Яна Перепечина - Теория большого взрыва

Ангелина быстро позавтракала, выбрала в обширном гардеробе Рины красивое изумрудного цвета платье, подкрасилась, взяла сумочку и отправилась на очередную выставку. Шляпа и солнцезащитные очки остались лежать на тумбочке. Солнца в этот день не было и нужды в них — тоже.

После рассказа Олимпиады Вивиановны Вадим долго думал, как начать разговор со своим другом. Не хотелось бередить его раны и причинять боль, а поговорить было необходимо. Но ничего выдумывать не пришлось. Александр Иванович сам позвонил тем же вечером и попросил:

- Давай встретимся.

- Конечно, - сразу же согласился Вадим.

Меньше чем через два часа они уже сидели тёмном зале небольшого кафе неподалёку от Курского вокзала.

- Мама тебе всё рассказала? - спросил Александр Иванович после долгого молчания, во время которого Вадим старательно делал вид, что ничего особенного не происходит.

- Не знаю, всё ли. Она мне рассказала, что Белла пропала и что её не нашли.

- Белка не пропала. Её убили. - Александр Иванович говорил внешне бесстрастно, но Вадим внимательным неравнодушным взглядом друга даже в полумраке зала увидел, как дёргается у него веко. Тот поморщился, на несколько секунд сильно зажмурился, потёр ладонями лицо и снова посмотрел на Вадима. - И я начинаю понимать кто и за что. Осталось выяснить совсем немногое. И потом мне будет нужна твоя помощь. Мне больше некого просить. Ближе тебя и мамы у меня никого нет. Но мама в этом деле, сам понимаешь, мне не помощница, - он слабо улыбнулся. И эта тень трогательной чуть виноватой улыбки напомнила Вадиму о прежних счастливых временах. На душе стало ещё тоскливее, чем после рассказа Олимпиады Вивиановны.

- Конечно, - кивнул Вадим, понимая, раз Александр Иванович просит о помощи, значит, нужно будет что-то, что выходит, как стало модно говорить «за рамки правового поля». И это было очень плохо. Вадим уже не был беспечным студентом. Он был офицером спецслужбы, но давно прошли те времена, когда было достаточным показать удостоверение сотрудника Комитета, чтобы перед тобой раскрылись если не все, то многие двери.

Теперь всё было иначе. И принадлежность к их организации сейчас не приносила пользу, а, скорее, мешала. Лишь немногие по привычке и инерции испытывали пиетет к осколкам Комитета, остальные же относились с пренебрежением или насмешкой. А некоторые и вовсе были подкованными настолько, что знали: за малейшее отступление от закона их сотрудников сотрут в порошок свои же. И эти некоторые своим знанием пользовались, не стесняясь.

Сам Вадим регулярно разбирался в многочисленных жалобах, поступающих на его подчинённых. К счастью, среди них почти не встречалась правдивых и серьёзных, всё больше выдуманных по глупости, сильно преувеличенных, а то и вовсе сознательно сфабрикованных. И приходилось выяснять все обстоятельства дела, проводить внутреннее расследование и разбираться. Времени, сил и нервов это отбирало так много, что иногда хотелось плюнуть на эту бесконечную бумажную волокиту и уволиться.

И теперь Вадим, конечно, понимал, что просьба Александра Ивановича о помощи может вылиться для него в огромные проблемы. Но его друг просил впервые в жизни. И он не мог ему отказать и приготовился нажить себе очередную головную боль, но не оставить друга с его страшной бедой один на один. Поэтому Вадим кивнул и ещё раз повторил:

- Конечно.

- Спасибо, - крепко сжал ему плечо его друг и начал рассказывать.

В тот вечер Александр Иванович сообщил ему такое, о чём Вадим, разумеется, слышал, читал в газетах и видел в передачах, посвящённых криминальным событиям. Но так близко он с этим не сталкивался никогда. И предпочёл бы не сталкиваться и дальше. Дело было таким грязным, мерзким и подлым, что хотелось выть от бессилия и ярости. Но его друг решил в одиночку справиться с этой махиной. И Вадим пообещал ему помочь.

- Как только я всё выясню до конца, я тебе позвоню, - сказал Александр Иванович, - всё расскажу, и мы разработаем план. Договорились?

- Договорились.

- Осталось совсем немного. Я уже знаю почти всё.

