Ольховский обещал в скором времени развестись со своей старой женой и жениться на ней. Не похоже было, чтобы он лгал. Да и не было бы в том ничего особенного и странного — все эти деятели искусства, когда бес пинает их в ребро, бросают своих старушек и женятся на молоденьких. Почему бы Ольховскому не поступить точно так же? Что ему может помешать? Элина представила себя в великолепной квартире Ольховского и сочла, что она очень для нее подходит. У нее даже засосало под ложечкой от предвкушения, от острого желания поскорее поселиться в этой квартире.

— Элина Ольховская, — произнесла она, — А что, очень даже мило! Красиво звучит.

Сладостные картинки поплыли перед глазами против ее воли: Элина — под ручку с Ольховским на приемах, на вручениях премий, такая ослепительная, такая соблазнительная! Мужики раздевают ее взглядами и страшно завидуют Ольховскому, а тот смотрит на нее с обожанием и гордостью и нежно поглаживает по ладошке. Элина — принимающая гостей в своей роскошной квартире, Элина — в великолепном автомобиле, Элина — на дорогом курорте. Ну кому это все, как не ей?! Старой крысе-Ларисе?! Хватит с нее, она свое получила! Представив себе все, Элина едва не расплакалась от счастья. Осталось подождать еще совсем немного! Чуть-чуть! Самую малость!

Может быть, она была слишком уверена в себе?.. Может быть, Господь карает слишком уверенных в себе, поддавшихся греху гордыни? Почему Господь карал ее снова и снова?! Вот и с Ольховским она опять вляпалась, как с Вадиком, только хуже!

Однако Ольховский в самом деле выглядел таким влюбленным… Он, хотя и приезжал к ней всего два раза в неделю, но звонил каждый день и все время говорил, как он по ней скучает… И потом — он ведь снял для нее квартиру и практически содержал (мамины деньги к тому времени почти иссякли), а то, что роль в новом фильме известного режиссера ей так и не досталась, так это не его вина! Фильм так и умер на стадии кастинга, потому как режиссер вроде как рассорился со спонсорами… или спонсоры разорились… или еще что-то там. Элина не особенно в это вникала. Какое это имело значение? Нет, это значит нет, и какая разница почему… Впрочем, Ольховский клялся, что все время следит за новостями кинобизнеса, чтобы при случае пристроить ее куда-нибудь. Вот, к примеру, тот же известный режиссер уже вынашивает новый замысел и, может быть… может быть даже очень скоро…

Элина верила. И ждала. Ждала роль. Ждала пока Ольховский уладит какие-то проблемы и разведется, наконец, с женой. Ждала и ждала, скрашивая скуку и одиночество мечтами о прекрасном будущем. В самом деле, скучала она ужасно. Денег у нее явно было не достаточно, чтобы гулять по дорогим магазинам или развлекаться, Ольховский давал ей мало, хватало только на то, чтобы оплачивать квартиру и кое-как кормиться. Налаживать отношения с бывшими подружками тоже не хотелось, потому что пока — на данном этапе! — истиной было то, что говорили они. Элина скучала без выдумщицы Риммы, но решила мириться с ней только тогда, когда станет, наконец, женой Ольховского и получит все то, чего хотела.

…Все кончилось, когда Элине окончательно отсточертело это бесплодное ожидание. Четыре стены. Телевизор. Книги. Тупое безделье. От безделья можно сойти с ума куда скорее, чем от тяжелой работы. Элина была уже готова спросить своего обожаемого Ольховского — доколе?! Доколе у него будут эти непонятные «проблемы», из-за которых он не может развестись со своей крыской-Лариской (Элина так и не иначе величала законную жену Ольховского, которую сам он называл аристократически «Ларой»)? Доколе ей жить в этой убогой клетушке, тратя последние мамины деньги, вместо того, чтобы ей, маме, помогать? Доколе ей довольствоваться ролью жалкой содержанки, именно жалкой, потому что содержание Ольховский предоставляет ей весьма и весьма скудное?

Может быть, Ольховский, натура тонкая и чувствительная, понял по ее глазам, что терпению ее настал предел, потому что однажды он пришел к ней, что характерно провел с ней приятную ночь, а потом только, за завтраком, заявил:

— Я, девочка, больше не могу содержать тебя, и особенно платить за квартиру. Жена что-то начала подозревать… Впрочем, что там подозревать, она все о тебе знает, нашлись добрые люди, которые просветили… Так вот, Лара все знает, и… я вынужден…

Красноречие вдруг оставило его. Ольховский поглядел смущенно в широко раскрытые от удивления — пока еще только от удивления — глаза своей красавицы.

