.
— От Като-Родакино до Ано-Родакино еще два километра. Подожди, не перебивай. Развернуться здесь все равно нельзя, сама видишь. Доедем до Ано-Родакино, там у меня есть приятель, я оставлю у него «Ямаху»...
— Ну и что? Зачем? Истерика уже набирала обороты.
— ...сам сяду за руль, — он указал на водительское сиденье моей машины, — и мы поедем дальше.
— Да? А обратно как? Обратно же все равно придется...
— Спокойно. — Он улыбнулся, не выдавая раздражения. — Обратно точно так же. В Ано-Родакино к нам присоединится Деметриос на «Ямахе», проводит нас до Селии, а там уж, извини, мы с тобой распрощаемся и двинем в обратную сторону. От Селии ты ведь сможешь самостоятельно добраться до Адели?
— От Селии смогу.
— Вот и хорошо. А теперь поехали. Три километра, потом еще два. Всего пять.
Забегая вперед, скажу: все так и вышло. Отзывчивый Деметриос, смуглый курчавый парень лет двадцати, с энтузиазмом вызвался проводить нас до ущелья Коцифи, что значительно дальше Селии. Устраиваясь за рулем «Ямахи», он беспрестанно цокал языком, издавал восторженные восклицания, перемигивался с Нейлом и улыбался до ушей. Когда же мы прощались, долго и пылко говорил мне что-то по-гречески — Нейл наотрез отказался переводить, — демонстративно прижимал руку к сердцу, порывался поцеловать мою руку и, пока я садилась в машину, кричал без умолку: «Андио, Елена! Исэ поли оморфи! Андио!» Дома я спросила Уранию, что это значит, и та, улыбнувшись, ответила: «Он сказал вам, мадам, что вы очень красивая».— «Так вот почему Нейл отказался переводить!» — «Нейл? Ваш приятель, который приходит сюда?» Я повернулась и встретила ее бесхитростный взгляд. «Мне нравится этот мужчина, мадам, — сказала Урания просто. — Он вам подходит».
Нейл вел машину очень аккуратно и все время разговаривал со мной. Но не как с маленьким ребенком, который боится идти к врачу, а самым обычным тоном. Ни словом, ни взглядом не упрекнул за мое недостойное поведение. А когда на обратном пути я принялась извиняться, только пожал плечами: «Мы не одни на этой дороге, так ведь? Во всех селениях, через которые мы проезжали, живут люди. Живут не один десяток лет. Ежедневно они пользуются этой дорогой и не видят в ней ничего ужасного. Но если любого из них взять и перенести на оживленный проспект в центре Москвы, думаю, ему будет еще страшнее, чем тебе сейчас. Это дело привычки, Элена. Вспомни, дорога на Превели тоже поначалу казалась тебе не самой лучшей».
Маленькая машинка то выписывала кренделя, имея справа отвесный склон, а слева крутой обрыв, то ныряла с горки вниз, то снова лезла вверх. От резких перепадов высоты закладывало уши. И хотя Нейл самоотверженно взял на себя все хлопоты, связанные с обеспечением моей и своей безопасности, до самого Скалоти я дрожала мелкой дрожью и поминутно закрывала глаза.
В какой-то момент в душу мне закрались подозрения.
— У тебя есть водительское удостоверение? Я имею в виду, право на управление автомобилем?
— Есть, есть, моя дорогая, — засмеялся он, прикусывая зубами сигарету. — И водительское удостоверение, и медицинская страховка, и даже место на кладбище неподалеку от моего дома в Хора-Сфакион. Вот за что я люблю автомобили — можно курить за рулем!
Ну и шуточки, помилуй боже!
Сразу после Скалоти начался плавный спуск в прибрежную долину, где я, наконец, получила возможность отдышаться и обратить внимание на пейзаж.
Дикая красота здешних мест поражает воображение. Кобальтовое небо с ватными клочьями облаков; асфальтово-серые, практически лишенные растительности скалистые склоны гор; обилие зелени на узкой полосе земли, отделяющей горный хребет от глубоких, тихих вод Ливийского моря; морское побережье с большими и малыми песчаными бухтами, дикими пляжами и изредка встречающимися признаками человеческого присутствия. Маленький белый домик среди олив — это если не церквушка, то таверна. Но чаще церквушка. Греки чрезвычайно религиозны. Две крошечные часовни возникли даже в ущелье Курталио-тико, каким-то немыслимым образом проклюнувшись прямо из тела горы.
