Потом они мчались по ночным улицам и Элина вопила от страха и восторга… Потом оказались в каком-то парке, шел дождь, они открыли дверцы машины, дышали сладким ароматом мокрой травы, целовались. Элине было сладостно и бездумно. Потом они снова ехали… Элина не спрашивала — куда и зачем. Ей было все равно: лишь бы ехать, лишь бы с ним, лишь бы не кончалась эта ночь! Но не успела она оглянуться, как машина затормозила возле какого-то незнакомого ей подъезда.

— Зайдешь ко мне? — спросил Вадик деланно-безразличным тоном.

— Да, — ответила Элина и сердце ее оборвалось.

Решение было принято!

Пока они поднимались к нему в квартиру, Элина успела подумать, что поступает ужасно, что мама была бы сильно недовольна, если бы узнала, что она вот так, с бухты-барахты, практически с первым встречным, которого совсем не знает… Но потом она подумала, что любовь и должна быть такой — с бухты-барахты, слепо, не задумываясь ни о чем, как в омут… Кидаться в омут так же здорово, как нестись с запредельной скоростью по ночному городу. Разве не ради этого стоит жить?

Тем более, что она так давно мечтала о любви… Мечтала ощутить ту испепеляющую душу страсть, то ни с чем не сравнимое насаждение, которые живописались в тех романах в мягких и ярких обложках, которые вроде бы стыдно было читать, но которые все читали украдкой… Пока Вадик блуждал горячими руками по ее спине под свитерком, по бедрам под юбкой, пока он целовал жадными губами ее шею и грудь — Элина еще ожидала, что страсть будет прекрасна. Но потом наступило болезненное и острое разочарование, и Элина даже поплакала немножко, когда Вадик заснул, и посокрушалась о безвозвратно утраченной невинности. Но утром Вадик разбудил ее поцелуем и галантно подал хрустальный бокал с апельсиновым соком. И Элина подумала, что сокрушаться ей, пожалуй, не о чем. С Вадиком ей будет чудесно. Он — вполне достойный объект для первой любви.

На самом деле она влюбилась в него совсем не вдруг, не так, как героини романтических романов. Сначала ей просто нравилось проводить с ним время, по клубам, по тусовкам. Они представляли собой весьма красивую и колоритную пару… А потом Элина вдруг поняла, что просто не может без Вадика. Что считает часы и минуты до новой встречи с ним. Что живет — от свидания и до свидания. А в промежутках — не живет, а терпит и ждет. Но терпеть и ждать было даже сладко, пока она была уверена, что Вадик так же ждет встречи с ней, так же стремится к ней, как и она к нему… Пока она знала, что Вадик непременно придет и они проведут вместе очередной сказочный вечер.

К сожалению, сказка, как впрочем, всегда бывает со сказками, длилась не долго. Закончилось лето, вернулись с дачи Вадиковы родители, и жить в его квартире было уже невозможно. Возвращаться в общежитие к скрипучей кровати и тараканам не хотелось жутко, но на Элинино предложение снимать квартиру Вадик ответил:

— Что ты, кисонька, откуда у меня такие деньги?

Ну да, ладно, денег у Вадика в самом деле было не много, об этом Элина знала, но, ей казалось, что если они любят друг друга, если жить друг без друга не могут, то вполне могли бы и пожениться. Ничто, вроде бы, этому не мешало. Она часто себе представляла какая у них могла бы быть свадьба, как здорово они могли бы все разыграть, как красиво! Но почему-то Вадик о свадьбе никогда не говорил, как будто это просто не приходило ему в голову, а заговорить об этом самой Элине гордость не позволяла. «Ну и пусть! — в конце концов подумала она, — Когда-нибудь это все равно случится!»

О том, что что-то не так, Элина поняла, когда Вадик наотрез отказался знакомить ее со своими родителями. С тех пор, как те вернулись с дачи он ни разу не пригласил ее в гости, да и вообще они стали меньше времени проводить вместе. Элина скучала и страшно злилась, когда Вадиков мобильник сообщал о его недоступности, однажды она презрела запрет и позвонила ему домой. Какой-то слегка испуганный женский голос подозрительно спросил ее, кто она такая. У Элины замерло сердце и она бросила трубку.

«Не может быть! — подумала она, — Нет, этого никак не может быть! Это его мама».

Оказалось — не мама… Вадик жутко рассердился, когда узнал, что она звонила ему домой.

— Если я запретил тебе это делать, значит ты должна была меня слушаться! Не лезь, куда тебя не просят!

Элина едва не задохнулась от возмущения.

