Татьяна Ленина - Тернистый путь к себе

Но у судьбы были свои мысли по этому поводу.

В самый неожиданный момент, когда все вроде было бы хорошо и ничто не предвещало беды, позвонил Витькин кореш и сообщил, что на них был совершен наезд боевиков из какой-то группировки, про которую Элина даже несколько раз слышала краем уха от Витька, двоих братанов положили на месте, а еще четверых отправили больницу. И Витек сейчас в реанимации. И что с ним будет дальше, никому не ведомо.

Сначала Элина просто не поверила. Ну в самом деле, как это может быть, чтобы так внезапно… А потом ей стало так страшно, что едва не отнялись ноги. Она как будто вдруг протрезвела после нескольких месяцев бесконечного витания в облаках и поняла, что именно так — внезапно — все и бывает, а при Витькином образе жизни и подавно… Прижимая к уху трубку, Элина сползла по стене и плюхнулась на пол.

— Ты чего молчишь? — раздраженно спрашивал кореш, — Ладно. Некогда мне. Короче Прыгун в Склифе.

Прыгун — это Витек. Кликуха у него такая. Странная… Какой он прыгун, когда такой толстый? Впрочем, это из-за фамилии. Прыгунков его фамилия…

— Мне сказали, что Прыгнункова Виктора Сергеевича к вам положили, — мямлила Элина в регистратуре, — Он должен быть в реанимации… С огнестрельным…

К Витьку ее не пустили. Она сидела в приемном покое до позднего вечера, почти не двигаясь, глядя в пол. Она рассеяно слушала, как ей говорили, что Витька в очень плохом состоянии и вряд ли выживет. Она кивала, когда ей говорили, что лучше всего ей отправиться домой, и продолжала сидеть, как будто от того, что она находилась рядом с ним, могло что-то измениться.

Уже ночью кто-то из братков отвез ее домой. Элина не раздеваясь легла на диван и до утра смотрела в потолок. Когда тьма в комнате сменилась серыми предрассветными сумерками, она вдруг поняла, что больше никогда не увидит Витьку, никогда не увидит — живым. Его пухлую, розовую физиономию, его поросячьи глазки и кривую улыбку. Она больше никогда-никогда не услышит его грубого голоса, его тупых высказываний, его громкого, басовитого хохота, от которого стекла дрожали. Все… Все кончилось… Его уже накрыли простыней, его уже везут ногами вперед по кафельному коридору в холодную комнату. Он умер.

До самого этого момента Элина и предположить не могла, как сильно к нему привязалась. Она не любила его, конечно нет! Разве можно любить такое существо?!. Но почему же… Почему же так больно? Почему же так горестно?

Похороны были грандиозными. Море народу. Море машин. Море цветов. Хоронили сразу пятерых. Всех на одном кладбище, в рядочек. Элина отказалась прощаться. Пока другие подходили к покойникам и прикладывались к их розовым от тонального крема лбам, пока друзья, приподняв связанные на груди веревочкой, окостеневшие руки, вкладывали под них пистолет рядом с иконкой, клали на плоскую гробовую подушку мобильник, клялись отомстить, — Элина стояла, комкая в побелевших пальцах платочек и крепко зажмурившись. Не могла она заставить себя посмотреть на Витьку — мертвого, ей казалось, что если она увидит его, в ней перегорит маленький, но очень нужный предохранитель и она сломается, навсегда.

Только когда гробы опустили в могилы, и первые комья земли глухо ударили о крышки гробов, Элина открыла глаза, и едва не ослепла от яркого света. Цветные круги поплыли перед глазами. «О, мне бы „марочку“, — внутренне простонала она, — Маленькую-маленькую, прямо сейчас… Тогда сразу бы все стало нормальным… Или, Боже мой, все стало бы хотя бы понятным!»

И в тот момент к ней впервые пришла мысль, что «марочку» ей дать больше некому…

О нет, Витюшины братки не оставили ее на произвол судьбы. Один из них тут же предложил Элине переехать к нему. Он смотрел на ее сверху вниз, несмотря на то, что был ниже Элины как минимум на полголовы, он смотрел с превосходством и чуть-чуть с презрением, в его глазах даже не было того жара, той грубой и низменной, животной похоти, с какой смотрел на Элину Витек… Ничего не было в его глазах.

— Я тебе что, переходящее красное знамя? — спросила сквозь зубы Элина.

Парень только хмыкнул.

— Смотри. Я тебе второй раз предлагать не буду. Все равно ляжешь под кого-нибудь, куда тебе деваться. А со мной тебе будет так же, как с Прыгуном. Обещаю. И наркоту будешь получать вовремя.

