Вайолет Уинспир - Терракотовые пески

— Вы хотите сказать, что надо довериться судьбе? Но предположим, что…

— Не беспокойтесь, дорогая. — В голосе его опять появилась слегка дразнящая нота. — Я знаю, вы боитесь, что пустыня — это то место, где мужчина навязывает свою волю женщине независимо от ее желания. Обещаю, что вы сможете уехать из Эль-Амары как только захотите.

— Независимо от воли принцессы?

— Принцесса не определяет вашу судьбу, Жанна.

— А вы, дон Рауль?

— Пока что я везу вас в Эль-Амару. Но повторяю: вы можете отдать мне кольцо и вернуться в Англию, как только пожелаете.

— Думаю, что решение останется за вами.

— Не совсем. Мне кажется, что месяц в оазисе все расставит по своим местам. Я отнюдь не собираюсь выступать в роли тирана, решая, как долго вы пробудете с моей семьей. Может, мы вам понравимся.

— Что тогда?

Жанна ждала ответа с напряжением, которое пыталась сделать незаметным. Она нервно теребила маленький золотой амулет на запястье.

— Английский чайный домик будет чем-то новым на ярмарке в Эль-Амаре, — небрежно сказал он. — Вы можете остаться насовсем и открыть его там.

— Может быть. — Жанна постаралась, чтобы ее голос звучал так же небрежно, словно она и не ждала более теплого ответа. Будто бы его действительно заботило, что станет с ней дальше… Он ведь беспокоится на самом деле только о Рэчел и бабушке. Ей отведена роль моста, который соединит их. Она — английская девушка, которую он забудет, как только убедит бабушку, что может быть счастлив только с Рэчел…

— Я подумаю над этим, сеньор.

— Вы о чайном домике?

Она улыбнулась:

— Я уже вижу себя в фартуке и парандже, обслуживающей темноволосых арабов.

— Очень привлекательный образ, — пробормотал он. — Я буду поставлять вам образцы чая и сладостей. А сейчас вы можете налить мне еще одну чашку кофе, и я, пожалуй, съем один из этих фиников.

Жанна выбрала плод покрупнее и с улыбкой, которая скрывала ее подлинные чувства, поднесла его к губам Рауля. Он сжал финик белыми зубами, не отрывая от нее взгляда, загадочного и глубокого, как сама пустыня.

Они молчали оба, и Жанна смотрела вдаль на тени, падающие на пески. Казалось, что воздух дрожит от какой-то странной вибрации. Ей завладело ощущение безвременности. Тишина время от времени прерывалась отдаленным воем шакалов и потрескиванием веток тамариска в костре, посылающем в небо запах ароматного дыма и столпы искр.

Ночь была полна очарования, чувства свободы и страсти — такой же чистой, как звезды. Бесконечно далекие, они казались близкими, как тогда, на мечети.

Дон Рауль сравнил пустыню с женщиной, и она действительно напоминала женщину, закутанную в шифон, затканный драгоценными камнями.

— Как тихо, — прошептала Жанна. — И все равно в душе ощущаешь что-то важное, близость к самой сути.

— После этого ночь в городе кажется уже искусственной, не правда ли? Свет неона, высокие здания, пары, которые ищут забвения в грязных бистро, где из усилителей звучит джазовая музыка. Человек создал цивилизацию и теперь недоволен.

— И тем не менее все уверяют, что прогресс необходим! — воскликнула Жанна.

— Прогресс стал работать против человека, который уподобился змее, кусающей собственный хвост, — возразил Рауль.

— Я могу понять, почему вы так охотно возвращаетесь в пустыню, сеньор.

— Только здесь можно слушать тишину. Нет звуков транспорта, грохота рушащихся зданий и возводимых небоскребов.

— Может быть, вы старомодны, сеньор?

— Я знаю, что для меня предпочтительна свобода, которую дает пустыня, но вам-то это все в новинку. Вы очень молоды и незащищенны. В городе люди проходят не замечая друг друга, они боятся сблизиться, потому что это предполагает включенность в надежды и нужды других. Вы как котенок среди тигров, Жанна Смит. — Он засмеялся. — Но даже котенок обладает смелостью. Вы наблюдали, как маленький пушистый звереныш залезает на высокое дерево исключительно из любопытства?

— И что?

— Вот так и вы решились уехать за тридевять земель, да еще с таким типом, как я.

— А что вы за человек… на самом деле?

— Вы спрашиваете о моей личной жизни?

— Нет. Как я могу?!

