— Это совсем просто, Элена. Потому что я полюбил эту землю.

— Но ты же чужеземец.

— Дальянис тоже был чужеземцем. Он прибыл на Крит из далекой страны Эпир.

— Ты человек другой расы. Ты кельт.

— Навряд ли при входе в царство Аида у нас потребуют паспорт.

Я не находила слов. Просто не могла. Он рассказывал мне об этом так, будто посвящал в свою тайну, сокровенную и страшную. Раскрывал мне смысл своей жизни. Он не говорил: «Я безнадежно болен, и доктора обещали мне всего один год». Напротив, слушая его, я все больше убеждалась, в том, что такие слова еще ни разу не прозвучали. Никто не считал его безнадежным. Он сам запрограммировал себя на перевоплощение в черного призрака Кастель-Франко. Это его сознательный выбор. Выбор гения и безумца.


Герой — тот, кто слышит и представляет в мире зов сверхсознания, которое проходит сквозь все творение, оставаясь более или менее бессознательным. Приключение героя представляет тот этап его жизненного пути, когда он достигает просветления — кульминационный момент, когда он, будучи еще жив, обнаруживает и открывает дорогу к свету по ту сторону темных стен нашего бренного существования.


Или я опять ошибаюсь?.. Но если он действительно тяжело болен, как же его родственники позволяют ему торчать месяцами на берегу Ливийского моря у подножия Белых гор и медленно убивать себя, проводя время в беседах с призраками, зарисовках с натуры, гонках на мотоцикле, ухаживаниях за одинокими женщинами... хм, да. Возможно, они правы. А возможно, их никто не спрашивает. Я-то уж точно не узнаю правды, потому что правда, которую преподносит мне Нейл, так искусно раскрашена во все цвета спектра, так щедро усыпана блестками и расцвечена гирляндами огней, что от нее воистину теряешь голову, хотя при этом она не перестает быть правдой.

Он возвращается, беззаботный и улыбающийся. Протягивает мне бутылку минеральной воды.

— Ну что, экипаж к взлету готов? Кстати, о монахах... Я вспомнил чудесную историю, ее любил рассказывать один из наших профессоров в Оксфорде. — Нейл сел за руль и завел машину. — Когда-то в далекой африканской пустыне стоял монастырь, который возглавлял знаменитый аббат. Из-за сильной жары и практически полной изоляции от мира монахи привыкли иметь на себе из одежды только широкополую шляпу. Все было прекрасно до тех пор, пока монахини, желающие превзойти монахов в святости, не приняли решения оставить город и по примеру святых отцов поселиться в пустыне. Однажды утром аббат прогуливался в одиночестве, повторяя про себя строки из Писания, и заметил вдалеке два странных силуэта. Это оказались две молодые монахини, направляющиеся прямиком к нему. В испуге он быстро прикрыл наготу большой соломенной шляпой и замер на месте. Монахини тем временем узнали безгрешного аббата и упали на колени. Одна принялась целовать его правую руку, другая — левую. Но в подтверждение репутации святого отца шляпа оставалась на своем месте. Это было чудо.

Я смеюсь помимо воли, и хорошее настроение возвращается ко мне. Это тоже чудо. Дорога петляет по склону горы, и внезапно перед нами открывается впечатляющий вид на бухту, лежащую далеко внизу, у подножия гор. Мы объезжаем ее по широкой дуге.

— Это бухта Суда, — информирует меня Нейл. — Видишь такие правильные прямоугольники? Там расположена база ВВС США. Отсюда они вылетали бомбить Ирак и Боснию. И пока длилась военная операция, американских солдат и офицеров с базы не обслуживали ни в одной из местных таверн.

— Ах да, ты не любишь американцев, — припоминаю я, возможно, не к месту.

— Нет. Не американцев. Я не люблю захватчиков. В наше время их часто называют миротворцами.

Пятиминутный аттракцион с разворотом на горной дороге, и вот мы движемся к монастырю Агиос-Иоаннис-Гувернетто, основанному в XVI веке при венецианцах. Хотя обитель названа в честь местного святого Иоанна, известного как Иоанн Отшельник, сам святой жил и преставился в пещере возле пустыни Кафоликос, куда Нейл пообещал сводить меня сразу же после осмотра Гувернетто. По его словам, туда ведет пешеходная тропа, по которой монахи, практикующие умерщвление плоти, таскали на себе камни для строительства монастыря Кафоликос в те времена, когда он еще был действующим.

— Но уверяю тебя, для любого городского жителя умерщвлением плоти является сам спуск и подъем по этой тропе.

Я посмотрела на него с любопытством:

— И далеко идти?