Они вышли из кафе, перешли по длинному тёмному подземному переходу Садовое кольцо и направились к никогда не спящему Курскому вокзалу. Скоро должна была уйти последняя электричка на Балашиху, и Вадим решил проводить друга. Ему назавтра нужно было рано вставать — работа, что б её! — но на душе было очень неспокойно и хотелось подольше не расставаться. Поэтому они долго стояли у постепенно заполняющейся пассажирами электрички, дождались, когда подняли к проводам пантографы, включили свет и заработали двигатели. Лишь после этого крепко обнялись, чувствуя себя заговорщиками и самыми близкими и родными людьми. Александр Иванович зашёл в вагон, сел у окна и помахал Вадиму рукой. Вскоре двери с шипением и хищным стуком закрылись, напомнив этим самым Валдайцеву, какое-то опасное животное, и электричка потихоньку набирая ход, поехала. Вадим шёл за ней, ободряюще улыбаясь своему другу, пока не кончилась платформа.

А на следующий день ему позвонили прямо на работу и незнакомый голос спросил:

- Валдайцев Вадим?

- Да.

- Вы знаете Вышинских Александра Ивановича и Олимпиаду Вивиановну?

- Да. Это мои близкие люди. Что с ними?

- Их сбила машина.

- Они живы?

- Нет. Нужно, чтобы вы опознали тела. Сможете?

Сердце разлетелось вдребезги, и на его месте появилась чёрная кровавая рана.

- Да, смогу, - ответил человек без сердца и стал записывать, куда нужно подъехать.

Они оба были сильно изувечены. Но он, конечно, не мог их не узнать. Родные лица выглядели чужими и равнодушными. Тёплые мягкие ладони Олимпиады Вивиановны, которыми она совсем недавно сжимала его руки на их маленькой уютной кухоньке, казались ледяными, а осунувшееся ещё при жизни лицо Александра Ивановича стало ещё бледнее. Вадим подписал все необходимые бумаги, узнал те подробности, которые ему посчитали возможным сообщить, и вышел на улицу.

День был серым, а вечер и вовсе выдался мрачным и безнадёжно тоскливым. Ветер озлобленно рвал в клочья тяжёлые тучи и полными горстями швырял в редких прохожих то ли дождь, то ли снег. Вадим подставил ему лицо и заплакал.

Организацией похорон занимались Вадим и приехавшая на несколько дней из Кирова дальняя родственница Вышинских, наследовавшая квартиру и то немногое, что имелось у них. Это была милая скромная женщина, очень горевавашая о погибших, благодарная Вадиму за помощь и предложившая ему взять из квартиры, что он пожелает. Валдайцев хотел забрать старого кота Синуса. Но тот уже обжился у соседки Вышинских, которую хорошо знал и к которой привык. Мучить животное очередной разлукой Вадим не стал.

Из всех вещей, бывших в квартире, он попросил только несколько фотографий и записные книжки Александра Ивановича. Родственница удивилась, попыталась всучить ему что-нибудь более ценное, но Валдайцев категорически отказался. Тогда она принесла в комнату три коробки с документами, Вадим просмотрел их и взял то немногочисленное, что было связано с Александром Ивановичем и Белкой.

На первый взгляд, почти ничто не показалось ему важным и нужным. Он ещё раз внимательно пролистал бумаги. Однако никаких записей, касающихся дела Белки, не нашёл. Это его не удивило. У Александра Ивановича была феноменальная память, многое он просто держал в голове, не нуждаясь в дополнительном подспорье в виде записей. Даже лекции и семинары когда-то вёл безо всяких конспектов. Как жаль, что Вадиму накануне гибели он рассказал далеко не все детали, пообещав, что подробности изложит, когда выяснит всё до конца. Вадим тогда ещё просил его быть осторожным. На эту просьбу Александр Иванович грустно усмехнулся и ответил:

- Они так обнаглели, что совершенно не ждут никакой опасности и считают себя неуязвимыми. Мне абсолютно ничего не угрожает. Я для них насекомое, о существовании которого они если и догадываются, то им это безразлично.

Он ошибся. Вадим был уверен: машина, сбившая его с мамой на следующий день, не была случайной. Александр Иванович и Олимпиада Вивиановна переходили маленькую улочку неподалёку от своего дома по наземному переходу. Всё происходило днём, но была плохая погода, люди отсиживались по домам, машину, сбившую пешеходов, намеренно или нет испачкали так, что не только номер, но и цвет её понять было затруднительно.