— Ну и что? — спросила Элина, не в силах выдержать эту паузу, — Хорошо, что она знает, ты ведь собираешься с ней развестись!

— Милая… — Ольховский посмотрел на нее, и почему-то теперь в глазах его, прежде — лучившихся мудростью и нежностью, в этот момент не отражалось совсем ничего: в самом деле, в них было абсолютно пусто!

— Милая моя девочка, ты должна понять. Мы с Ларой прожили почти тридцать лет, ну подумай, как я возьму и брошу ее? Тридцать лет — это слишком много… Хотя… Нет… Ты вряд ли сможешь понять… Ты только двадцать лет на свете живешь…

— Двадцать один, — прошептала Элина. — У меня тут был день рождения… А ты не пришел.

— Ну, двадцать один, — брюзгливо поморщился Ольховский. — Я ведь не о том! Мы с Ларой оба уже не молоды, и я и она… ну что с ней будет, если я ее брошу? В пятьдесят лет начинать новую жизнь тяжело…

— А я?! — воскликнула Элина, — Что со мной будет, ты подумал?!

— Ты еще так молода… И потом, я договорюсь, чтобы тебе оформили академический отпуск, вернешься на следующий год в институт, снова на третий курс.

Элина нервно расхохоталась.

— Ты не то говоришь! Я без тебя не смогу, Ванечка! Я тебя люблю!

Ольховский помолчал.

— Видишь ли, лапочка, в жизни всегда так… дерьмовая она штука, эта жизнь.

— Господи! Но ведь ты…

Элина вскочила, опрокинув табуретку, сжала ладонями виски, ей вдруг показалось, что голова сейчас разорвется, лопнет, что она не в состоянии пережить происходящее.

— Ванечка, неужели ты меня не любишь? Может быть, ты никогда меня не любил?!

Она истерически захихикала.

— И девчонки правы, когда называли тебя старым козлом?! Охочим до молоденького тельца?!

— Ну знаешь! — патетически воскликнул Ольховский.

Он изобразил оскорбленное достоинство и с гордо поднятой головой покинул сцену. Может быть, за кадром ему даже слышались восторженные аплодисменты.

Когда за ним захлопнулась дверь, Элина судорожно разрыдалась. Она носилась по квартире, пиная все, что попадалось ей под руку, с удовольствием колотя хозяйскую посуду, за которую предстояло расплачиваться Ольховскому. Она отбила кулаки и пальцы на ногах, наслаждаясь болью, и стараясь усилить ее по мере возможного.

Она вылетела на балкон и свесилась через перила. Второй этаж… Господи, ну почему ей всегда не везет?!

Было холодно, шел дождь, на улице разгорался очередной унылый серенький день. Люди под зонтиками спешили на работу, гудели машины, застрявшие в пробке, тяжелый смог поднимался над шоссе, мешаясь с запахом дождя, оседая на мокрых волосах, на лице, на тоненьком халатике отвратительной маслянистой пленкой.

«Я не хочу больше жить!» — подумала Элина и от этой мысли ей вдруг стало удивительно легко и спокойно.

«Я могу уйти из жизни прямо сейчас!»

Можно включить газ и закрыть все окна.

Можно вскрыть вены в горячей ванной.

Можно выпить коробочку снотворного.

Можно подняться на двенадцатый этаж этого вонючего бомжатника и прыгнуть вниз. Способов — миллион.

Элина сидела на кафельном полу балкона, подставив лицо каплям дождя, тряслась то ли от холода, то ли он нервного возбуждения и тихонько хихикала, как умалишенная. Хихикала от облегчения, от радости, он необыкновенного покоя, вдруг на нее снизошедшего.

Какое счастье, что всегда есть возможность уйти!

Когда она решила убраться с балкона, то была уже настолько замерзшей, что руки и ноги плохо слушались ее. Стуча зубами, Элина добралась до ванной, включила горячую воду, и пока набиралась вода, встала под струи обжигающего душа. Она согрелась и вымылась, потом высушила волосы феном, оделась в свою лучшую одежду, наложила яркий макияж.

— Господи! — воскликнула она, — Какая я красивая! Я просто невероятно, невозможно красивая! Вы ведь все плакать будете, будете локти кусать, когда увидите меня в гробу!

У нее на глазах выступили слезы, и как не жаль было макияж, она не могла остановить их. Она понимала, что никто не придет на ее похороны, что плакать и заламывать руки будет только мама… Мамочка! Элина всхлипнула и разревелась в голос. Как она могла помышлять о самоубийстве, идиотка проклятая! Следовало подумать о маме, прежде всего о маме, потом о себе!

Элина пошла в ванную и умылась.

