Так что соскучился капитально. Малую вообще, считай полтора года не видел: когда домой приезжал — она у своей бабки в селе была. Он не додумался, решил своим сюрприз сделать, вот и не сложилось. Но хоть с матерью да с тетей Томой увиделся. И с мужем тетиным новым. Точнее, мужем он пока был только на словах, хоть Кузьме показался нормальным мужиком, да и мать о нем хорошо отзывалась, и Кристина в письмах писала, что «отчим» хороший, добрый, внимательный. Но чтоб не лишиться места в очереди на квартиру от комбината, которая была уже очень близкой, расписываться они не торопились. Все ж таки у матери-одиночки больше шансов.

Кристина ему потом насчет этого приезда много высказала в письмах. Грозилась никогда не простить, обижаться обещала вечность. «Не писать» ему больше клялась. Ага, аж на три дня ее обиды хватило, судя по почтовым штемпелям. Но Кузьма, само собой, по этому поводу в ответном письме не острил. Даже искренне прощения попросил за свой ляп.

Честно говоря, он каждого ее письма ждал, хоть и получал их несколько раз в неделю. Другим парням девушки и невесты не писали столько, сколько ему Кристина, вызывая зависть у сослуживцев таким вниманием из дома. Хоть Кузьма и говорил парням, что это сестра. Сам ждал почту каждый день. Наверное, без ее писем совсем иначе переносил бы службу, а малая знала же его характер. И отношение Кузьмы к подобному. Мелкая самая, а лучше других понимала, что написать и какие слова подобрать, чтобы уговорить его «не париться», не заводиться, просто отслужить и вернуться домой. Хоть Кузьма ни разу и не рассказывал ей ничего в «подробностях», когда ответы писал. А все равно — Кристина словно мысли его читала, даже на расстоянии в половину страны.

Только однажды за эти два года был перерыв в письмах Кристины на целых две недели. Сначала Кузьма решил, что заучилась, некогда. Потом допустил, что еще какие-то заботы, хоть внутри и поселилось смутное подозрение и сомнение — не могла его Кристина просто так взять, ни с того ни с сего, и перестать ему писать. Он ее даже не подкалывал ничем в последнем письме — с какой стати? Но успокаивал себя тем, что случись чего — мать позвонила бы или написала. На шестой день без писем он дозвонился на работу к матери.

— Что с Кристиной? — не имея времени на долгие разговоры, с ходу потребовал Кузьма ответа.

Мама замешкалась на какое-то мгновение, но Кузьма уловил.

— Нормально все, сына, в школе контрольные, писать некогда пока, — наконец, неловко попыталась исправиться мать, поняв, что сама себя выдает.

Так он и поверил. Она ему письма строчила, когда у нее экзамены в конце года прошлого были. Уж среди контрольных — время бы нашла.

— Мам. Что с Кристиной? — еще раз ровно спросил он.

— Сыночка, все нормально…

— Я ж в самоволку уйду и к вам приеду, чтоб выяснить, — заметил он.

Без угроз, просто предупреждая о своих планах.

Мать помолчала пару секунд, но он чувствовал, что она сдалась.

— Напугали ее сильно, сына. Нормально все с малышкой, цела-невредима, просто боится пока тебе писать, думает, что ты поймешь, переживать будешь. Не хотела Кристина тебя волновать. И нас просила не говорить тебе. Но ты и так…

— Кто напугал? Как? — он рыкнул так, что дежурный удивленно покосился в его сторону.

— Да не знаем. Отморозки какие-то. Гнались за ней вроде, когда Кристина к репетитору по математике шла. У нее с этим всегда непросто было… А как ты уехал, сам знаешь — числа малышке не даются. Вот и занимается. И белый день на дворе, она же сразу после школы с репетитором занимается, и недалеко тут. А гнались за ней два парня, Кристина от них в мусорном баке в итоге спряталась. Там и отсиделась, несколько часов ждала, боялась, что еще ищут. Потом вернулась домой. В чувство еле привели. Что за времена пошли, Боже! Днем на ребенка нападают, страшно по улице ходить, — мать тяжело вздохнула. — Она пока репетитора посещать перестала. Мы провожать никак не можем.

Мать говорила, а у него в глазах потемнело от бешенства, что кто-то посмел его малую тронуть. Кузьма чуть трубку телефона не раскрошил, кажется. Кто? Если рядом с домом, кто-то же оттуда, свои, кого и он знать может… Со всего этого бешенства в стену садануть кулаком захотелось. А еще найти тех, кто бы это ни был, пусть и понимал Кузьма, что вряд ли получится, и надавать по шее так, чтоб больше никогда в голову не пришло детей пугать.

— Я понял, мам, — старался сдержаться, но ярость все равно в голосе прорывалась. — Времени нет больше на разговор. Не пускайте ее никуда, — распорядился он и закончил звонок.

