Не хватило места в лодке только маленькой девчонке со смешными, торчащими в разные стороны косичками. Одета она была даже по скромным поселковым стандартам кое-как: коротенькое и застиранное платьице, вязаная, явно с маминого плеча кофточка. Колготки тоже были ей великоваты — на коленях висели гармошкой, а на попке болтались небольшим мешочком. Девочка все пыталась поставить ногу в старенькой сандалетке на борт лодки, но ребята каждый раз со смехом сталкивали ее обратно.

Однако сопротивление только разжигало девочку, она упорно продолжала штурмовать раскачивающуюся лодку, пока наконец не перевалилась через борт и не исчезла из поля зрения Олега. Впрочем, она тут же снова появилась — тот же Ромка Гвоздев, схватив ее, как лягушонка, за руку и ногу, перебросил обратно.

Лодка отчалила под радостный хохот и торжествующие крики «пиратов», оставшихся наконец-то в мужской компании. Но радость их — увы! — была преждевременной.

С живейшим интересом наблюдавший всю эту сцену Олег ожидал, что путешественница, с которой так коварно поступили, разразится обильными горючими слезами. Не тут-то было!

Ни слова не говоря, сумасшедшая девчонка вошла в ледяную воду — было только начало мая — и по-собачьи поплыла вслед за уплывающей лодкой. Подбородок ее был высоко поднят над водой, синие губы плотно сжаты. Олег пригляделся и узнал в отважной малявке Таньку, девчонку из соседнего дома. Дальше все произошло так, как Танька и планировала. Лодка вернулась, и мальчишкам, проклинающим на все лады надоеду, пришлось тащить ее домой — сушиться и греться. Их путь лежал мимо засады Олега, и он услышал, как Танька, стуча зубами, повторяла одну и ту же фразу:

— Ну что, поехали без меня?

При этом она с нескрываемым торжеством оглядывала хмурые лица своих спасителей… Прилипшие ко лбу пряди волос, худенькие ножки и задорно вздернутый носик, как ни странно, не безобразили девчонку. Даже, наоборот, делали ее похожей на забавного цыпленка, попавшего под внезапный дождик. Сердце Олега вздрогнуло и учащенно забилось…

С того дня на переменках он всегда высматривал знакомые косички, как правило, растрепанные и с развязанными бантиками. Однажды он даже подошел к их хозяйке и завязал оба бантика, чем вызвал дружный смех окружающих пацанов.

Ему нравилось в ней все — и как она бегала, сверкая исцарапанными коленками, и как скакала через прыгалку, и как играла в мячик. «Пацанка» Таня стала его первой детской любовью…

Однажды, вернувшись домой, он подошел к пианино, и его пальцы как будто сами собой побежали по клавишам. Получилось что-то быстрое, бравурное — как будто маленький грибной дождик сыплет с небес, а под его струями скачет взъерошенный желтенький цыпленок. Но на следующий день он заметил, с каким восторгом смотрит его избранница на взлетающего возле волейбольной сетки Ромку, и безотчетная радость в его душе сменилась такой же безотчетной грустью. И вечером черно-белые клавиши послушно откликнулись минорной мелодией…

Своих сочинений Олег никому не исполнял, всерьез опасаясь, что музыка выдаст его, что все вдруг догадаются о тех чувствах, которые он испытывает к этой непохожей на других девочке, умеющей так заразительно смеяться Ромкиным шуткам. Так сразу двое вошли в его детскую душу — любимая и счастливый соперник…

Впрочем, с Таней все было более-менее ясно. Он, Олег, любил ее безответной, безнадежной любовью. Что же касается Романа, то тут все обстояло сложнее. Роман явно отличал Олега от других ребят, часто заговаривал с ним — преимущественно на отвлеченные темы. И Олег тянулся к признанному вожаку поселковых ребят, одновременно побаиваясь его озорных, а порой и просто шальных выходок.

Убедиться в крутом норове своего кумира Олегу представился случай во время летних каникул в пионерском лагере. Обычно Олег проводил лето в деревне и, если бы не смерть бабушки, так бы и не узнал, почем фунт пионерского лиха.

Неприятности начались прямо со спортплощадки. Как Олег ни уклонялся от ненавистного волейбола, пионервожатая — грудастая энтузиастка «подвижных игр» — вытащила его из кустов на площадку, прямо под обстрел десятков насмешливых глаз. Некоторое время Олегу удавалось уклоняться от мяча, отсиживаясь за спинами товарищей по команде. Все были увлечены игрой, и даже соперники не замечали, что Олег хитро «сачкует». Но вот на подачу вышел Роман…

Ехидно прищурившись, он сильным, крученым ударом направил мяч в сторону замершего Олега. Тот взмахнул рукой и… «промазал».