Как в дурацкой рекламе про спрайт, она вскочила из-за столика кафе, плеснула в лицо изменнику минералкой, ударила его перчаткой по щеке и гордо ушла, хлопнув дверью.

«Пропади ты пропадом! — думала она, направляясь к метро, — Знать тебя больше не желаю!»

Она держалась всю дорогу, но потом, когда пришла в свою тихую обшарпанную комнатку, села на кровать и разревелась. Тошно было невыносимо, хотелось собрать чемодан и ухать домой, к маме. Ей вдруг опротивело все — и институт, и соседи по общаге, и весь этот чужой огромный город. Эта дурацкая вожделенная Москва! Элина проплакала половину ночи от жалости к себе, наутро не пошла в институт, потому что глаза были красные и лицо опухло. К вечеру навестить ее пришла Римма.

— Эй! Открывай! — вопила она под дверью, — Я знаю, что ты там!

Элине не хотелось никого видеть, но пришлось ее впустить. Римма, верная своим принципам, все равно не ушла бы.

— Что это с тобой? Похмелье? Может, за пивком сбегать? — спросила Римма, ужаснувшись ее опухшей физиономии.

— Ну что ты мелешь… Какое еще похмелье.

— А что случилось? Ну-ка, рассказывай. С Вадькой поссорилась?

— Ты откуда знаешь?

— Догадливая я.

— Догадливая… Ты, небось, знала, что у него жена есть.

— Что-о? — Римма округлила глаза, — Да ты что?! О-о!

Она вдруг расхохоталась, упав на кровать.

— Слушай, он жаловался как-то, что предки хотят его женить на какой-то уродине, дочке их влиятельных друзей. Но он-то говорил, что скорее удавится, чем женится на ней!

— Значит, ты знала!

Элине хотелось ее задушить.

— Да что знала?! Я же говорю, не собирался он на ней жениться! А когда у вас с ним закрутилось, я думала, все — любовь пришла, все предки побоку. Слушай, ну, может она и не жена… Так в гости пришла. Он сам-то что говорит?

Элина опустилась на кровать рядом с ней.

— Если она и не жена, то скоро все равно ею станет. Ну и хрен с ним! — махнула она рукой, — Пожалеет еще!

— Конечно, пожалеет, — согласилась Римма, — Где еще он такую девку найдет?

Она выдержала почти неделю. Тихонечко плакала ночами и просила вышние силы, чтобы Вадик раскаялся, понял, как он ее любит и вернулся. «Разве бросают таких, как я? — вопрошала она темноту, — Нет, я знаю, он тоже страдает, но не приходит из гордости. Ведь я его ударила».

В конце концов, Элина настолько убедила себя, что Вадик страдает без нее еще больше, чем она без него, что ей даже стало его жалко и однажды она таки решилась смириться и пойти к нему сама.

Она подошла к нему в институте, дождавшись, пока он останется один, и едва не заплакала от счастья, когда ей показалось, что Вадик действительно рад ее видеть. Как будто солнце вдруг выглянуло из-за туч и осветило ее золотым сиянием. Она сказочно хороша была в тот момент.

— Конечно, я люблю тебя, — говорил Вадик, гладя ее ладонь, — Я тебя очень люблю. Какое, в сущности, может иметь значение на ком там я женюсь? Ведь это не важно. Женитьба это такое официальное мероприятие, что оно может значить на самом деле?

— Все, — пробормотала Элина.

— Ну ты мыслишь, как древняя женщина, — вздохнул Вадик, — Я женюсь на Лерке, потому что так надо. По политическим соображениям. Ты знаешь, сколько бабок у ее отца? Нам с тобой такие деньжищи и не снились… Я сниму для тебя квартиру, буду к тебе приходить. Все как прежде.

— Ну да, только встречаться мы будем в тайне…

— В тайне. Ну так это же здорово. Море острых ощущений.

— Хотелось бы мне устроить тебе острые ощущения, — печально проговорила Элина, — Расцарапать тебе физиономию. Но не могу. Плохо мне без тебя.

— Мне без тебя тоже очень, очень плохо, — улыбнулся Вадик, повернул к себе ее лицо и нежно поцеловал в надутые губки.

Элина думала, что все будет как раньше, но, к сожалению, все уже было совсем по другому. Мало того, что им приходилось ото всех скрываться, так и квартиру Вадик не смог для нее снять. Говорил — нет у него на это денег. Может быть, врал… Больше не было поездок по ресторанам и клубам, были поспешные и унылые встречи в Элининой общаге. Все это было очень грустно, но Элина готова была смириться. Она уже совершенно не мыслила себя без Вадика, как будто приросла к нему «всей кожей с мясом», как говорила героиня фильма «Экипаж». Она была милой, она старалась не скандалить, хотя порой очень хотелось. Особенно когда Вадик лежал рядом с ней и сюсюкал по мобильнику со своей женой.