Только от того, что выяснил, легче не стало. Первый и последний раз в тот день за все время службы нарвался на гауптвахту. Достали, подвернулись остряки в бараке, попали под горячую руку… Но Кузьма отработал. А еще — впервые первым написал ей письмо, огромное, как для него, и ни о чем серьезном, по факту. Описывал военную часть, то, что можно было, о нескольких сослуживцах рассказал из тех, которые нормальные, с которыми нашел общий язык, о погоде пытался сочинить. С ошибками, конечно, косноязычно, как умел. Так и не научился писать нормальным языком, она ж его в этом страховала всегда. Пургу всякую нес, короче. А в конце добавил, чтобы она присылала ему все вопросы по математике, он объяснит и на все ответит.

Не любил писать страшно. Но ради малой уж прижмется, заставит себя. И слова найдет.

У него все еще барабанило что-то в голове, стоило представить, как она могла испугаться. Дикое что-то внутри от этого ворочалось, заставляя беситься и переживать за Кристину. И как только выдалась первая увольнительная, смотался в город, купил ей подарок — плюшевого котенка, какого-то модного, реально похожего на настоящего, пушистого до жути, но адекватного такого, не сильно уж «девчачьего». Не то, чтоб Кристина котов любила, но эта игрушка показалась ему самой лучшей. А что еще ребенку подарить? Да и стоило столько, что он еще и в долг у друга занял. Тот без споров дал: малую сестру порадовать — святое. И отправил тут же посылку.

Кристина ответила сразу, наверное. Он через несколько дней ее письмо получил. И извинялась на две страницы за свое «молчание», поняла, что он узнал, пыталась объяснить, почему не хотела ему говорить. Но и вопросы честно написала по алгебре, пару задач по геометрии, которые никак ей не давались, для примера.

С тех пор перерывов в ее письмах не было. И он старался отвечать быстро, как бы сложно это ни оказывалось, чтобы помочь малышке.

И вот он домой едет, наконец. Мать должна была ключи у соседей оставить — дома же никого. Говорила, что Кристина упрашивала их разрешить ей пропустить один день, чтобы его встретить. Но они не позволили — конец года все-таки, еще нагуляется и наобщается. Теперь же Кузьма навсегда возвращается. Так что дома его точно ждал обед, в этом Кузьма не сомневался даже, и тишина. Как раз выспится с дороги, пока все вернутся. Наговорится, а завтра по друзьям махнет.

Так что Кузьма со спокойной совестью добрался, забрал ключи. С каким-то странным чувством нереальности происходящего зашел в квартиру, где вырос, считай. Отвык, оказывается, за эти два года. И все таким маленьким показалось вдруг, таким тесным. И с балкона смотреть — не так уже и высоко. И земля близко.

А раньше не замечал. Но родным все до того было, что в сердце защемило. Даже порадовался, что дома никого — не хватало еще начать носом хлюпать, как девка. Прошелся по коридору, кухне, зашел в их комнату с матерью, улыбнувшись, когда увидел того самого кота на своем диване. Знал, что сейчас Кристина тут обитала, с его матерью. Чтобы у тети Томы с «мужем» типа своя комната была. Кузьма не имел ничего против этого — свободное же место, да и мама его только радовалась. Правда, насколько знал Кузьма, сама тетя Тома по данному поводу немного волновалась и все извинялась.

И теперь надо будет что-то решать, но Кузьму это не особо парило. Он и на полу мог поспать какое-то время, не барин. Квартиры обеим семьям, вроде как, еще до осени обещали, перетерпит. Хотя Кристина тридцать раз написала в письме, что она на раскладушке в кухне поспит, ей не сложно… Ага, счас, так он и положит ребенка на раскладушку.

Да и вообще, надо было ему что-то думать, даже если дадут квартиру. Он уже взрослый мужик, в конце концов, двадцать один год. Надо работу искать и с жильем тоже что-то думать. Не век же у матери на шее сидеть.

Взял этого кота, потрепал уши — видно было, что Кристина с ним носится, чувствовалось, что не просто поставила игрушку на полку, а постоянно таскает, уже потрепанный. И его порадовало, что угадал с подарком.

Все остальное не поменялось: диван, на котором мать спала в противоположном углу, небольшой письменный стол у окна, рядом с дверью на балкон. Древний, купленный матерью в комиссионном сто лет назад. Теперь заваленный учебниками Кристины. В его бытность в школе стол почти пустой всегда был, Кузьма особо не парился с домашним. А сейчас: и тетради, и справочники, и пособия какие-то. По биологии особенно много. Пара по химии. Кристина всерьез увлеклась темой медицины: и сама ему об этом писала, и мать рассказывала. Хотела на врача поступать через год. Кузьма ее не отговаривал — по Кристине это занятие казалось, да и верил, что она такое вытянет. Это он по своей глупости и дурости сам себе все шансы для высшего обрубил. Ерепенился-ерепенился, и не поступил никуда из-за оценок. Мать тогда расстроилась сильно. Но сейчас об этом горевать казалось глупым, да и слишком он рад был домой вернуться.

