— Посижу, — охотно согласился Витек, — Самому интересно.

Элина готовилась к предстоящему с таким волнением, какое должно быть испытывает космонавт перед своим первым выходом в космос. Она ждала чего-то невероятного, она боялась, что повредится умом и учудит что-нибудь нехорошее — в окно выбросится, к примеру, такие случаи бывали. Хотя Витек предлагал пойти на дискотеку, чтобы в полной мере ощутить радости «трипа», Элина настояла на том, чтобы провести эксперимент дома. Вдвоем. Причем Витек должен оставаться сторонним наблюдателем и сам наркотик не принимать. Витек веселился от души.

— Ты как будто согласилась на медицинский эксперимент. Как мышь!

— Мыши на эксперименты не соглашаются, их принуждают — ответила Элина мрачно, разглядывая на ладони серенький и какой-то замызганный кусочек сахара, — Это надо разжевать?

— Лучше под язык положи.

— Фу. Мало ли какой заразный держал его в руках…

И все-таки она послушалась — не могла же она отступить в решающий момент — и положила кусочек сахара под язык.

Сахар оказался обыкновенным, сладким, быстрорастворимым. Пока Элина рассасывала его ей казалось, что Витек просто подшутил над ней… Хотя, зачем бы ему это?

— Что дальше? — спросила Элина, проглатывая сладкую слюну.

— Жди. Приход будет через полчасика где-нибудь.

— Долго…

— Ха! Какая нетерпеливая. Ну ладно, хочешь я тебе в следующий раз в ампуле принесу и уколю?

— Нет уж! Только колоть еще не хватало!

— Тогда жди. Зато кайф будет долгим, часов восемь, не меньше.

— Ой, мама.

— А может и больше… Ну чего бы нам с тобой поделать? В ящик что ли посмотреть?

— Да ну… Впрочем, можешь смотреть, только за мной следи.

Был поздний вечер, на улице стало совсем темно. Элина ушла от бубнежа спортивного канала «НТВ плюс» на кухню и встала у окна. Она смотрела вниз на желтые огни фонарей, на теплые окошки домов, на темную стену парка, простиравшегося через дорогу справа. Ей было грустно и не более того. Элина постояла какое-то время в ожидании чего-то, потом ей надоело и она решила испить чаю.

Она повернулась к плите. Протянула руку к блестящему боку чайника, и чайник вдруг поплыл от нее.

— Эй! — сказала ему Элина и попыталась ухватиться таки за ручку. Чайник достиг края плиты, помешкал, глядя вниз, но прыгнуть не решился.

— Ага! — победно воскликнула девушка и схватила его.

Чайник затрепетал.

— Чего ты боишься? — спросила Элина, глядя в серебряные с голубым отливом глаза чайника, которые вдруг наполнились слезами, — Разве ты не для этого создан?

Чайник молчал. Чайник смотрел скорбно и готовился расплакаться.

— Бедный, — пробормотала Элина, прижимая его к груди и не замечая, как заливает рубашку водой из носика, — Я же не знала, прости… Ты бы раньше…

Она не договорила, потому что поняла — раньше чайник никак не мог выразить своих чувств. Они были слишком чужими, слишком непохожими, чтобы полноценно общаться. Элина с ужасом поняла, что все эти годы, от самого рождения и до сегодняшнего дня — двадцать один год, почти двадцать два! — жила с закрытыми глазами, что она видела только внешний облик, но не истинную суть предметов. Хотелось плакать, и уже не только от жалости к чайнику, но и от жалости к самой себе. Потом вдруг сердце ее наполнилось эйфорией. Пусть двадцать один год жизни потерян без возврата, но какое же счастье, что хотя бы теперь она УЗНАЛА, она ПОНЯЛА! Ведь могла бы пройти вся жизнь целиком в унылых стенах из собственной невероятной ограниченности!

— Витька! — прошептала Элина, но тот разумеется, не слышал ее, он был поглощен футбольным матчем. Тоже еще! А ведь обещал приглядывать! Впрочем… Витька должно быть знал, что приглядывать за ней не придется. Что за глупости? Именно сейчас она, Элина, как нельзя более органична окружающему миру, именно сейчас она в полной безопасности.

Элина отважилась отвернуться от плиты и, все еще прижимая к груди милый Чайник, осмотрелась вокруг. И правда — они все смотрели на нее. Стол. Стулья. Микроволновая печь. Холодильник. Хлопал синим и красным глазами Кран над мойкой. В отличие от Чайника, все они были довольны своей судьбой, они любили Элину. Только Плита смотрела мрачно, и глаза ее из-под нависших бровей наливались кровью. Плита хотела Чайник, она любила мучить его, ей доставляло наслаждение слышать, как он пронзительно кричит, не в силах выдержать боль.

