― Мне тоже так кажется. Тогда все в порядке, не правда ли? За исключением того, что бедному Вильяму приходится много работать, приходя в гости!

― Ему это нравится. И спасибо большое за то, что вы ему это позволяете. Знаете, когда я погружен в свою книгу, я ничего и никого не замечаю вокруг. Я пытался спланировать работу так, чтобы быть свободным, когда у Вильяма каникулы, но так никогда не получается. Все лето я пишу и совсем не занимаюсь сыном. Ну что ж, пожалуйте в дом! Прошу сюда ― здесь ванная, вымойте руки чистой водой. Вильям, слетай наверх, принеси из аптечки бинты и пластырь, хорошо? Вот, а когда мы обработаем ваши порезы, тут и чайник подоспеет.

Вильям мгновенно вернулся, держа в руках бинт и пластырь, а затем исчез куда-то по своим делам. Я залепила царапины и вошла на кухню, где меня уже ждал гостеприимный хозяин. Фермерская кухня очень отличалась от моей ― длинная, с низким потолком и огромным камином в дальнем конце комнаты. Впрочем, готовили здесь на электрической плите, что стояла неподалеку. Два окна выходили на зеленые пастбища и холмы. Оба подоконника были завалены папками и бумагами, в расположении которых при ближайшем рассмотрении можно было обнаружить некое подобие системы. Посередине комнаты стоял чисто выскобленный стол, с одной стороны которого помещались гора вымытой посуды, солонка, масленка и полбутылки красного вина. Вся кухня имела опрятный рабочий вид ― кухня человека, занятого работой, но успевающего следить за собой.

На свободном конце стола стояли чайник и две кружки. Хозяин заварил чай и поставил передо мной круглую коробку с печеньем.

― Садитесь, пожалуйста. Молоко? Сахар?

― Только молоко. Спасибо. ― Я еще раз обвела глазами комнату. ― Что замечательно в таких вот старых фермерских домах, так это кухня. Самое просторное и солнечное помещение во всем доме. Вы топите камин?

― Почти каждый вечер, когда на улице не очень жарко. Вильям делает здесь уроки. Что касается меня, то я работаю в своем «кабинете» ― это небольшая комнатка, темная, как могила, с окном, выходящим на стену свинарника.

― Из всех комнат вы выбрали эту? ― поразилась я.

― Она больше всего подходит для работы. Вы никогда ничего не напишете, сидя перед окном, из которого открывается чудесный вид. Будете целый день смотреть на птиц и думать, чем бы вы могли заняться на улице. А так ничего другого не остается ― и вы работаете.

― Вы шутите?

― Ничуть. Тяжелую работу нельзя сделать, постоянно отвлекаясь. Устал ― отправился на короткую прогулку, проветрился.

― Как Баньян, который писал в тюрьме, да? Только вот у него не было возможности «проветриваться».

― Я думаю, его выпускали на прогулку время от времени, но он получил целых двенадцать лет, поэтому у него оставалось время и для работы.

― Для такого образа жизни подойдет любая тюрьма, так что вам повезло, ― засмеялась я.

― Знаю, знаю. Поэтому я так рад, что Вильям часто бывает у вас. Ваша тетя была очень добра к нему, и ее смерть стала для него настоящим ударом. Она прекрасно ладила с детьми.

― Я знаю.

― Тогда можете представить себе мое удовольствие, когда Вильям вернулся из Торнихолда и рассказал, что познакомился с вами и что вы ― просто потрясающая. Я цитирую.

― К тому же колдунья, не забывайте.

― Конечно! Я наслышан о том, как ваше прикосновение исцеляет больных хорьков.

― Мы просто дали ему пилюлю, приготовленную тетей. Вильям показал мне, где они лежат, и дал необходимые инструкции. Кстати, как вы справились с оставшимся лекарством?

― Замечательно. Хорек всего один раз прокусил толстую автомобильную крагу, когда я держал его. Вильям сравнивает ваши и мои способности лечить животных и, надо сказать, отнюдь не в мою пользу.

Я засмеялась.

― Похоже, Шелковый совсем выздоровел. А моя тетя часто занималась м-м… э-э… медициной?

― Да, конечно. С тех пор как мы здесь поселились, мы только и слышали, как люди называют ее местной целительницей. Вы вообще хорошо знаете эту часть Англии?

― Совершенно не знаю. Раньше я жила на севере страны, а здесь очутилась только потому, что тетя оставила мне в наследство Торнихолд.

