— Я никого не выдавала… — начала Ольга, но ей не дали договорить. Девица выскочила вперед и изо всех сил ударила ее в солнечное сплетение. У Ольги потемнело в глазах, она согнулась и опустилась на корточки.
— Aufstehen![1] — услышала она все тот же сипловатый голос.
Похоже, этот тип был неравнодушен к ее распущенным волосам, потому что он снова вцепился в них и, потянув вверх, поднял Ольгу на ноги. Даже при слабом свете, падающем из окон домов, было видно, как черные глаза Ольги зажигаются ненавистью. Казалось, стая бритоголовых только этого и ждала. Их лица исказила ответная ненависть — и их словно прорвало. Удары посыпались один за другим. Ольгу перекидывали по кругу, как тряпичную куклу, больно хватали и лапали, заламывали ей руки за спину, подставляя под удары кулаков ее беззащитное лицо.
— Слышь, Герман, ты только помаду ей не смажь, — издевался один, гнусно хихикая у нее над ухом.
— Всего лишь небольшая пластическая операция, — подхватывал другой, пытаясь нацелить удар в наиболее уязвимое место.
Ольга отчаянно уворачивалась от ударов. У нее не было времени даже на то, чтобы набрать в легкие воздуха и закричать. Визжала в основном девица в кепке — ей, видно, хотелось блеснуть перед парнями боевым задором. Она сделала Ольге подсечку, и та повалилась на землю, сильно ударившись головой об асфальт. Теперь они били ее ногами. Еще никогда в жизни Ольга не испытывала такую нечеловеческую боль. Ей казалось, она сейчас потеряет сознание. И вдруг она услышала знакомый лай. Она точно знала, это лаял Перс, огромный черный ньюфаундленд их соседей. Ольга собрала остатки сил и крикнула:
— Помогите!
Последнее, что она услышала, был пронзительный звук милицейского свистка…
Нет! Она никого не предавала. Либо их выследили, либо это сделал кто-то другой. Грязные скоты! Спасибо Персу — он спас ее, иначе бы они забили ее насмерть. Она смутно помнила, как соседка Жанна Константиновна с мужем принесли ее домой. Но вот что было потом — как приехала «скорая», как бабушка надевала на нее эту рубашку — память не сохранила. Бедная Капуля, как она все это переживет? Ольга даже не стала говорить ей, что ее раздумали отправлять на учебу в Париж — не хотела лишний раз волновать. А тут такое… Впрочем, теперь уже и расстраиваться нечего, во Францию она все равно не сможет поехать. С таким распухшим лицом ее и в самолет-то не пустят. Ольга замотала головой от досады и тихонько застонала. Ну почему, почему это все случилось именно с ней? Почему? И еще Мишель… Неужели он вправду ее бросил?
Мишель на самом деле был Мишей Левиным, студентом биологического факультета и ее тайным возлюбленным. По сложившейся давно традиции все студенты факультета романо-германской филологии называли друг друга на иностранный манер. Эта привычка пошла с семинаров по французскому языку, на которых ни слова не произносилось по-русски. В результате коридоры филфака были заполнены всякими Джонсонами, Никами, Мэри, Гретхен, Элен и Натали. Одна лишь Ольга так и оставалась Ольгой, потому что ничего французского для нее подобрать не смогли. Одно время ее попытались звать Хельгой, но это имя совершенно не подходило к ней, а кроме того, даже отдаленно не относилось к Франции. Другое дело с Мишей — его Ольга сразу окрестила Мишелем и так до сих пор и звала.
…Она не могла забыть его беспокойное, даже слегка брезгливое лицо в день их последней встречи. В тот дождливый день Ольга пришла в их домик для свиданий взволнованная и дрожащая. Обычно она сразу бросалась к Мишелю в объятия, и уже через минуту они оказывались в постели. Но в тот день Ольга, тяжело дыша, опустилась на стул, и хмуро взглянула на него из-под мокрой челки. Она всю дорогу бежала по лужам. На столе рядом со старой плитой-керосинкой горела приплавленная к треснутому блюдцу свеча. «Свеча горела на столе, свеча горела…» Они оба любили эти стихи Пастернака. «Скрещенья рук, скрещенья ног, судьбы скрещенья…» В комнате, как всегда, витал теплый керосиновый дух.
— Мишель, — сказала Ольга, — мне надо кое-что тебе рассказать.
Она встала и подошла к выключателю. Вспыхнула пыльная лампочка, осветив нехитрое убранство их «дома свиданий»: высокий платяной шкаф с мутным зеркалом, обшарпанный письменный стол со стулом, старый телевизор на тумбочке, проржавевший дамский велосипед и односпальную деревянную кровать. Собственно, только ею они здесь и пользовались.
— Послушай, Мишель, к тебе никто не приходил? — спросила Ольга, подняв на него свои испепеляющие черные глаза.
— Кого ты имеешь в виду?
— Значит, еще не приходили. Слава Богу.
Мишель все еще щурился от света. Весь его вид выражал недоумение.