Элина изо всех сил пнула плиту ногой.

— Ну как? — спросила она тоном воспитательницы в детском саду, — Тебе приятно, когда тебе самой причиняют боль? Нет, я вовсе не хочу тебя мучить, иначе я стукнула бы тебя не тапочкой, а чем-нибудь потяжелее! Я просто хочу, чтобы ты поняла!..

В глазах Плиты сверкнула ярость, и она вдруг медленно, с тихим скрежетом начала отворять дверцу духовки. Элина замерла от страха, потому что там… за дверцей был вовсе не шкаф с противнями и сковородками, там была Тьма! Бесконечная, бездонная тьма!

Элина хотела бежать, но ноги ее приросли к полу. Она хотела кричать, но язык как будто распух, он заполнил собой всю ротовую полость и звуки увязали так и не сумев преодолеть эту преграду. Элина бессильно застонала. Тьма выплескивалась из жерла плиты, разливалась по полу, обволакивала ножки, корчащегося от страха и боли Стола, пыталась поймать отпрыгивающие от нее Стулья и подбиралась все ближе и ближе к Элининым ногам. Девушка судорожно всхлипывала от ужаса и завороженно смотрела на Тьму, которая готовилась схватить ее. Когда холодная и скользкая, как язык мертвеца, щупальца Тьмы, наконец, добралась до нее и крепко схватила за лодыжку, Элина каким-то невероятным усилием смогла вытолкнуть изо рта язык (Боже! Он свесился до самых колен!) и заорать что было сил.

Воздух вокруг нее сгустился и поплыл. Тьма наполнила кухню и потащила Элину в жерло духовки, внутри которой, где-то глубоко-глубоко разгоралось синее пламя. Девушка плавно оторвалась от земли и поплыла навстречу пламени медленно… медленно… потом все быстрее… быстрее, пока ветер не зашумел у нее в ушах. Она кричала от ужаса, пока могла кричать, потом из ее горла доносился только хрип. Предсмертный хрип. Пламя приближалось.

— Не сопротивляйся этому, — услышала Элина голос прямо у себя над ухом, — Отдайся ему. Ничего плохого не будет.

— Оно меня сожжет! — прошептала Элина, — Господи, спаси меня! Я не хочу умирать!

— Ты не умрешь, — сказал голос.

В тот же самый момент Элина с воплем ужаса рухнула в огонь. Это был не обычный огонь. Чудовищно горячий и безумно холодный, синий, красный, зеленый, черный. Он закрутил девушку в радужных водоворотах, понес куда-то, навстречу… Затаив дыхание и широко раскрыв глаза Элина смотрела как из огня складываются удивительные, яркие, необычайно прекрасные картины, как в сполохах самых невероятных, не существующих в природе цветов рождаются и умирают города, страны, эпохи… Картинки сменяли друг друга с невероятной быстротой. Элина пыталась запомнить их все — почему-то ей казалось, что это очень важно — но не смогла ухватить своим бедным жалким разумом и сотой доли всего… «Господи! — подумала она с ужасом и восторгом, — Так это все — так?! Неужели все так?!» Она не смогла придумать слова, объяснившего бы, что значит это «так», возможно, такого слова просто не было в человеческом языке. Конечно! Откуда же людям знать, как рождается и умирает Жизнь. Откуда им взять понимание этого удивительного, захватывающего дух действа. Они ведь не боги, они всего лишь песчинки, незаметные взгляду… Песчинки? Разве? Почему же она, Элина, вдруг сумела оказаться вне времени и над пространством, сумела увидеть и почти — понять?!

— Мы в Боге и Бог в нас… — пробормотала Элина, неожиданно по настоящему поняв эту старую истину. Она вдруг вся похолодела, потому что вдруг почувствовала себя на грани… На грани того, чтобы понять ВСЕ! Истину, которую искали много веков величайшие мыслители, ту самую Истину, найти которую не было надежды у тех, кто не умел искать двери… «Искать двери!» — подумала Элина и почему-то это тоже показалось ей очень важным.

Элина залилась слезами и изо всех сил прижалась к груди, сидевшего рядом с ней Витька.

— Я видела! Я видела! — бормотала она.

— Что? — спрашивал Витек.

Элина пыталась как-то объяснить ему то, что узнала, но у нее не было для этого слов. Она кусала губы, она изо всех сил напрягала мозг, полагая, что будет величайшим в истории человечества преступлением, если она, единственная познавшая Истину, единственная, допущенная к пониманию великого Божественного замысла, не сможет найти слов, чтобы рассказать об этом миру!