Тем не менее, через несколько дней сгоревшую машину, похожую на ту, что видели малочисленные свидетели, обнаружили в лесу неподалёку от Балашихи. Но это не помогло следствию. И хотя Вадим рассказал о Белке и её гибели, о расследовании Александра Ивановича и том, что он узнал уже очень многое и мог представлять реальную угрозу для преступников, дело так и осталось нераскрытым. Не помогло и удостоверение Вадима, которым он пользовался в крайних случаях, а тут не выдержал, махнул, чтобы обозначить свою пусть и косвенную, но всё же причастность к их «цеху». Милиционеры покивали сочувственно, побожились, что сделают всё возможное, но то ли силы их были невеликими, то ли желание, но дело с мёртвой точки так и не сдвинулось.

Вадим чувствовал себя от этого хуже некуда. Ему казалось, что он, не добившись правды, предал память близких людей. Сам не зная зачем, он тщательнейшим образом записал то немногое, что рассказал ему в последнюю их встречу Александр Иванович, и положил тетрадку с этой информацией в сейф на работе. Изредка он вынимал её, перелистывал и испытывал бессильную горечь, не способную ничего изменить и отравляющую жизнь.

Через полтора года после гибели хозяев умер кот Синус, о здоровье и самочувствии которого Вадим изредка справлялся. В живых из обитателей маленькой квартиры в Балашихе не осталось никого. Саму квартиру наследница из Кирова продала. За могилой она попросила ухаживать Вадима и даже пыталась всучить ему за это деньги. Он их, разумеется, не взял, а обещание не забывать могилку дал и выполнял его неукоснительно. Это было то немногое, что Вадим ещё мог сделать для своих друзей.

В первое время чувство вины, грызшее его с упорством злобной крысы, загнанной в ловушку, если где и затихало, так это на кладбище, под тёплыми взглядами Александра Ивановича и Олимпиады Вивиановны. Ему казалось, что они утешают и успокаивают его, прощая и отпуская всё, что томило его со дня их гибели. И даже белочка, бесстрашно прибегавшая к нему за орешками, стала казаться измученному горем и бессилием не склонному к мистицизму Вадиму добрым утешающим знаком. Всё плохое уже позади, - словно говорила она. И Александр Иванович и Олимпиада Вивиановна улыбались: живи, помни о нас, но не грусти...

Начинать изгнание неподходящей кандидатуры из памяти и не только Ангелина решила при помощи физической активности и внимания окружающих. Для чего направилась к Манежу, где в это время проходила заинтересовавшая её выставка, пешком. Высоченные каблуки она умела носить так, что засматривались на неё не только мужчины, но и женщины, которые, в отличие от представителей другого гендера, знали, что дело это нелегкое, и любовались Ангелиной, отдавая должное её изяществу, ловкости и высочайшему профессионализму. Сама она на восхищение окружающих только посмеивалась:

- Годы тренировок, - и продолжала ходить на каблуках, даря людям эстетическое наслаждение, а себе — хорошее настроение. Внимание к своей персоне она, чего уж греха таить, любила и относилась к этой своей маленькой слабости с ироничной снисходительностью, регулярно позволяя себе получать очередную порцию «допинга».

Вот и в то невесёлое по причине не только пасмурной погоды, но и растрёпанных чувств утро Ангелина шла по городу, прислушиваясь к жизнеутверждающему перецокиванию каблучков и своему пока ещё неопределённому настроению, и с любопытством поглядывая по сторонам. Она относилась к тем людям, которые любят жизнь во всех её проявлениях, которым всё интересно и никогда не бывает скучно. Эти особенности её характера не позволяли Ангелине долго грустить. И вскоре она стала улыбаться, сама не заметив, как это произошло.

Мимо спешили куда-то люди, проезжали машины и даже довольно многочисленные городские птицы, казалось, тоже торопились по важным и неотложным делам. И Ангелине было приятно от того, что у неё отпуск, ей не нужно на, пусть и очень любимую, но всё же работу, и можно идти на выставку, получать удовольствие. Вот она и шла, не спеша, улыбаясь себе и окружающим и разглядывая всё вокруг.

Наверное, если бы она бежала на работу, обвешенная сумками с тетрадями, по пути обдумывая многочисленные предстоящие дела, то ничего такого не заметила бы. Но неторопливая прогулка способствовала созерцанию, и взгляд Ангелины вдруг зацепился за машину, которую она недавно видела в дворе у Рины. Хорошая дорогая иномарка неторопливо, чуть ли не со скоростью пешехода, тащилась в крайнем правом ряду, иногда останавливаясь. Во время этих остановок из неё никто не выходил, и, постояв пару минут, автомобиль трогался дальше, то догоняя, то ненамного опережая Ангелину. Та подивилась странному поведению водителя, но как человек с чистой совестью да ещё средь бела дня в центре столицы в окружении сотен людей совершенно не обеспокоилась и продолжила свой путь.