— Семь — шесть в пользу левых, — объявил судья на вышке. Болельщики правых недовольно загудели. Кто-то услужливо подал мяч Роману. Олег похолодел…

Удар! Мяч, посланный рукой Романа, летел так стремительно, что Олег едва успел укрыться обеими руками. Кажется, он даже ойкнул от неожиданности. По крайней мере, зрители засмеялись, кто-то даже громко, издевательски зааплодировал.

— Восемь — шесть, — бесстрастно объявил судья. Пришлось Олегу самому отправляться за улетевшим мячом. И самому же перебрасывать его через сетку в руки своего мучителя. Роман по-прежнему стоял в правом углу своей площадки и злорадно, как показалось Олегу, ухмылялся…

«Все, — обреченно подумал Олег. — Сейчас врежет на полную катушку. И ведь знает, что я не умею. Специально перед девчонками выпендривается, пижон».

Олег даже глаза зажмурил от страха. В ожидании необычного зрелища замерли многочисленные болельщики обеих команд. И вдруг! Вздох разочарования пронесся по импровизированным трибунам… Подающий резко откинулся назад и сильно послал мяч… в самый краешек сетки!

— Переход подачи, — объявил судья. — Счет шесть — восемь в пользу левых.

Олег все-таки кое-как дотянул до конца встречи. Его команда, конечно же, продула, что, естественно, не прибавило ему симпатий лагерных аборигенов. И они дружно принялись наставлять на ум проштрафившегося новичка.

Да, с первых же дней пребывания в лагере Олег почувствовал на себе пристальное внимание всего коллектива, который то и дело напоминал ему о себе то мокрым лягушонком в постели, то колючкой на стельке кроссовки, то еще какой-нибудь мелкой пакостью. Одним словом, первая неделя каникул выдалась просто ужасной, и только к родительскому дню шансы Олега стали немного повышаться. По традиции, к приезду родителей готовили небольшой концерт, и Олег оказался единственным из всего лагеря, кто умел играть не на гитаре, а на настоящем музыкальном инструменте. Он с упоением погрузился в репетиции, радуясь тому, что пальцы его не слишком пострадали во время варварской бомбардировки волейбольным мячом.

…Однажды, репетируя свой номер, он сыграл сначала «К Элизе» Бетховена, а потом незаметно перешел к собственному опусу, который про себя называл «Цыпленок, танцующий под дождем». При этом юный пианист так увлекся, что не заметил появившегося Романа.

— Здорово, — услышал он откуда-то сбоку. Обернулся и вздрогнул: на подоконнике открытого окна сидел Ромка. Олег невольно сжался.

— А я залез хлебушка надыбать, — добродушно сказал Роман. — Гляжу, а ты тут играешь. — Он спрыгнул с окна и, по-спортивному косолапя, подошел к пианино. — Здорово у тебя получается.

Олег с удивлением воззрился на Романа — всегда подчеркнуто шумный, а порою и бесцеремонный, сейчас он держал себя просто и в то же время скованно. Приблизившись к роялю, Ромка протянул руку к клавишам, тронул одну и тут же отдернул палец.

— Та, первая, грустная, это что было?

— Бетховен, — настороженно сказал Олег. — А что?

— Вроде бы знакомая. А вторая?

— Не знаю, — замялся композитор. — Слышал где-то. Ну и запомнил.

Честно говоря, Олегу было приятно, что Романа заинтересовало его сочинение. Однако раскрывать свое инкогнито он не собирался. Тем более насмешливому, острому на язык Ромке. И вдруг…

— Жалко, что не знаешь, — вздохнул Роман. — Эта мне тоже понравилась. Мелодия, — он пошевелил пальцами, подыскивая слово, — какая-то очень уж… зрительная. Вроде как маленькая девчонка вдруг ни с того ни с сего развеселилась и давай скакать на одной ножке. А только что взахлеб ревела… Я даже одну знакомую вспомнил… Похоже очень.

Олег вздрогнул, инстинктивно пряча голову в плечи.

— Какую девчонку? — сдавленным голосом спросил он.

— Да Таньку нашу. Ну Лягушонка. Знаешь небось?

Олегу стало неприятно, что этот малый так непочтительно выражается по поводу его любимой.

— Никакого лягушонка я не знаю, — сухо возразил он. — Таню знаю. Соседка наша.

— Ладно, пусть Таня, — миролюбиво согласился Ромка. — Я ведь ничего против не имею. Девчонка свойская. Да ты сыграй еще чего-нибудь…

Олег снова заиграл свое. Роман внимательно слушал, угадывая.

— А вот это Волга наша течет. Широко, привольно. — В поток мерных, торжественных аккордов вплелись нотки тихой скоби, и Роман, вздохнув, пожаловался:

— Иной раз так на душе погано бывает. Хоть беги да топись.