— Можете, — лукаво сказал Рауль. — Признайтесь, вы ведь опасаетесь, что дома у меня гарем.

— Почему?

— Потому что коль скоро у меня есть гарем, то вы можете стать одной из наложниц.

Затаив дыхание, несколько напуганная его словами, Жанна пристально смотрела ему в лицо. Рауль расхохотался, и ей захотелось ударить его, потому что он чуть не заставил ее поверить в очевидную глупость.

— Вам доставляет удовольствие потешаться над моей наивностью, не так ли? — Щеки у нее горели. — От вас всего можно ждать. Вы невозможный человек.

— У меня все основания считать и вас таковой. Вы совершенно необычная девушка.

— Я понимаю, что для вас непривычно встретить девушку моего возраста, у которой никогда не было бойфренда.

— Опасное положение дел! — возопил он. — Вы уже созрели для того, чтобы влюбиться — хотя бы из простого чувства любопытства. А у меня в Эль-Амаре есть красивый молодой кузен по имени Ахмед. По-арабски это означает «достойный похвалы».

— Вы считаете, что девушкам нравятся лишь красивые лица?

— Иногда они так ослепляют, что другие качества становятся не важны.

Жанна не решалась посмотреть в лицо дона Рауля, освещенное неверным светом костра, хотя уже давно знала и любила каждую его черточку. Теперь ей нравилось даже выражение глубокого изумления и иронии, которое появлялось в его глазах, когда она по молодости решалась спорить с ним.

— Я не буду притворяться, что знаю мужчин, сеньор. Я восхищаюсь интересными людьми, но знаю, что мужчин-то уж точно привлекают красивые, а не ординарные лица.

— Напрашиваетесь на комплимент, Жанна?

— Отнюдь нет. — Она негодующе посмотрела на Рауля. — Лести я предпочитаю правду, и мне не хочется услышать сладкий обман. Я обыкновенная… вот у донны Рэчел прелестное лицо. Она похожа на Мадонну.

— Вы тоже мне кое-что напоминаете.

— Котят?

— Золотую мимозу на фоне бледной стены. Вы не красавица, в классическом смысле, но и не серая мышка. В вас есть что-то индивидуальное — из-за мадам Нойс это качество терялось, пока я не увидел вас в кустах мимозы. Вас можно было бы и не заметить, если бы не огромные глаза. Они становятся почти синими, когда вы испуганы. Почему вы выглядели как потревоженная лань?

— Вы знаете ответ на этот вопрос, дон Рауль.

— Правда? Я показался вам опасным?

— Отчасти.

— Что еще? Ну же, я настаиваю на ответе.

— Вы сказали что-то донне Рэчел, и она заплакала.

— А! Хотите знать, что я сказал ей?

— Нет.

— Я сказал ей, что она не пострадает из-за глупости сестры. Что принцесса Ямила не распространит свой гнев на других членов семьи Джойосы, я за этим прослежу.

— Значит… она плакала не оттого, что вы причинили ей боль?

— Наоборот.

— Конечно. — Голос Жанны смягчился. — Вы не могли быть грубым по отношению к столь очаровательной женщине.

— Нет. Это все равно что раздавить мотылька.

— Я… мне жаль, что я несправедливо судила вас, сеньор.

— Это все из-за моего лица, — загадочно сказал он.

«Да, — подумала Жанна. — Он хорош, как Люцифер. Но за этой дьявольской улыбкой иногда прячется такая доброта, что женщина плачет от радости». А она-то, наивная глупышка, решила, что слезы Рэчел вызваны его злыми словами.

— Я никогда не встречала никого похожего на вас, сеньор. Иногда кажется, что вы сознательно стараетесь казаться более жестоким, чем вы есть на самом деле.

— Вы испытываете облегчение оттого, что я не кусаюсь? — Он вдруг быстро поднес ее руку к своим губам.

— Пожалуйста… — Жанна попыталась выдернуть руку, но Рауль прижал ее ладонь к своим губам, и девушка почувствовала, что он улыбается.

— Вы говорите так храбро, а на самом деле вы боитесь меня до дрожи в коленках. Бедный ребенок! Вы бы предпочли общество серьезного сероглазого юнца, который говорил бы о чем угодно, только не о взаимоотношениях женщины и мужчины и не о любви?

— Я… я очень устала, — взмолилась Жанна. — Мы можем лечь спать?

— Конечно, — вкрадчиво произнес он. — Если хотите. — В его глазах играла усмешка.