— Отсюда, пожалуйста, поподробнее, — сказал он, расстегивая клетчатую рубашку, чтобы не терять время.
— Меня сегодня возили в КГБ, — без всяких предисловий мрачно сказала Ольга.
— Угу… Из-за поездки во Францию?
— Нет.
— А из-за чего? — насторожился Мишель.
— Из-за Лилии Штраль. Доигрались детки в войнушку.
Мишель застыл с рубашкой на одном плече.
— А ко мне-то это какое имеет отношение?
— А такое же, как и ко мне. Ты был там, значит, они могут тебя подозревать.
— Меня? — незнакомым высоким голосом переспросил Мишель и почему-то сразу стал застегивать рубашку.
Ольга еще никогда не видела его таким испуганным и жалким.
— Только не надо так волноваться, — сказала она, отвернувшись к окну. — Я думаю, они все-таки не знают, что ты был там. Я сказала, что ночевала у Лилии одна. Мне ведь это тоже ни к чему. Если они узнают, что мы ночевали там вместе… Знаешь, у нас на курсе недавно троих девчонок отчислили за аморалку.
Мишель широкими шагами подошел к кровати и со скрипом сел.
— Господи, зачем ты только меня туда затащила! — воскликнул он, потрясая растопыренными ладонями.
Ольга вспомнила, как в ту ночь он грыз зубами одеяло, чтобы не закричать от страсти. Серые пряди волос налипли ему на щеки, между прикрытых век виднелись белки глаз. Тогда они первый и единственный раз спали вместе на роскошной кровати с атласным одеялом. Свежий ветерок из окна теребил шелковую занавеску и приносил запах талого снега. Ольга всегда мечтала провести такую ночь… И теперь он говорит ей — зачем она его туда затащила!
Ольга поняла, что если даст себе волю, то это кончится большим скандалом: она разревется, надает ему пощечин, а он уйдет и напоследок хлопнет дверью. Поэтому она изо всех сил ущипнула себя за ляжку — это всегда действовало на нее отрезвляюще — и спокойно произнесла:
— Не бойся. Если они вызовут тебя, просто не сознавайся. Говори, что не был там. Можешь сказать, что ты вообще меня не знаешь. Из всех знакомых тебя видела со мной только бабушка, а уж она — кремень.
Мишель угрюмо кусал нижнюю губу.
— Соседи еще могли видеть, — озабоченно сказал он и почесал себя за ухом.
Ну да, соседи… Ольга вспомнила, как Мишель провожал ее домой — до самой квартиры, потому что так велела бабушка.
— Разве ж я не понимаю, самой небось семнадцать было, — сказала она Ольге, когда узнала про их свидания с Мишелем. — Мы с Валюшей моим тоже венца не дождались. Ладно уж, встречайтесь, любитесь — ничего не скажу. Только смотри, чтобы провожал тебя до самой двери. Мыслимое ли это дело девушке ночью одной по улицам шарахаться.
С тех пор Мишель доводил ее до самой квартиры. Потом они еще полчаса с ним целовались за лифтом — никак не могли расстаться. Однажды они так увлеклись, что страсть снова охватила их, хотя всего двадцать минут назад они еще лежали вместе в постели. Дело было зимой. Мишелю пришлось задирать ей шубу и юбку, стаскивать теплые рейтузы и колготки. Когда ему, наконец, удалось добраться до вожделенной горячей плоти, на верхнем этаже вдруг с грохотом тронулся лифт. Оба они вздрогнули, словно подстегнутые хлыстом, и Мишель торопливо проник в нее сзади, как будто боялся, что их спугнут. От неожиданности Ольга едва сдержала стон — ей пришлось укусить себя за мокрую варежку. Ей было стыдно оттого, что все это происходит в подъезде, что совсем рядом в своих квартирах ходят люди, умываются перед сном, смотрят телевизор. Но вместе с тем она еще никогда, никогда не испытывала такого острого возбуждения. Каждый раз, когда он медленно входил в нее, по всему ее телу разливалась нега. Это продолжалось целую вечность, пока внизу не хлопнула дверь лифта — и тогда они задвигались быстрее в своем смешном и нелепом танце. Мишель шумно дышал ей в ухо, пальцы его блуждали по самым потаенным местам ее тела, вызывая в ней целую бурю неведомых ранее ощущений. Они вместе оказались на вершине наслаждения — такое случалось с ними нечасто. «Ты прижал меня в углу, как барин служанку», — смеялась потом Ольга. «Да уж, королев так не прижимали, они могли об этом только мечтать», — улыбался в ответ Мишель…
— Будем надеяться, что соседи не видели, — сказала Ольга. — Другого выхода у нас нет. И вообще, нам пока лучше пореже встречаться. Вот потом, когда они поутихнут…
— Да-да, — перебил ее Мишель, — лучше пореже. Кстати, скоро сессия. Знаешь, я хотел тебе сказать, мне нужно сегодня вернуться к десяти. Отцу обещал. Я пойду, а ты чуть-чуть попозже тоже иди. Хорошо? — он бросил на нее взгляд, но тут же поспешно опустил глаза, словно обжегся.