— Километра полтора. Преимущественно по вертикали.

Учитывая все обстоятельства, я решила посетить туалет. Отыскать его удается не сразу, к тому же он не идет ни в какое сравнение с туалетом монастыря Превели, так что, выходя оттуда, я чувствую не эмоциональный подъем, а скорее смятение.

По количеству посетителей Гувернетто также не может соперничать ни с Превели, ни с Аркади. В дни экскурсий, когда туроператоры собирают туристов со всего северного побережья и привозят сюда на громадных автобусах в строго определенное время, здесь, наверное, тоже не протолкнуться, но сегодня народу немного. На стоянке перед монастырем припаркованы всего три автомобиля, считая «пиканто», и мотоцикл.

Сидя на камнях, которыми вымощена площадь перед церковью Введения Девы Марии, Нейл зарисовывает карандашом ее фасад с изящной двухъярусной звонницей. Он сидит, скрестив ноги, пристроив блокнот на одном колене. Темные волосы свешиваются до переносицы.

Услышав мои шаги, он поднимает голову, но не поворачивается в мою сторону, как я ожидала, а замирает с раскрытым ртом. Минутная пауза, и затем:

— Ба! Ты только посмотри.

Смотрю — и что же вижу? Я вижу, как из-за угла монастырской церкви появляется тот самый секс-террорист, которого я принимала за итальянца, а он оказался американцем. Заносчивым американцем по имени Том. Тот маленький засранец, который лапал Нейла на тропинке, ведущей от пляжа к автомобильной стоянке, в то время как его дружки... Я стиснула зубы и уставилась на него глазами василиска.

Он не один. С ним девочка лет двадцати двух в джинсовом сарафане и белых спортивных тапочках на резиновой подошве.

— Нашему мальчику надоело играть в гея. Он решил поиграть в натурала. — Нейл чуть заметно усмехнулся. — Похоже, он нас не узнал.

— Или не заметил, — отозвалась я мрачно. — Не вздумай драться с ним.

Парочка исчезает в церкви. Проходит пять минут, и появляется девочка. Одна. Стоя на ступенях, она озирается вокруг с таким сосредоточенным и вместе с тем несчастным видом, что сомневаться не приходится — ей нужно в туалет.

— Поговори с ней, — шепчет Нейл, не поднимая головы.

— Что?

— Поди поговори с ней.

Черт! Кажется, у него есть план. И хотя его план мне не очень-то по душе, я понимаю, что любой другой может быть еще хуже.


Я найду тебя, Том.


— Не слишком близко ты его нашел, — бросила я через плечо, направляясь к церкви.

Подруга Тома тем временем спустилась по ступеням и сделала несколько шагов к цветочной клумбе, огороженной низким крашеным заборчиком.

Я останавливаюсь напротив входа в церковь и, прикрывая глаза от солнца, с восхищением разглядываю портал. Фотографирую его. Рассеянно перевожу взгляд на переминающуюся с ноги на ногу девушку. Душа моя исполнена священного трепета и любви к ближнему, поэтому я приветливо улыбаюсь и, как и следовало ожидать, удостаиваюсь ответной улыбки. Несколько жалобной улыбки, ну да ладно.

— Hallo! — неуверенно произносит девушка. Я отвечаю на ее приветствие, а затем добавляю с поощрительной улыбкой:

— Чудесно, не правда ли? Середина XVI века, венецианский стиль. А вы уже спускались в грот Аркудия? Он где-то неподалеку, по пути к проклятому монастырю Кафоликос.

От моей осведомленности девчонку бросает в дрожь. А может, ей уже совсем невмоготу. В конце концов, после обмена любезностями и впечатлениями от осмотра памятников архитектуры, она решается задать самый главный вопрос:

— Извините, а вы, случайно, не знаете, где здесь туалет?

Дело кончилось тем, что я отвела страдалицу в туалет, выдала ей бумажную салфетку, проследила, чтобы к ней никто не ворвался (задвижки на дверях отсутствовали как класс), а на обратном пути рассказала историю о проклятии монастыря Кафоликос. Разумеется, мы познакомились. Подругу Тома звали Мэдж.

Нейл уже закончил рисунок и поднялся на ноги. Стройный молодой мужчина в темных очках. Легкие светлые брюки прямого покроя полощутся на ветру. Я видела, как Мэдж окинула его взглядом сверху донизу и оценила. Я едва удержалась, чтобы не подойти и не поцеловать его небрежно прямо у нее на глазах.

— Привет, милая. — Нейл обращается ко мне, но смотрит на Мэдж. — Кого это ты привела?

Его низкий тихий голос и белозубая улыбка действуют на нее гипнотически.

