— Боюсь, молодой человек, что случилось непоправимое, — сказал он, когда Олег выполнил его просьбу. — Похоже, что ее голосовые связки травмированы настолько, что о настоящем — вы понимаете, о чем я говорю, — пении, речи уже быть не может. Конечно, ваша подруга может продолжить учебу и даже получить диплом, но какое будущее ее ждет? Работа массовика в сельском клубе? Для девушки с ее внешними данными это, прямо скажем, неблестящая перспектива. Убедите вашу подругу взять академический отпуск. Возможно, за год у нее появятся новые интересы и она со временем сможет переквалифицироваться… Ну, скажем, в драматическую актрису или, на худой конец, стать манекенщицей.

Беднягу Олега точно обухом по голове хватило. Марина, которой педагоги в один голос сулили прекрасное будущее на оперной сцене, называли новой Неждановой, навек потеряна для музыки, для искусства? Его разум не в состоянии был смириться с таким ударом судьбы. Только спустя три дня он нашел в себе силы честно рассказать о своем разговоре с врачом.

К его удивлению, Марина восприняла это известие относительно спокойно. Только кровь вдруг отхлынула от ее и так не блещущих румянцем, впалых щек. Девушка и сама подозревала, что с горлом у нее дела обстоят плохо.

— Давай распишемся, — предложил он. — И будем жить как жили. Ты возьмешь академический отпуск, но останешься в Москве, со мной. В конце концов, что произошло? Жизнь все равно продолжается.

— Вот именно, — подхватила она. И, уже окончательно оправившись, подошла и вскинула обе свои руки ему на шею.

— Жизнь продолжается, — положив голову на грудь Олега, Марина прижалась к нему всем телом. — И главное, чтобы Олег Романов, музыкант милостью Божьей, занял в ней подобающее место.

На следующий же день, подав заявление об уходе из училища, Марина съехала из общежития в снятую для нее Олегом крохотную комнатенку. А еще через два дня сообщила, что устроилась работать дворником в один из прилегающих к училищу домов. И вскоре Олег с удивлением увидел, что все постепенно утряслось и их совместная жизнь вошла в привычную колею. С той только разницей, что встречаться теперь они стали не у него, а у Марины, и он, таким образом, незаметно для самого себя превратился в одного из тех, кого соседи называют приходящими мужьями и которыми буквально кишит Москва — ко всему привыкший и все испытавший, радушный и равнодушный одновременно город.

Так продолжалось вплоть до летних каникул Летом им пришлось ненадолго расстаться. Олег, чтобы немного подработать, поехал на гастроли с бригадой артистов филармонии. Исколесили они буквально полсвета. А когда Олег вернулся, Марины уже не было в Москве — уехала домой, к маме.

Первым побуждением Олега было рвануть в родное Бабушкино. Но занятия вот-вот должны были начаться, и он ограничился тем, что выслал Марине почти все заработанные деньги, сопроводив их отчаянным и страстным, наполненным упреками и объяснениями в любви письмом.

Так началась их переписка, на целый учебный год заменившая им друг друга, его уютный «кабинет», ее милую комнатушку в коммуналке на Герцена, 37.

Никогда до этого, да и после не доводилось переживать такого острого, буквально испепеляющего чувства одиночества.

Как-то в один из таких одиноких вечеров он возвращался с концерта Шнитке. Темнота вечера, рано опускающаяся на землю осенью, моросящий дождь, как будто навалились на плечи, пригибали к земле. И Олег ужасно обрадовался, когда на троллейбусной остановке его окликнул знакомый голос… Оказалось, что его догнала однокурсница Эля Белоусова. Молодые люди разговорились о последних вещах Шнитке, композитора, такого непохожего на своих современников. Олег слушал суждения Эли с большим интересом, который особенно возрос, когда речь зашла и о его, Олега, музыке.

— В твоих последних вещах столько благородного минора, — говорила Эля. — Наверное, правы те, кто считает, что художник, чтобы сотворить настоящее, должен много страдать.

Они так заговорились, что Эля сама не заметила, как троллейбус подвез их прямо к «общаге». Теперь Олегу ничего не оставалось, как пригласить сокурсницу на чашечку чая. Но они выпили не чая, а кофе, и Эля, взбодрившись, заговорила так, что Олег просто рот раскрыл — честно говоря, он забыл, что собеседница учится на теоретическом отделении. Внезапно Эля остановилась…

— Ну, мне пора, — она взглянула на часы, которые показывали уже два часа ночи. — Заговорились с тобой, и о времени забыли, — она встала.