— Дон Рауль! — Она вскочила, выдернув свою руку и испытывая желание бежать сломя голову — увы, рассчитывать на то, что за пальмами скрывается женское общежитие, не приходилось. — Вы… вы знаете, что я не привыкла оставаться наедине с мужчиной, и пользуетесь обстоятельствами.

Он подскочил, как пружина. Рауль нависал над Жанной, как гора, и сейчас она, как никогда, ощущала его непредсказуемость, его ярко выраженное мужское начало и ее собственную беспомощность. Нечестно с его стороны вести себя подобным образом лишь из-за того, что они тут совсем одни. Ведь на самом деле он хотел бы видеть на ее месте Рэчел!

— Вы не можете знать, что на самом деле означает «пользоваться обстоятельствами», — бросил он в сердцах. — Я что, приставал к вам? Дал понять, что хочу заняться с вами любовью? Да стоит мне только дотронуться до вашей руки, как вы тут же впадете в панику.

У нее запылали щеки. Получается, это она домогается его любви? Слишком поздно Жанна поняла, что, поведи она себя более неприступно, он ограничился бы поддразниваниями. А сейчас он смотрит на нее такими глазами, будто догадался, что его прикосновения вызывают у нее отнюдь не тревогу.

Сердце ее учащенно билось. Что он сейчас предпримет? Она не могла говорить… ее голос будет дрожать, слезы обиды и смущения покатятся по щекам. Нет ничего мучительнее, чем влюбиться в человека, от которого эти чувства надо скрывать… из-за того, что он любит прелестную женщину. А она — всего лишь наивная девчонка, которая его забавляет.

— Вы так хотите спать, что у вас глаза закрываются. — Рауль повернулся и пошел к машине, а она постаралась как-то взять себя в руки.

Он тем временем вынул из машины спальные мешки и принес их к костру.

Раскатив их, он расстегнул на них «молнии». Жанне страстно хотелось поскорее туда забраться: ветер становился все более холодным, и она дрожала.

— Идите сюда. Будем спать с этой стороны костра, деревья защитят нас от ветра.

Жанна старательно избегала его взгляда, подходя к мешку, на который ей указали. Она сняла его пиджак, туфли и скользнула внутрь, а Рауль застегнул его. Жанна чувствовала себя обезоруженной, но все еще настороженной.

— Благодарю, — пробормотала она.

— Скромница, значит. Вот как? — Он смотрел на ее волосы — пушистое золотое облако вокруг юного растерянного лица. — Вы боитесь, будто из-за моего кольца на вашем пальце я забуду, что мы лишь изображаем влюбленных?

— Это всего лишь спектакль, — кивнула Жанна, хотя ее сердце кричало другое.

— Вы правы. Это игра. — Губы его изогнулись в улыбке, но глаза остались серьезными. — Вы сегодня впервые спите под звездами?

— Да. Кажется, что они так близко… А мерцают так тепло, словно на тебя смотрит тысяча глаз.

— Глаза ангелов-хранителей?

Она улыбнулась:

— Может быть, сеньор.

— Значит, вы можете спать спокойно, хотя я совсем рядом — можно рукой дотронуться.

— Я рада… — Она прикусила губу. — Я хочу сказать, что меня пугала бы пустыня и шакалы, а с вами не так страшно.

— Шакалы не подходят близко к огню, а я всегда сплю очень чутко. Вы сейчас похожи на ребенка, даже ноги не достают до дна мешка, — улыбнулся Рауль, касаясь основания мешка.

— Не надо, — нервно засмеялась Жанна. — Я боюсь щекотки.

— До чего ж молода, — пробормотал он, — так много еще предстоит узнать. Вы напомнили мне, как я первый раз спал в пустыне и каким мне все представлялось. Мне было всего девять лет. До сих пор не могу забыть свои впечатления. Я понимаю вас, дорогая.

Жанна грустно улыбнулась. Нет, он не может понять ее до конца. Она ведь не девятилетний мальчик, а взрослая девушка, которая находится вдалеке от привычного для нее мира. Одна в пустыне, рядом с мужчиной, которого любит. Рауль, конечно, не догадывается, как бешено забилось сердце маленькой англичанки, когда он слегка коснулся ее лица, скользнув пальцами от щек к губам.

— Вы рады, что поехали? — спросил он.

— Не хотела бы пропустить такую поездку, сеньор.

— Завтра мы окажемся в Эль-Амаре. Тут-то и начнутся тяжкие испытания.

— Я… я до сих пор не уверена, стоит ли вам говорить принцессе правду.

— И как тогда мне объяснить ваш приезд?

— Не знаю…