― Видите ли, Вильтшир до сих пор живет старинными преданиями и поверьями. Вы, наверное, знаете, что ваша тетя всерьез занималась ботаникой и гомеопатией, выращивала у себя в саду целебные растения и поставляла их большой фирме в Лондоне. Однако, кроме этого, она всегда старалась помочь местным жителям, когда те просили. Поэтому ей довольно часто приходилось лечить животных окрестных фермеров. Все это очень хорошо подходило к репутации Торнихолда, и вашу тетю считали колдуньей. Доброй, конечно. Вы знаете, что Торнихолд издавна считается обителью колдуний?

― Правда? В нем действительно есть что-то притягательное, но дом колдуний? Я всегда представляла его такой маленькой темной избушкой без окон, с покосившейся грязной крышей и трубой, из которой валит черный дым… А Торнихолд ― прекрасное респектабельное поместье восемнадцатого века.

― Это так и есть. Но в середине девятнадцатого века туда переехала молодая вдова из главной усадьбы и занялась магией. Она прожила там семьдесят лет и умерла, когда ей было девяносто два. После этого Торнихолд унаследовал ее репутацию.

― Боже мой! Но, я надеюсь, она занималась там не черной магией?

― Нет, что вы. Бедная девушка была очень религиозна и занялась магией, только чтобы уберечься от влияния своего мужа ― председателя местного клуба сатанистов. Леди Сибил Сэнтлоу решила защитить себя и свой дом от происков дьявола. Она переехала в Торнихолд к управляющему, который женился на ее няне, и осталась жить у них. Сквайр Сэнтлоу неоднократно пытался вернуть ее домой, но, к счастью, скоро умер, и она стала жить спокойно.

― Ей повезло. Но вы ведь сказали, что она занималась белой магией?

― Она не имела к его смерти ни малейшего отношения. В местной хронике говорится, что «праздная и порочная жизнь привела его к раннему концу». Я думаю, это правда. Ему тогда было немногим более тридцати. Поместье перешло к племяннику, который если и заезжал иногда проведать тетку, то останавливался исключительно в Торнихолде. Главная усадьба сгорела в году, я думаю, тысяча девятьсот двенадцатом, а последний мужчина в роду погиб в сражении при Сомме. Поэтому старая леди Сибил ― к тому времени уже просто Джуди Сэнтлоу ― осталась в Торнихолде, продолжая охранять себя от дьявольских козней. Она умерла в тысяча девятьсот двадцатом году. Что такое?

― Нет-нет. Я подумала ― ее инициалы «С» и «Г», не так ли? Они также могут быть и инициалами моей тети. Недавно я нашла старинный рисунок, на котором изображен Торнихолд, и не знала, кто мог его нарисовать.

― Может быть, и леди Сибил. Тогда все молодые девушки баловались рисованием. Почему вы улыбаетесь?

― Я тоже училась рисовать. В школе. И как раз сегодня решила, что, когда закончу приводить в порядок сад, обязательно снова займусь рисованием и нарисую Торнихолд.

― Вот это настоящая преемственность!

― Только не говорите мне, что тетя Джэйлис тоже рисовала!

― Нет, все свободное время ваша тетя посвящала саду и растениям. Они ведь и привели ее в Торнихолд, когда она впервые приехала в Вестермэйнский лес собирать травы. В Торнихолде тогда жила престарелая чета, которая была не прочь переехать, а ваша тетя полюбила поместье с первого взгляда.

― Да, я припоминаю, она рассказывала мне об этом. Нет, спасибо. ― Последняя фраза относилась к печенью, которое он мне настойчиво предлагал. ― Еще чаю, если можно. Да-да, как раз. Спасибо. Вы говорили что-то о защите от происков дьявола?

― А вы никогда не обращали внимания на планировку Торнихолда? Сада, я имею в виду?

― Планировку? Огород и посадки лекарственных растений отделены от сада стеной, но что еще?

― Сад защищен от колдовства и черной магии. В западной части поместья растут можжевельник и тис, все поместье огорожено живой изгородью из ясеней, рябины и «святого» терна из Гластонбери. Старые деревья тоже были посажены с этой же целью. Ваша тетя много рассказывала мне об этом. Ее очень заинтересовала эта история, и она сделала все, чтобы оставить Торнихолд в первозданном виде.

― Трэфел, Джонсворт и анчар лишают ведьму всех злых чар, ― проговорила я.

― Откуда это?

― Надпись на горшке с сушеными растениями в «кладовой» моей тети. Значит, она охраняла дом от злых сил даже изнутри.

― Неужели? Впрочем, неудивительно. Она ничего вам об этом не рассказывала, не так ли?