— Ну и что же мне делать? — спросила она у своего отражения в зеркале, — Вернуться институт, где все обо всем знают, где все будут смеяться надо мной? Я не смогу… Просто не смогу… О Боже, что же мне делать?..

В самом деле, ей совершенно некуда было деваться. Ей нельзя было оставаться в квартире, нельзя было возвращаться в институт и, разумеется, никак нельзя было возвращаться домой — об этом у нее даже мыслей не было! Более того, она должна была все устроить так, чтобы мама ничего не узнала, самое главное не узнала бы о том, что она бросила институт. М-да, почему-то Элина только сейчас подумала о маме и о том, с каким трудом ей удалось пристроить ее во ВГИК, пришло ненужное, весьма запоздалое раскаяние за то что она так запросто, бездумно взяла и бросила его! Уничтожила, растоптала титанические мамины труды! «Господи, — подумала Элина, — Мама умрет, если узнает!»

Конечно… если бы Ольховский не оказался такой скотиной (все в душе Элины вскипело от ненависти) если бы этот старый, гадкий, потный, никчемный, бездарный старикашка не обманул бы ее, как последнюю идиотку, тогда… тогда конечно было бы все равно, что она бросила институт. Ее жизнь была бы налажена, и мама была бы счастлива… Если бы… Если бы… Ты и есть, Элина, настоящая идиотка! Глупая корова! Безмозглая дура! Ненавидеть нужно только себя! Злиться нужно исключительно на себя! Не хватило тебе одного Вадика, попалась снова на ту же удочку… Знаешь, как называют людей, которые не учатся даже на своих ошибках?..

Да, должно быть, стоило бы презреть свою гордость, пойти к ненавистному Ольховскому и заставить его устроить ее перевод в другой ВУЗ. Может быть, в какое-нибудь театральное училище. Наверняка, ему был не составило большого труда это сделать, наверняка, он не отказал бы ей в этом. Это следовало сделать не ради себя — ради мамы, ради всего того, что мама сделала для нее! Но… не смогла Элина переступить через гордость!

Она думала, думала, что ей делать, так и не придумала ничего, и решила отложить раздумья на потом. Квартира была оплачена еще на две недели, и Элина посчитала себя в полном праве какое-то время еще в ней пожить… Лишь бы только хозяева не заявились и не увидели бы устроенный ею погром! Да, надо вовремя смыться, чтобы все шишки полетели исключительно в Ольховского. Мелкая месть, ну да что делать…

Элина какое-то время побродила по квартире, проголодалась и решила отправиться в город, чтобы поесть и развлечься. Да! Ей совершенно необходимо было развлечься! Устроить себе маленький пир во время чумы, тем более, что терять уже абсолютно нечего!

Из денег Ольховского остались сущие гроши… Из маминых денег не осталось уже ни копеечки… Вот так! Помирать так с музыкой! Элина пересчитала свою наличность и сочла, что денег хватит на обед в недорогом ресторанчике и на бутылочку хорошего вина. «Да, — подумала Элина, — То что мне надо — это напиться. Как следует напиться!» Чего проще…

Она вышла из дома в пятом часу, уже смеркалось. Пошла в недорогой и довольно приличный ресторанчик, обещавший «салат-бар» с неограниченным количеством подходов всего за девять у.е., и с удовольствием покушала так плотно, как никогда еще себе не позволяла. Потом она купила баночку «джин-тоника» и отправилась побродить по городу. Прогулка — даже при наличии «джин-тоника» не была особенно приятной, дул сильный ветер и с неба сыпалась какая-то морось. Поэтому когда вдруг Элина наткнулась взглядом на призывно сверкающую огнями вывеску ночного клуба, то ноги сами понесли ее к гостеприимно распахнутым дверям.

Хмель слегка ударил ей в голову, ей хотелось танцевать, ей хотелось громкой музыки, веселья… Она заплатила за вход последние деньги, в кошельке осталась одна мелочь, но почему-то Элину это совсем не расстроило, и даже напротив. Чем хуже было ее положение, тем сильнее хотелось пуститься во все тяжкие. Погулять напоследок…

Глава 5

Дмитрий Дмитриевич, конечно, оказался прав, тот факт, что Арванцов поселил в отделении свою бывшую пациентку, произвел в больнице маленький фурор и породил новую, еще не затертую, а потому особенно интересную тему для сплетен. Пациентка была молода и хороша собой, это добавляло сплетням романтизма и пикантности, — женский коллектив «Чеховки» дружно, хотя и не очень искренне осудил аморальное поведение Арванцова и выразил соболезнование его жене. Впрочем, застукать Андрея Степановича с Элиной не удалось никому, поэтому довольно быстро накал страстей подувял за неимением новой пищи для обсуждений.