Элине хотелось его ударить, но инстинкт самосохранения победил.

— Пошел ты! — кинула она, развернулась и ушла.

Тем же вечером она собрала свои вещи и ушла из квартиры, захватив с собой, кроме того, что принесла когда-то с собой только кое-что из Витькиных подарков — шмоток, да косметики, и несколько фотографий из тех, на которых они были сняты вдвоем.

«Я ведь совсем его не любила, — удивлялась Элина, глядя на круглую, довольную физиономию Витька и утирая текущие по щекам слезы, — Ну разве что совсем чуть-чуть… Совсем-совсем чуть-чуть…»

И ушла она с чемоданчиком в ночь. В никуда.

Хорошо, хоть лето стояло. И было тепло.

Вечером после похорон Витька, Элина кое-как добралась до вокзала, сдала чемоданчик и сумку в камеру хранения, и уселась на лавочку — думать. Да, все-таки никуда не денешься, невозможно вечно плыть вместе с бурным потоком, рано или поздно всегда приходится думать, что делать дальше… Впрочем, думать иногда бывает уже слишком поздно. Бурный поток редко выносит на пологий бережок, чаще всего он кидает на скалы или приводит в тупик. Тупик — это когда ни вверх, ни вниз, ни назад, ни вперед. И одно гнилое болото кругом.

«Надо ехать домой, — решила Элина, — Ничего другого мне не остается. У меня нет денег, нет прописки, нет друзей. У меня нет ничего! Ничего кроме гнусного жизненного опыта и тяги к чудесным видениям… Надо же, тот урод решил, что я законченная наркушка! Что я за дозу пойду на все!»

При мыли о «чудесных видениях» сделалось совсем тоскливо. Элина закрыла глаза, пытаясь припомнить особо захватывающие моменты, когда вдруг кто-то треснул ее по плечу.

Элина от неожиданности подскочила на месте и готова была уже разразиться гневной тирадой, когда вдруг признала в тощем и лохматом юноше, в камуфляжной куртке и с рюкзачком, своего бывшего сокурсника Диму Лазарева.

— Линка! — заорал бывший сокурсник, — Ты чего здесь делаешь?!

Элина через силу улыбнулась.

— Я билет пришла покупать. Решила в отпуск съездить к родителям.

— А чего сидишь?

— Да… не хочется что-то домой… А ты сам-то куда собрался?

Дима хитро улыбнулся.

— Да я тут не один. Мы с группой товарищей. По грибы собрались.

— А-а…

То ли мысли ее работали только в одну сторону, то ли Элина вспомнила, что во времена оны Димка любил проталкивать в массы растаманские идеи и вроде как даже участвовал в каком-то митинге на Арбате за легализацию марихуаны, по крайней мере, ей и в голову не пришло, что он едет за обычными грибами…

— Поганок наесться не боишься? — улыбнулась Элина.

— Да ты что! — Димка плюхнулся рядом с ней на скамейку, — Я уже года два их жую и ничего… Ты знаешь, надо только бледную поганку уметь различать, а так, по большому счету, особо ядовитых грибов больше и нет. Мерзкие они только на вкус.

— Ты как, институт-то закончил?

— А як же! Все путем! Подвизаюсь сейчас в одном театрике… Студия Максима Рюмина, знаешь?

Элина покачала головой.

— А ты как?

— А я… А я хреново, Димка. Неделю назад умер мой муж, его бандиты убили…

— Вау… — Димка крепко сжал ее руку, — Хреново, правда… совсем хреново… Слушай, Линка! — подскочил он вдруг, — Поехали с нами!

Элина посмотрела на него с изумлением.

— С вами?! Куда?! По грибы?!

— А чего? Тебе развеяться надо, отдохнуть… Тебя грибы жевать никто не заставляет, ты можешь просто так поехать. Хотя я, честно говоря, тебе бы посоветовал. В твоем состоянии самое оно.

— Но как же я…

— Ты не бойся! Я знаю, как выглядят нужные грибы, никогда еще не ошибался! И никто и наших не помер еще… Ты ведь билет до дома еще не купила? Поедешь через пару дней, какая разница!

Элина не долго сомневалась. В самом деле, что она теряет? Пусть тяжелый разговор с мамой отложится на несколько дней. А потом… Мысль о грибах тоже показалась ей интересной. Конечно, никакие грибы «кислоте» и в подметки не годятся, но все-таки… хоть как-нибудь… хоть что-нибудь…

— Хорошо, — сказала она, — Но у меня с собой чемодан. Куда я его дену?