Олег даже играть перестал от удивления. Честно говоря, ничего подобного от шумливого и напористого Романа он не ожидал. Может быть, поэтому-то и истолковал его слова по-своему.

— Ты что, влюблен? — тихо спросил он одноклассника.

— Я? — Роман удивленно вытаращился на Олега. — С чего ты взял? Да и… в кого?

— Ну, например, — Олег низко склонился к клавиатуре. — Например, в Таню.

— В Таньку-то? — Роман насмешливо хмыкнул. — Да она еще совсем маленькая. Вот у меня в спортшколе есть деваха. Знаешь, мы уже целовались. Только ты никому, засмеют. Иногда мне кажется, что я ее люблю. А иногда вроде бы совсем другую. Но эта совсем взрослая, ей двадцать, она наш тренер. Строгая — жуть! — У Романа даже глаза от восторга заблестели. — А насчет Таньки не переживай. Подрастет, я никому с ней ходить не позволю. Кроме тебя, конечно.

— Это я ей посвятил музыку-то, — вдруг признался Олег.

— Да я это и сам усек, — понимающе кивнул Роман. — Знаешь, а я стихи пишу. Но это тайна, ты никому.

Они проболтали до тех пор, пока не пришли девчонки из старшего отряда — накрывать столы к ужину. Когда пятый отряд строем вошел в столовую, Олег сел за свой столик, который он, единственный из мальчиков, делил с девчонками. На сладкое были песочный коржик и кисель. И то и другое Олег обожал, но донести до рта не успел. К нему подошел Стас Филиппов, правая рука Романа Гвоздева. Мальчишки заухмылялись, предвкушая развлечение. Стас опустил в кисель дождевого червяка и конфисковал коржик.

— Приятного аппетита, — засмеялся он. — Кисель с мясом, очень вкусно!

Но тут к столу неторопливо подошел Ромка, заглянул в стакан, посмотрел, как извивается на поверхности густого малинового киселя червяк, взял посудину, поднес к лицу Стаса и коротко произнес:

— Пей.

Пацаны удивленно притихли.

— Пей, — повторил Роман. — Пей до дна, Стасик.

— Ты что, Пеле, очумел? На своих?

Плотный широкоплечий парнишка, буравя Романа недобрым взглядом, стал подниматься из-за стола.

— А, Егор — весело сказал Ромка. — Ну что ж, давай выйдем. А кисель он потом допьет.

Егор обвел растерянным взглядом безразличные лица товарищей и опустился на место.

— Никто больше не хочет? — любезно осведомился Роман. — Тогда за дело. Пей, повар.

Стас разжал губы и, морщась от брезгливости, выпил.

— Приятного аппетита! — Роман поднял стакан, перевернул. — Молодец, чисто. — Потом повернулся к мальчишкам. — А теперь насчет дальнейшего, — он ткнул пальцем в Олега. — Хватит к нему цепляться. Олег — наш товарищ. И мяча он не боится, просто он музыкант, пианист. А пианисты руки беречь должны — понятно? И сидеть он теперь будет не с девчонками, а с нами, за нашим столом. Кому не нравится — пусть уходит.

Желающих, однако, не нашлось. Только обиженный Стас встал и демонстративно направился к соседнему столу.

Завтракал Олег тоже на новом месте. За завтраком стали обсуждать, чем заняться до обеда. Олег по обыкновению отмалчивался, но, когда Роман предложил пойти попутешествовать, горячо поддержал его. Он чувствовал себя стесненно в замкнутом пространстве пионерлагеря, где все было распланировано и подчинено строгому распорядку. Вот только выходить за территорию лагеря не разрешалось… Но стоило Олегу заикнуться об этом обстоятельстве, как вся компания дружно покатилась со смеху.

— Это для тех, кто ходит через ворота, — пояснил Роман. — А для нас…

Одним словом, ровно через полчаса они уже валялись в высокой луговой траве, разглядывая белеющие на опушке леса развалины какого-то старого здания.

— Это руины замка, — задумчиво сказал Роман. — Когда-то здесь жила прекрасная девушка. Она была такой красавицей, что множество отважных рыцарей скрещивали из-за нее мечи в яростных поединках.

Облака плыли в синем небе, над цветами кружили и гудели пчелы. Зажмурившись, Олег представлял себе жестокосердную красавицу, наблюдавшую из высоченной башни, как два рыцаря — «черный» и «белый» — сражаются за право обладания ею. Звенели, сталкиваясь, мечи, ржали лошади, бряцали доспехи… Очевидно, и Роману представлялось нечто подобное. Потому что он вдруг замолчал и, быстро вскочив на ноги, окинул взглядом разнеженные лица друзей.