― Историю Торнихолда? Нет, никогда. Она говорила только, что этот дом как будто создан для нее, и она его полностью принимает. Теперь я понимаю, что она имела в виду. Вообще-то я с ней очень мало виделась. Она навестила меня три или четыре раза, когда я была еще ребенком. В детстве мне часто бывало одиноко и грустно, и тетя всякий раз появлялась, когда я больше всего в ней нуждалась. Поэтому я привыкла считать ее феей, доброй волшебницей. Мы ходили гулять ― она показывала мне разные цветы и травы, рассказывала о животных и птицах. Однажды я спросила, не колдунья ли она, но тетя только рассмеялась. Мне всегда казалось, что она окружена каким-то магическим, волшебным ореолом.

«И теперь я понимаю, отчего», ― подумала я, но вслух говорить не стала.

― А где вы тогда жили? ― спросил Кристофер Драйден.

― Мой отец был викарием в шахтерском поселке на северо-востоке. Ужасное место, голое и мрачное. Потом меня отправили в школу в Лэйк-дистрикт, там было просто замечательно. После я проучилась год в университете Дюрхэма, пока не умерла моя мать. Там я тоже совершенно не была на природе ― денег не хватало на поездки в деревню, да и занималась я много. Потом умерла мама, и мне пришлось вернуться домой и ухаживать за отцом, так что несколько лет я вообще ничего, кроме угольных карьеров и кладбища, не видела. Теперь вы понимаете, почему Торнихолд кажется мне раем. Может быть, когда-нибудь мне и надоест одиночество и я заскучаю по обществу, но пока для полного счастья мне хватает вставать с птицами и ложиться, когда все в лесу замолкает. ― Я поставила пустую кружку на стол. Боюсь, моя рука немного дрожала. ― Извините. Вы слишком хороший слушатель, а когда долго живешь один, забываешь о правилах приличия и становишься болтливым. Так, значит, вы просто прогуливались у той каменоломни? А я решила, что вы пастух.

― Да, я совершал ежедневный моцион.

― Простите, значит, я отвлекаю вас от работы? В любом случае, мне уже пора идти. Спасибо большое за чай.

― Так скоро? Посидите еще. Уверяю вас, сейчас я все равно не могу ничего писать ― дошел до какого-то ступора в сюжете. Теперь я могу оторваться от лицезрения свинарника, гулять, разговаривать. Вся работа совершается в подсознании. Посидите же еще.

Он говорил очень убедительно, но веселые искорки в его глазах приводили меня в страшное смущение.

Неуверенно я начала:

― Спасибо, вы очень добры, но мне действительно пора. Надо сварить ежевичное желе, я не могу оставлять ягоды до завтра. А Ходж ― это кот ― голоден и ждет ужина. Уходя, я закрыла дверь, и теперь он не может попасть внутрь.

― А зачем вы закрываете дверь в такой глуши? По-моему, здесь никто этого не делает.

― Я знаю, но… Наверное, это еще по старой привычке.

Он быстро взглянул на меня:

― У вас были неприятности?

― Нет-нет, ничего подобного. Только… вы знаете миссис Трапп? Из дома привратника?

Что-то слегка изменилось в его лице. Словно рябь пробежала по поверхности воды.

― Знаю.

― Моя тетя иногда нанимала ее для помощи по дому, поэтому поверенные попросили ее подготовить дом к моему приезду, и она… Одним словом, она знает мой дом гораздо лучше меня.

― И думает, что может уходить и приходить, когда ей заблагорассудится?

― Да. Но в деревне все так делают, правда? Входят без стука и все такое?

― Ну, до некоторой степени. Она и сюда приходила довольно часто, помогала, угощала нас своей стряпней, но я не могу работать, когда меня все время отвлекают, поэтому пришлось сказать ей об этом.

Я вспомнила о страхах Вильяма и о том, что он мне рассказал. Наконец решилась:

― Как вы к ней относитесь?

Кажется, в его взгляде скользнуло смущение.

― Как отношусь? Не знаю. Она всегда очень добра и…

― Но вы ей доверяете?

― О, конечно. Вы наслушались Вильяма, и у вас тоже разыгралось воображение. По правде говоря, каждый раз она приносит с собой разнообразные угощения, а повар она замечательный. Однако, знаете ли, сплетни, слухи…

― Сплетни?

Он нерешительно замолчал, потом улыбнулся:

― Ну, раз вы тут живете, вы еще не раз услышите эти рассказы от других. Дело в том, что наша милая Агнес пользуется той же репутацией, что и ваша тетя, то есть слывет здесь целительницей или, если угодно, колдуньей. Мне кажется, ей очень хочется, чтобы все именно так и думали. Поговаривают, что она дала своей матери лекарство, которое отшибло у старушки последние мозги. Я-то считаю, что все это выдумки, и Агнес ― абсолютно безвредное существо. Впрочем, никто ее не винит ― старуха была кошмаром для всей округи, а теперь стала тихая, как котенок. Качается в своем кресле у окна, улыбается и что-то напевает.