В такие моменты ей вспоминался эпизод из «Опасных связей» Стефана Фрирза, когда Вальмон-Малкович пишет письмо президентше де Турвель, используя в качестве письменного стола спину хихикающей проститутки. Элине очень хотелось видеть себя в роли президентши — нежной, чистой, любящей, соблазненной, обманутой и все равно любимой… Но отчего-то получалось, что снова и снова выступала она в куда менее завидной роли «письменного стола». А «президентшей» получалась жена Лера, избалованная дочка богатеньких родителей, студентка культурологического факультета МГУ и потомственная москвичка.

«Когда-нибудь я всего этого не выдержу!» — думала Элина. Ей так хотелось отобрать у него трубку и рассказать этой глупенькой дурнушке Лере, с кем на самом деле сейчас ее благоверный и чем занимается. Так и не решилась… Боялась идти «ва-банк», понимая, что после такого Вадик скорее всего с женой как-нибудь помирится, а вот ее бросит. И теперь уже навсегда.

Впрочем, как она ни старалась, это все равно произошло. По независящим от нее причинам. Но разве от этого легче? Напротив, тяжелее…

Вадик защитил диплом и буквально через неделю после этого заявил:

— Мы с Леркой уезжаем в Канаду.

Элине показалось, что под кроватью, на которой они лежали, разверзлась пропасть. У нее закружилась голова, неприятно зазвенело в ушах и мушки полетели перед глазами. Она решила, что в самом деле падает и судорожно схватилась одной рукой за простыню, другой за мягкую и горячую руку Вадика.

— Что с тобой? — услышала она откуда-то издалека, — Линуся, да брось ты… Не надолго, всего лишь на год.

— На год?! — одними губами пробормотала Элина, — Ты шутишь! Скажи, что ты шутишь!

Вадик покрывал поцелуями ее лицо и, кажется, едва не плакал.

— Я люблю тебя, я очень тебя люблю, но что же я могу поделать? Так надо. И потом — Канада! Такой шанс выпадает только один раз в жизни. Я напишу тебе… Я пришлю тебе приглашение… Ты будешь жить со мной…

Элина безумно расхохоталась.

— Ты думаешь, я такая дура, что поверю тебе?! Впрочем, ты прав… Я, конечно, дура!

Она закрыла лицо ладонями, в груди было так больно, что Элина испугалась, что сердце остановится прямо сейчас. Сначала — испугалась, а потом обрадовалась. «Пусть! Пусть прямо сейчас оно и остановится! Пусть я умру прямо сейчас! Господи, как же мне хочется умереть!»

Вадик еще что-то говорил, пытался ее в чем-то убедить, уговаривал. Элина слушала его и молчала. Она смотрела на него, старалась запомнить, впитать глазами его взгляд и то, как падает ему на глаза непослушная темная прядка, как он говорит, как он двигается, как он улыбается… Жаль только, что сейчас ничего романтического в нем не было… Разве только что-то жалкое и безнадежное.

Он уехал на следующий день и Элина провалилась в темный омут депрессии. Ей ничего не хотелось, она почти ничего не ела и не ходила на занятия, она часами рассматривала старые фотографии, сделанные на каких-то вечеринках. Вспоминала то, что было давно-давно… Тысячу лет назад, в их единственное счастливое лето.

Глава 3

Время в больнице текло медленно и лениво, но при этом уходило как-то очень незаметно. Три недели просочились водой между пальцев, не оставив после себя ничего кроме апатии и всепоглощающей лени. Все дни казались Элине одинаковыми, от рассвета, когда приходила медсестра с лекарствами и до позднего вечера, когда в палате гасили свет эти дни можно было расписать по минутам, монотонное и бессмысленное существование: завтрак, таблетки, капельница, обед, таблетки, вязкий и муторный дневной сон, блуждание по коридору из одного конца в другой — от фикуса к герани, сериалы по телевизору, который иногда включали в холле, ужин, таблетки, потрепанные книжки в мягких обложках, темнота, бессонница, таблетки… Такая жизнь завораживала и отупляла, книги сливались в бессмысленный набор фраз, фильмы распадались на череду раздражающе мельтешащих картинок, не было ни сил, ни желания ни думать о чем-то, ни вообще жить.