— Это Мэдж, — говорю я, стараясь держаться непринужденно. — Она из Спрингфилда, штат Иллинойс. Представляешь, где это?

— Нет. — Он качает головой. — Не представляю. А вы представляете, где Голлуэй, очаровательная леди?

Мэдж морщит лоб, потом признается:

— Не представляю.

— Нас намело сюда со всего света. Как будто кто-то прошелся по карте метлой. — Некоторое время он молчит, глядя на распахнутые двери церкви, словно ожидая, когда же появится Том. — Это ваш мотоцикл там, на стоянке?

— Нет, — отвечает Мэдж после некоторых колебаний. — Мы приехали на «фольксвагене», я и мой друг. Мотоцикл — это... — она поискала слово, — слишком экстремально.

Нейл кивает. Сейчас он — образец респектабельности, если не заострять внимания на прическе. Дорогие часы, блеск золота... Уж какой тут мотоцикл.

Неожиданно мне приходит в голову, что девочка наверняка считает нас супружеской парой. Мы носим обручальные кольца, которые она уже успела разглядеть. Кольцо для Нейла я купила в Рефимно всего два дня назад. Он несказанно изумился — не столько тем, что я вообще купила это кольцо, сколько тем, что мне удалось не промахнуться с размером. Мне же это отнюдь не казалось подвигом, поскольку я привыкла думать, что дипломированный архитектор, в жизни не построивший ни одного здания, должен по крайней мере уметь точно определить линейный размер.

Наконец из церкви выходит Том. Вот он, собственной персоной — черные джинсы в обтяжку, майка с надписью «Reebok», на шее на шнурке болтается цифровой фотоаппарат в серебристом корпусе. Мальчик-мечта. Смуглый, отлично сложенный, всеми порами кожи излучающий здоровье и уверенность в завтрашнем дне. Он выходит, оглядывается в поисках подруги. Видит ее в компании незнакомых людей и решительно направляется в нашу сторону. По мере приближения шаг его становится менее твердым, на лице появляется выражение типа «ни хрена себе» и «о нет, только не это» в одном флаконе.

— Нейл? — выдавливает он через силу.

И переводит взгляд на меня, чтобы еще раз убедиться в том, что глаза его не подводят. Женщина та же. Вот влип. Ну и что теперь прикажете делать? Он косится на правую руку Нейла, в которой тот держит блокнот и карандаш, — на предплечье еще осталась желтизна, сменившая черные синяки.

— Привет, Том, — вполголоса произносит Нейл, не переставая слегка улыбаться углами рта, что делает его похожим на Хитклифа в исполнении Рэйфа Файнса из фильма «Грозовой перевал». — Приятно, что ты меня узнал.

Воцарившееся вслед за этим молчание чернее грозового неба, тяжелее камня. Бедняжка Мэдж не знает, что и думать. Все так внезапно переменилось. И, недоумевающе глядя на Тома, она пытается выяснить:

— Вы знакомы?

Вместо Тома отвечает Нейл:

— Встречались один раз. И даже, как видишь, запомнили эту встречу.

Чтобы не дать ему сказать лишнего, Том поворачивается к подруге:

— Ты нашла туалет?

— Да. Элен отвела меня. Том, я не понимаю... Ты чем-то недоволен? Что-то не так?

Он примеряет голливудскую улыбку.

— Все о’кей, детка. — Берет ее за руку. — Пошли, ты же хотела посмотреть грот Артемиды. — Прощается с нами кивком и подталкивает ее к воротам. — Увидимся, Нейл.

Мэдж оборачивается на ходу, виновато улыбается:

— Спасибо, Элен... рада была познакомиться... до свидания.

Итак, они спаслись бегством. Нейл провожал их взглядом и, судя по всему, обдумывал дальнейшие шаги. Я сорвала с него очки и заглянула в глаза. Ну, точно. Они горели от предвкушения забавы.

— Курой, — процедила я с угрозой.

Он поцеловал мою руку, отобрал у меня очки, водрузил их себе на нос и весело скомандовал:

— Вперед! Ты же хотела посмотреть грот Артемиды?..

Грот Аркудия в древности служил святилищем богини Артемиды, чьим символом является медведица (по-гречески «аркуда»). При византийцах там была устроена часовня Божьей Матери Аркудио-тиссы, и православные сложили легенду о том, как Дева Мария, обосновавшись на Крите, превратила языческую богиню в медведицу. Любопытно, что в гроте действительно находится купель с водой, взявшейся неизвестно откуда, и склонившаяся над купелью фигура большой медведицы, по сути, не что иное, как сталагмит.