— Мы подъезжаем к границе области Сфакья, — негромко проговорил Нейл, прервав мои размышления. — Она славится тем, что никогда не подчинялась иноземному правлению, а ее жители, в прошлом частенько промышлявшие контрабандой, считаются истинными критянами, потомками Зевса, кровь которых никогда не смешивалась с кровью чужеземцев.
— Вот почему ты живешь здесь.
— Да. — Он улыбнулся уголками губ. — Потому я и живу здесь.
Nowhere on the Earth there is a better place for living.
Собственно говоря, Хора-Сфакион — это даже не город. Так, небольшое поселение на южном побережье Крита, надежно защищенное кручами Белых гор. Однако оно является центром области Сфакья, а также бывшей цитаделью сфакиотов, самых непримиримых борцов с турецкими завоевателями.
В целом все, как обычно: беленые каменные стены, черепичная кровля, выкрашенные синей или коричневой краской деревянные двери и оконные рамы, тощие ушастые кошки, кривые узкие улочки, чистый воздух, смуглые черноволосые люди в простой одежде, с ясными внимательными глазами. Но, глядя на Нейла, можно было сразу понять, что он приехал домой. Он опустил стекло со своей стороны и прямо на ходу приветствовал практически каждого встречного. Кому-то просто кивал, с кем-то успевал перекинуться парой слов. Кажется, его знали все, от мала до велика.
— Это мой дом, — говорит Нейл, сворачивая в переулок, а оттуда во двор. — Хозяйку зовут Ифигения, хозяина — Костас. Тут же, с ними, живет их младший сын, Йоргас. У старшего, Яни, уже своя семья, жена и двое детей.
И точно, это его дом. Странно, но трогательно. Можно даже позавидовать. Ифигения, царственного вида гречанка зрелых лет, с высоко подобранными черными с сединой волосами, привычно целует его, словно собственного сына, задает пару вопросов, после чего поворачивается ко мне, целую минуту изучающе смотрит в лицо (ну чем тебе не свекровь?) и наконец произносит церемонно:
— Херо поли, Елена.
— Она говорит «приятно познакомиться», — подсказывает Нейл.
Я, кивнув, отвечаю:
— Спасибо. Мне тоже.
Хозяин и младший сын хозяина ведут себя так, будто ничего особенного не происходит. И правильно делают, ведь я всего-навсего приехала посмотреть работы мистера Бреннана и вовсе не собираюсь становиться членом клана.
Йоргас немного запоздал, мы уже перекусили козьим сыром, холодной телятиной и салатом с маслинами, выразили свою признательность и уединились в мастерской. С истинно греческой непосредственностью он ворвался к нам без стука (Нейл как раз начал раскладывать передо мной на полу серию рисунков, посвященных истории Средиземноморья), произнес без запинки целую речь и полез к Нейлу целоваться.
— Так принято между родственниками, — оправдывался тот со смехом, когда мы снова остались одни, — ничего такого, о чем ты подумала. Честное слово.
— Эти люди считают тебя своим родственником? Ты же просто снимаешь у них комнаты.
— Я давно с ними, Элена. Они привязались ко мне, а я к ним.
И вот я стою, смотрю на его картины, и по моей спине стекает холодный пот. Сказать, что они хороши, значит не сказать ничего. Я смотрю и не могу вымолвить ни слова. Смотрю и боюсь позабыть хоть что-то из увиденного в этой просторной светлой комнате с окнами на море. И дело даже не в том, что он мастерски играет цветом и превосходно чувствует форму (прямо скажем, далеко не каждое его произведение имеет сюжет, как таковой), а в том, что здесь присутствует подлинная магия — искусство погружения зрителя в мифологическое царство, которое каждый от рождения носит в себе самом. Созерцание его картин провоцирует нашествие бессознательного, перед которым современный человек, как правило, оказывается бессилен. Есть такие художники — Густав Климт, Макс Эрнст, Пол Клее; можно спорить о причинах их заслуженной (или незаслуженной) популярности или преимуществе одной техники живописи над другой, но не пасть жертвой колдовства нельзя. Юнг считал способность творить подобные образы одним из симптомов шизофрении.
"Тени утренней росы" отзывы
Отзывы читателей о книге "Тени утренней росы". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Тени утренней росы" друзьям в соцсетях.