— Ты даже не хочешь поцеловать меня на прощанье? — спросила Ольга.
Мишель замялся.
— Конечно, хочу. Иди сюда, — он уже стоял у двери.
— Нет уж, лучше ты иди.
Он скосил свои серые глаза куда-то в сторону и, не глядя ей в лицо, подошел.
Ольге ужасно не хотелось, чтобы он уходил. Не дожидаясь жестов с его стороны, она обвила его руками за талию, присела на кровать и уткнулась лбом ему в живот. Глаза ее защипало от слез — она так ждала, что найдет утешение в его надежных руках, когда спешила сюда по дождю… А он вдруг сделался словно чужим. Ей захотелось встряхнуть его, ударить — как прибор, в котором неожиданно что-то сломалось. Но она не стала этого делать — она ведь знала, где находятся аварийные кнопки. Сначала она боднула его головой в голый живот, потерлась об него волосами. Потом осторожно расстегнула молнию на брюках. Дыхание Мишеля тут же стало неровным. Ольга принялась поглаживать его сзади по ногам, затем выправила из джинсов рубашку. Она чувствовала, как он весь напрягается изнутри, и ей было по-детски приятно ощущать свою власть над ним.
— Ну не надо… — беспомощно промычал Мишель, и с этого момента она могла делать с ним все, что угодно.
Их ласки были смелыми и безоглядными — в любви они полностью доверяли друг другу. Они уже год были любовниками и почти каждый вечер встречались в этом убогом, пропахшем керосином домишке. Мишель брал у папы деньги на «мелкие расходы» и снимал его специально для этих встреч. Они почти никогда не зажигали тут свет, чтобы не видеть старых чужих вещей. Тела друг друга они все равно знали на ощупь — каждый изгиб, каждый потайной закоулочек. А в темноте можно было представлять все, что угодно, например, что они где-нибудь под балдахином в роскошном замке или у моря на разогретом солнцем песке. Если бы еще не этот навязчивый запах керосина… Он преследовал их с первых встреч. Ольга даже стала замечать, что у нее уже выработался рефлекс: как только она чуяла керосин, у нее сразу же просыпалось острое любовное желание. Мишель был первым Ольгиным мужчиной и все время старательно учил ее любви. Влюбился он в нее с первого взгляда, как только увидел в парке на скамейке худенькую девушку с огромными и печальными черными глазами. Это было в самом начале третьего курса. Мишель тоже понравился Ольге сразу. Он был умен и красив, ухожен и прекрасно воспитан. А может быть, она просто выросла, созрела — поэтому безотчетно хотела любви и откликнулась на первое же настойчивое предложение. Ему удалось пробудить в ней женщину — с ним она узнала, что такое настоящая страсть. А он рядом с ней чувствовал себя опытным и зрелым мужчиной, хотя лет ему было не намного больше, чем ей.
В тот день их телесная любовь была особенно бурной. Ольга словно сжигала в постели все свои неприятности и огорчения, ее плоть умело излечивала истомившийся разум.
— Мишель! О-о-о, Мишель! — едва не плакала она, гибко извиваясь в его объятиях. — Скажи, ведь ты… ведь ты меня любишь?
Но Мишель ничего не отвечал, делая вид, что увлечен страстью. А, может, он просто взахлеб пил из чудесного источника, подозревая, что больше уже к нему не вернется? Он будто хотел вылакать его жадным языком до самого дна! Кровать отчаянно скрипела под ними.
Тогда Ольга еще не знала, что обнимает своего Мишеля в последний раз…
На следующий день она поехала в городскую библиотеку готовиться к экзаменам. Настроение было хуже некуда. У бабушки ночью снова поднялось давление, Мишель вчера ее даже не проводил, сославшись на просьбу отца. Обычно в таких случаях, чтобы хоть как-то приободрить себя, она шла в ближайшую кондитерскую и покупала полкило самых дорогих шоколадных конфет (известно, что шоколад успокаивает нервы). Или крутилась перед зеркалом, приговаривая: «Оля красивая, Оля хорошая…» — в конце концов она не выдерживала и ее разбирал смех. Вот и сейчас, войдя в вестибюль библиотеки, она первым делом направилась к своему любимому большому зеркалу. Ей всегда казалось, что в такое зеркало — высокое, с резной золоченой рамой — могла смотреться какая-нибудь великосветская красавица перед балом. Ольга покрутилась, осматривая со всех сторон свою худенькую фигурку в джинсах и свитере. Затем придирчиво изучила скуластое большеглазое лицо, поправила челку, покусала губы, чтобы не были чересчур бледными… И вдруг она увидела Мишеля. В зеркале ей было видно, как он вышел из отдела картотек и теперь направляется к выходу. Она быстро обернулась и крикнула:
"Терпкое вино любви" отзывы
Отзывы читателей о книге "Терпкое вино любви". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Терпкое вино любви" друзьям в соцсетях.