Кузьма бросил сумку и первым делом залез в ванную, прям с удовольствием отмок, понимая, что при таком столпотворении в квартире неясно когда еще подобный шанс снова подвернется. Наслаждался тишиной и отсутствием расписания, режима — что хочешь, то и твори. Сам себе хозяин. Выкурил сигарету на балконе. Отмылся до скрипа. Переоделся в чистые штаны и футболку, и пошел разбираться с обедом.

Тут родные и правда расстарались. Чисто банкет. Ощущение, будто десять человек из армии ждали, а не его одного: и котлеты, и отбивные, и жаркое с мясом, даже редиску где-то достали, но хоть на салат еще не покрошили. Блины с чем-то стояли горкой, даже миски не хватило, чтобы их накрыть толком — это точно малая, у нее лет с десяти все с тестом ладилось и получалось лучше, чем у обоих матерей. На нижней полке обнаружились «заварнушечки» — пирожные с кремом из сгущенки и масла, которые тоже только у Кристи и получалось сотворить. Офигеть, сколько ж они денег на продукты потратили? А времени? Два дня готовили, что ли? Или сегодня всю ночь? Они хоть спали?

Покачав головой, немного оторопев от размаха, Кузьма с подозрением заглянул в морозилку: если уж малая на пирожные замахнулась, то и … Точно, в морозилке, на картонных листах, которые его женщины берегли, как зеницу ока, один на другом, ровными рядами лежали домашние пельмени, притрушенные мукой.

Расплывшись в улыбке, Кузьма полез по ящикам в поисках кастрюли. Пельмени он особо уважал. Особенно домашние, которые Кристина лепила. Понятия не имел, чего она в них добавляет, вроде ничего особенного же, но ни у кого больше таких не пробовал. По пути цапнул одну котлету, быстро сжевал, ожидая, пока вода начнет кипеть, достал тарелку…

И тут услышал, как провернулся замок и распахнулась дверь. Странно, еще и двенадцати нет, для всех рано..

— Кузьма? — с порога позвала Кристина с такими нетерпеливыми нотками в голосе, что заставила его расплыться в улыбке. — Вернулся?

Послышался грохот, с которым малая бросила сумку с учебниками на пол, и возня, пока она снимала обувь.

— На кухне, малая, — отозвался он.

И уже двинулся в сторону выхода, чтобы как следует обнять малышку, когда Кристина влетела в кухню просто, и сама застыла в дверях, восторженно уставившись на него.

— Кузьма! — со звенящей радостью воскликнула она, даже в ладоши прихлопнув.

А у него вот дар речи отняло полностью. И даже захотелось на секунду зажмуриться. А еще — заглянуть за спину этой девушке, разыскивая свою малявку с тупым вопросом «ты кто?». Потому что эта Кристина, которая завороженно смотрела сейчас на него — вообще новой была. Совершенно другой. Кузьма ошалел, по-дурному застыв у холодильника с открытым ртом и пялясь на нее.

«Малой» как не бывало. Вместо нее перед Кузьмой стояла потрясающе красивая девушка, у которой от той, «старой» Кристи, были только блестящие восторгом глаза.

— Кузьма! Вернулся! — еще раз воскликнула эта девушка, и бросилась к нему.

А он стоял и не мог челюсть с пола подобрать. Но руки как-то сами собой схлопнулись на тонкой талии, крепко прижав Кристину к своему телу, когда она повисла на его шее. И в голову шибануло так, что в глазах поплыло. Как-то вообще не к месту вроде, вспомнилось, как давно у него девки не было. Все тело напряглось, словно закаменело. И захотел бы, не смог ее сейчас выпустить. А не хотелось ни капли. Понимал как будто, что не в ту степь его несет, а не мог остановиться. Опустил голову, зарылся лицом в ее волосы, кажется впервые заметив, какие они у нее гладкие и блестящие, чуть отдающие красными всполохами на солнце, хоть и темные. Струятся по его пальцам, когда Кузьма в ее косу ладонью погрузился, растрепывая прическу. Блин, и не понял же когда… И пахнут травой, свежестью такой! А сама вся Кристина — тонкая, гибкая, крепкая, словно молодое деревце. Держит в руках — и веса не чувствует. Точнее, чувствует как раз, ощущает все, но от этого так хорошо, что отпускать не хочется. В платье такого сочно-зеленого цвета, что аж глаза резало, словно те самые листья, на которые он всю дорогу из поезда любовался. Точно, его мать шила, у нее в этом деле талант имелся… И такие изгибы под этим платьем чувствуются, что «мама не горюй»! Дыхание распирает грудную клетку, воздуха мало, словно сто кругов по плацу в солнцепек отмотал. И вены рвет вдруг проснувшимся желанием, такой дикой потребностью, которую и в страшных снах не думал к Кристине испытать. Словно впервые женщину обнял в жизни вообще. Всего трясет.