— Да оставь ты его на два дня в храниловке, не тащить же с собой. Переоденься во что-нибудь поудобнее, а все остальное для жизни у нас есть.

Димка взглянул на часы.

— И давай-ка, в темпе. А то последняя электричка уйдет.

Они побежали в камеру хранения и добыли Элинин чемодан. Потом она поспешно переодевалась в туалете, потом они со всех ног неслись на перрон, где уже теряли терпение димкины друзья.

У Элины не было времени на то, чтобы остановиться, подумать и решить, что вся эта затея сущий бред, который к добру не приведет. Она пришла в себя уже в электричке, среди милейших, добрейших, и страннейших даже без всяких грибочков юношей и девушек. Всего их было восемь человек. Элина стала девятой.

Вот так в очередной раз ее жизнь завернула лихой вираж. Как будто злобный демон сторожил ее и начисто пресекал попытки как-то упорядочить жизнь. Все время кого-то подсылал… Вот теперь этот Димка… Конечно, во всем виноват Димка…

На самом деле поездка по грибы получилась совсем не плохой. По крайней мере, Элине никогда еще не было так весело и легко. Может быть, виноваты грибы, которые, как известно, способствуют дурацкому смеху?.. Впрочем, весело было уже в электричке. Должно быть, от предвкушения.

Ничто в этом мире не дается легко. В ближнем Подмосковье галлюциногенные грибы не росли. То ли их собирали до того, как они успевали как следует вырасти, то ли Димка со товарищи просто не знали нужных мест, по крайней мере поехали они в какую-то жуткую даль. На Московской электричке доехали до какой-то станции, где должны были сделать пересадку. Провели ночь прямо под открытым небом, в дремоте и философских беседах, потом досыпали в полупустой электричке, бесконечно долго трясшейся через какие-то кажущиеся непроходимыми леса. Потом брели от маленькой станции до какой-то деревни. Потом лазали на коленках по местами вытоптанному полю, рыскали в траве в поисках маленьких грибочков. Грибочков на поле росло много и были они самыми разными. И все до одного напоминали бледную поганку!

— Гриб требует к себе уважительного отношения, — поучал Димка, — Как только найдешь первый, обязательно меня позови.

Над первым грибом был совершен положенный магический ритуал. Элина съела его прямо с земли, откусив ножку. Гриб был жутко мерзостен на вкус, и ее тот час же едва не стошнило. Но она легла на землю — как полагалось — и мужественна прожевала гадостную кашицу, глядя в небо.

— Ну все, — сказал Димка, — Теперь грибы тебе сами в руки пойдут.

Он ушел копаться, а Элина по прежнему лежала на земле. Не хотелось вставать. Не хотелось даже тянуться за сумкой в поисках воды, чтобы смыть горечь во рту. Элина вдруг подумала, как было бы здорово, если бы она могла пролежать так вечно — раскинувшись на траве, глядя в небо, вдыхая сырой запах земли, чтобы по ней прыгали кузнечики и бегали букашки, чтобы постепенно они приняли бы ее за часть ландшафта, устроили бы на ней гнездышки, трава оплела бы ее, земля проникала бы сквозь ее кожу и смешалась бы с кровью, пустила бы в ней свои прохладные, вкусные, наполненные неторопливой силой соки. Вот если бы еще освободить сознание с помощью ЛСД, она смогла бы проникнуть тогда сквозь земную твердь, она смогла бы по настоящему почувствовать свое единение с землей, а не только представить себе, как это могло бы быть… Может быть, грибы подарят хоть частичку этих возможностей?

Элина поднялась и, как все остальные, стала ползать на коленках, копаясь в траве. С каждым найденным грибом она прибегала к Димке:

— Этот?

— Не-не, — отмахивался Димка, — Это фигня. Полезный гриб он совсем другой. У него ножка достаточно крепенькая, хоть и тонкая, и шляпка похожа на шлем. Ну вот посмотри…

Он добывал из травы очередной грибок. Элина смотрела на него и уходила ползать дальше. В итоге набрала она мало, чуть больше пятидесяти штук, что для «продвинутого торчка» составляло количество необходимое для одного приема. Другие собрали куда больше, целые пакеты! Должно быть, заготовки на зиму собирались делать…

Вечерело, когда решено было оставить работу и наконец заняться тем, ради чего предпринято было столь многотрудное путешествие.

Элина смотрела, как поганковидные грибы исчезают в жадных ртах и никак не решалась есть эту гадость… «Помру! — думала она, — Буду долго мучится, а потом помру!» Но в конце концов рискнуть пришлось. Когда-то она и ЛСД пробовать боялась… Вот дурочка-то.