— Вселенные… Галактики… Бог… Вне времени… Он вне времени… Он — всюду! Он в прошлом и будущем! Времени вообще не существует… Это выдумка человека…

Витек с уважением смотрел в ее безумные глаза с закрывающими всю радужку зрачками.

— О как, — сказал он, — Да у тебя там, как я погляжу, веселье не хилое.

— Глупый! — Элина не чувствовала раздражения из-за Витькиной тупости и ограниченности, на нее снизошло нечто вроде просветления, она возлюбила весь мир, а вместе с ним и его обитателей. Всех до единого. И Витек больше не казался ей толстой, уродливой образиной, как и всякое создание Великого Бога, он был прекрасен!

— Ты хороший, ты очень хороший! — сказала Элина, и нежно погладила его по щеке, — Я тебя очень люблю! Ты даже не представляешь, как я тебя люблю!

Витек, конечно, не представлял, но он не мог не воспользоваться ситуацией.

— Может, пойдем потрахаемся? — предложил он.

Элина расхохоталась. За окном, где еще совсем недавно тускло светили сквозь серую морось фонари, кружились цветные вихри, иногда они просачивались сквозь щели и рассыпались по полу искрами. Мир изменился. Он стал совсем другим — он стал волшебным, интересным, радостным.

— Пойдем, пойдем! — воскликнула Элина.

В Витькиных глазах тоже кружились цветные вихри.

Утром не было никакого похмелья, вообще никаких негативных эмоций. Элина проснулась свежей и полной сил. Она помнила очень хорошо все, что было с ней начиная с того момента как она заговорила с чайником, заканчивая бурным сексом с Витьком. Элина лежала в кровати и с улыбкой вспоминал подробности. Смешно… Конечно, смешно… Но как же здорово! От воспоминаний о том, как она летела в жерло газовой плиты, в огонь — к смерти и рождению, до сих пор сжималось солнечное сплетение. «И что это было? — размышляла Элина, — Бред? Ну откуда у меня такой бред? Может быть, и правда, у меня случился прорыв в какие-то глубокие уровни мироздания?» Она так хорошо все помнит! В мельчайших подробностях! Это не могло быть просто бредом… А если даже и могло… В самом деле, это куда круче, чем просто смотреть сны. Да что там! Это как будто за несколько часов прожить целую жизнь! Жизнь полную волнующих приключений и удивительных открытий.

— Я чуть со смеху не умер, — рассказывал ей за завтраком Витек, — Стоит, вопит, смотрит на плиту, как будто из нее змея вылезла, и чайник к груди прижимает!

Элина смеялась вместе с ним.

— Твоя плита едва меня не слопала!

— Ну ты хоть поняла, что нельзя сопротивляться, если тебя куда-то повело. Надо знать, что ничего плохого тебе не будет и ничего не бояться.

— Я поняла. Но тогда мне было очень страшно…

— Хочешь еще?

— Хочу.

— Договорились. Только надо переждать какое-то время. Эта штука подряд не действует. Сейчас, сколько ее не слопаешь, ничего не будет. Только башка заболит.

— Да я сейчас и сама не стала бы! — возмутилась Элина, — Вдруг к ней все-таки есть привыкание!

— Физического нет, — сказал Витек тихо, — Но все равно каждый раз хочется снова и снова. Без этого в жизни чего-то не хватает.

Элина кивнула. Она это уже понимала.

Впрочем, если бы кто-нибудь сказал ей, что она «подсядет на кайф», ее возмущению не было бы предела. Как, должно быть, и всякий наркоман она полагала, что может соскочить в любой момент, тем более, что никакой физической зависимости от волшебного снадобья у нее как будто не возникало. Но очень скоро, спустя, наверное, месяца два или три, мир вне наркотика постепенно перестал для нее существовать. Физически она чувствовала себя вполне хорошо, даже когда долго его не принимала, но на нее наваливалась скука, плавно переходящая в депрессию. Все ее раздражало, она злилась, ругалась, швырялась предметами или лежала тихонечко на диване, отказываясь открывать глаза и лицезреть этот серый, глупый, унылый мир.

Все менялось, когда Витек приносил ей «марку» или «сахар», она тут же оживала, бурно радовалась была милой и общительной. Теперь ее зависимость от «друга и благодетеля» была практически абсолютной. И сам Витек и Элина знали, что теперь никуда она от него не денется и будет делать все, что он скажет. Стоит только показать вожделенное лакомство… Элина старалась об этом не думать. Ей было хорошо. Ей нравилось жить так, как она жила, и она даже не помышляла теперь о том, чтобы изменить хоть что-то.