— Куда ты? Поздно ведь, — Олег досадливо сморщился. — Метро уже не ходит. Разве что такси.

— Ну, ты можешь меня проводить, — она засмеялась, подошла к окну. — Ой, какой ливень. Вымокнешь, пока дождешься машину. Да ты не волнуйся, я пошутила насчет проводов, слишком уже холодно и мерзко. Да и я девушка взрослая и самостоятельная.

— Все равно, взрослая, оставайся, — засмеялся он. — Вахтерша уже и дверь давно закрыла на замок и спит сама где-нибудь.

— А как же ты? — спросила она. — Где ты спать будешь? К соседям пойдешь? Да они уже третий сон видят.

— Ну здесь еще целых три кровати, — поколебавшись, ответил Олег. — Устроюсь…

В том, что он проведет ночь с девушкой в одной комнате, Олег не видел ничего предосудительного — ведь они с Элей просто друзья. Он даже обрадовался ее присутствию, как если бы рядом с ним вдруг оказался, скажем, Роман. Вскоре же, однако, выяснилось, что он заблуждается, хотя и искренне…

— Пить хочу! — Эля привстала на своей кровати, потянулась к чайнику.

Олег тоже не спал, лежал с открытыми глазами. И он не мог не видеть, как обтягивает тело его гостьи ткань комбинации, как выпирают под ней груди, вырисовываются бедра. Да, Эле не надо было стыдиться своей фигуры. Что же касается Олега… Можно сколько угодно говорить с женщиной, но, оставшись с ней вдвоем в темной комнате, мужчина чувствует себя прежде всего мужчиной. И Олег ощутил прилив желания. Его самого это не удивило, ведь он привык к близости с женщиной… Но Эля, почувствовав на себе его взгляд, быстро юркнула под одеяло.

— Прости, Олег, я забылась, — сказала она. — Привыкла с девчонками в вашей «общаге».

Значит, поняла. Он отвернулся к стене, теперь уже прислушиваясь, как она ворочается с бока на бок, тяжело вздыхая. Так прошел еще час. Неожиданно Эля поднялась и села…

— Черт подери, — сказала она жалобным голосом. — Олег, ты спишь?

— Я не могу уснуть, — признался он.

— Вот и я тоже, — она удрученно развела руками. — Слушай, мы не дети. И мне кажется, это естественно, что мы хотим друг друга. Конечно, ты любишь Марину, да и у меня есть парень. Но одно дело любовь, другое — секс.

…Конечно, такого подъема — телесного и духовного — он не ощутил, но, надо отдать должное Эле, искусством предварительных ласк и поцелуев она владела в совершенстве. Умело доведенный до «белого каления», он поднялся и достал из тумбочки презерватив.

— Я не очень люблю эту штуку, — тяжело дыша, сказала Эля, — постой… У меня с собой есть противозачаточные таблетки. Может быть, так будет лучше? Они новые, не гормональные, отцу из Лондона привезли.

Он тоже не любил пользоваться «противогазом» и потому согласился. Эля выпила таблетку, легла.

— Подействует только через десять минут, — сообщила она. — Будь осторожнее.

Все, что произошло у них дальше, выглядело как приятная, хотя и сложная процедура. Эля ничуть не стеснялась своего тела, и ее опыт подогрел его страсть.

— В постели не бывает ничего безнравственного, — изрекла она в перерыве между ласками, — хорошо то, что нравится обоим.

— Ты замечательная, Элечка, — Олег расстроганно поцеловал славную девушку, думая о том, что в отсутствие Марины он всегда сможет прибегнуть к ее почти товарищеской помощи. А прекратить эту необременительную связь он всегда успеет…

Олег, подобно Роману, не страдал самонадеянностью. Но оказалось, что, еще раз понадеявшись на себя в ту ночь, он здорово просчитался. Оказалось также, что за минутную слабость ему еще предстоит заплатить такую высокую цену, которая ему и не снилась.

…Еще раз встретившись с Олегом, Эля сама вдруг прекратила эту связь. Более того, ранее такая приветливая, дружелюбная, стала избегать Олега, даже в коридоре стараясь незаметно проскользнуть мимо. И в столовой, когда он занимал ей место в очереди, демонстративно становилась в хвост.

— Небось опять в кого-нибудь втюрилась. — Олег долго не мог понять, что кроется за явной враждебностью бывшей подружки. — Вот и психует. Ну ничего, перед Элькой ни один нормальный парень не устоит.

Придя к такому «утешительному» выводу, Олег наконец успокоился и прекратил попытку наладить контакты с предметом своего мимолетного, как он думал, увлечения.

Но однажды… Зайдя на общую кухню, чтобы поджарить на ужин яичницу с вареной колбасой — его дежурным блюдом в последнее время, — он стал невольным свидетелем следующего разговора.

— Интересно, думает ли наш неприступный композитор признавать своего ребенка?

Он обернулся — две какие-то девицы, не замечая его, пускали дым в открытую форточку.

— Да, кто бы мог от него ожидать — умирал от любви к Маринке, а тайком спал с Элькой. Некрасиво.

У Олега задрожали руки, сковородка накренилась, и оба яйца, выкатившись из нее, шлепнулись на пол. Девушки обернулись и, смерив Олега презрительным взглядом, поплыли к двери…

…Только теперь он обратил внимание на то, что живот и бедра у его бывшей подруги раздались, а личико, наоборот, осунулось.

— Поздравляю, Эля, — сказал он, поймав наконец-то Элю в коридоре. — Материнство — великий дар природы. А когда твоя свадьба? Познакомишь со своим парнем?

— У меня никого нет, — Эля, закусив губу, опустила кудрявую головку. — Я тогда просто так сказала, чтобы ты меня не прогнал. Это будет внебрачный ребенок. А за поздравление спасибо, — она повернулась, чтобы поскорее уйти, но Олегу удалось заметить, что на глазах девушки блестят слезы.

— Постой, — он обнял ее за плечи. — Прости, я ведь не хотел… Не знал, — он обнял ее за плечи.

— Как же, не знал, — ехидно бросила проходящая мимо них однокурсница.

Пришлось отойти в сторону.

— Эля, все считают, что это мой ребенок, — сказал Олег, озираясь. — Это правда? Прости, но ты должна честно ответить. Для меня это очень важно.

— Правда ли это? — Эля еще ниже опустила голову, и слезы мелкими бисеринками рассыпались по паркетной плитке. — Не волнуйся, Олег.

Как будто камень свалился с души. Олег радостно обнял девушку, прижал ее к себе.

— Не волнуйся, — досказала она. — Хотя это и правда. Ребенок действительно твой. Но я тебя ни в чем не виню. Сама, дурища, виновата. Оказывается, таблетка была вагинальная, а я приняла ее орально. Но весь ужас не в этом, Олежка, — Эля снова горько заплакала. — Мама меня поддержала, только вот папа… Он очень переживает. Но из ребят я никому не говорила и не знаю, кто распустил эту сплетню, честное слово. Ты тут ни при чем, я сама воспитаю нашего мальчика.

— Белоусова, Романов, консультация уже началась.

Голос ассистентки профессора Белоусова напомнил Олегу, что его неприятности только начинаются.

Первым, кого он увидел, войдя в аудиторию, был профессор Белоусов. Элькин папаша стоял за кафедрой и в упор смотрел на опоздавших. Эля потянула Романа за руку, и они вместе опустились на одну скамейку.

— Ты вправе бросить меня, Олег, — шепнула Эля… — Но знай, что я всегда тебя любила…

— Белоусова, прекратите разговоры, — рассерженно рявкнул обычно спокойный «англичанин». — Что касается вас, Романов, то вы прямо сейчас можете покинуть аудиторию. Вам консультация не понадобится, потому что экзамен я у вас принимать не буду. И в экзаменационную ведомость вы не включены. А сейчас зайдите в деканат. Там вас обо все проинформируют.

Олег, буквально убитый услышанной новостью, поплелся в деканат. Но декан в ответ на его умоляющий взгляд только руками развел:

— Конечно, до экзамена мы вас допустим, но… сами понимаете. Нельзя же, батенька, так манкировать посещением! Белоусов утверждает, что и знания у вас на нуле. Мой вам совет: идите и готовьтесь… Авось смилостивится ваш англичанин.

Всю ночь Олег просидел над учебниками. И вопросы попались знакомые, так что по билету он ответил без запинки. Но когда пошли дополнительные вопросы, Роман понял, что Белоусов сознательно «валит» его.

— Этого же нет в учебнике, — не выдержав, возмутился он.

— Конечно, нет, — согласился Белоусов. — Но я еще на первой лекции предупредил ваш курс, что читать буду не по учебнику. Время идет вперед, многие сведения устаревают, много нового открывают ученые, в том числе и я. Кстати, моя программа утверждена в Министерстве образования и одобрена ректоратом института, где вы, молодой человек, имеете честь учиться. Но вы этого не знаете, лекций вы не посещали, и ничего, кроме «неудовлетворительно», я вам поставить не могу. Не имею, знаете ли, права, невзирая на ваши многочисленные таланты, о которых премного наслышан.