— Японский бог! Блондинка! — хрипло шепчет в самое лицо. Глубоко втягивает в себя воздух. — Как ты додумалась до этого, малышка? Не выношу блондинок…

— Ой ли?! — хмыкнула, сама не ведая, почему именно сегодня все ее тормоза сорвало. Прижалась еще крепче, понимая, что и она впивается пальцами в его кожу на затылке. — Беда, родной. Совсем все плохо, да? А ведь сам требовал, чтобы я подстриглась… Не нравится? Поеду к мужу тогда, раз тебе так гадко…

- ****! Я его в бетон закатаю, слово даю. Чтоб не доводил тебя больше, — сипло и как-то безнадежно выдохнул Кузьма, прижав ее к себе так, что и вдохнуть не получалось. Не то что уйти куда-то. И в глаза так смотрит, что Кристина о дыхании уже не вспоминает. — Запах не твой! — рыкнул почти, с обвинением, зарылся в ее волосы лицом.

— Проблема разве? После первого же мытья решится…

Они не говорили уже даже, хрипло шептали, а у обоих, она точно знала, в голове одни и те же картинки: горячая вода по волосам и тесная душевая кабинка, пар глаза туманит. Только им и не нужны взгляды.

Руки на коже друг друга, горячая вода между пальцами, которые давят, до сладкой дрожи тело сжимают. А у них кровь еще горячее, и бурлит в венах, рвет артерии, заставляя кричать и стонать от удовольствия обоих.

Его губы на ее затылке, между мокрыми волосами. Подбородок шею царапает, когда Кузьма погружается в нее резкими, глубокими толчками. Кулончики болтаются на цепочке в такт. Ее руки, упирающиеся в мокрую стену.

Тело к телу, кожа к коже, они друг в друге. Не в плоти даже, в крови, казалось. И ничего больше не надо…

Веки сами собой прикрылись, потяжелев. С ее губ сорвался хриплый вздох, больше похожий на стон. И будто завис в плотном воздухе салона автомобиля. Кристина как наяву ощутила щекотное скольжение капель воды по спине, по щекам, по шее. Уже ногтями впилась в кожу на его шее.

Он резко втянул в себя воздух. Уже здесь. Сейчас. И дернул Кристину на себя до конца.

Пальто съехало с ее плеч, упав на сиденье. Но холодно не стало.

Кузьма приподнял, усадил Кристину на свои бедра. Жесткие. Возбужденные. Не успела бы возразить, даже если бы хотела. Обхватил руками, словно всю сразу обнять пытался: спину, плечи, бедра… Волосы ерошит, растрепывает эти вьющиеся локоны…

Его руки лихорадочно, жадно метались по ее телу, заставляя пульс Кристины зашкаливать, задыхаться, словно она жаром над огнем дышала.

— Мавка моя… Красивая самая… Родная…

Хриплый, низкий шепот с горловым стоном, с такой потребностью, что ее будто током пробило. Так близко… Господи, сколько же лет они не были настолько близко?! И нет уже сил отстраниться, не может остановить его… Дышит его ароматом, сама в вихры Кузьмы пальцами зарылась, цепляется.

А Кузьма это ощутил на подкорке, видимо. Втянул через нос воздух всей грудью и прижал ее голову, лицо, губы — к себе. Не оставил никакого шанса вырваться. Напал на ее рот, нарушив все запреты, что она устанавливала. Целуя с такой жадностью, что затрясло обоих.

Кристина забыла про разум, контроль и то, как после вновь будет больно и невыносимо. Выгнулась, прильнув к нему еще сильнее, забралась пальцами под пиджак Кузьмы, начала вытягивать сорочку из-под брючного пояса. С галстуком сейчас просто не совладала бы — слишком руки тряслись. А так хотелось, так необходимо было к его коже прильнуть, ощутить своей…

Он сам рванул узел галстука, ослабляя. Второй ладонью продолжая плотно прижимать ее голову, ее рот к своему. Волосы в полном беспорядке у нее из-за него… У него — потому что она ерошит… А Кристина уже под рубашку ладонями забралась.

Он дернулся от первого касания ее пальцев так, будто Кристина через него заряд дефибриллятора пропустила. Словно всей поверхностью тела тянулся за ней, за ее руками. Ее прикосновений требовал.

— Ку-у-зьма! Любимый мой…

С грудным стоном принялась мять, тянуть ткань вверх, попутно расстегивая пуговицы. А он все целует и целует. Спасения нет! Нападает на ее рот, врывается языком. Кусает губы. Себя позволяет кусать в этой сумасшедшей потребности и нужде.

Говорят, не бывает бывших наркоманов и алкоголиков. Есть те, кто зависимы, но решили завязать. Вот такими и они, похоже, были. Были… А сейчас сорвались из своей «завязки».

В ушах кровь барабанила так, что Кристина плохо слышала. Их дыхание, их тихие, сдавленные стоны перекрывали для нее все остальные звуки в мире. Его руки, его тело — были всем ее миром. Всегда.

Так долго… Господи! Сколько же вечностей она не касалась его так? И как быстро поняла, что жить без этого не может больше. Ужасно. Невыносимо. До разрыва сердца. Но и без этого никак. До горечи сладко. До соли на языке от собственных слез, от испарины на его коже, которую не могла не целовать, слизывая.

Не понимала, что он ее свитер тянет вверх, продолжая обнимать, гладить, сжимать все, до чего только мог достать руками, пока не ощутила, как ее живот — его напряженного пресса касается. Его пах дернулся вверх, вжимаясь в ее разведенные бедра. Туда, где Кристина до боли в нем нуждалась. Ладонь Кузьмы сжала ягодицы, делая контакт еще теснее, еще интимней.

Это оказалось слишком. Сверх выносимого. Настолько остро и нужно, что отрезвило болью в душе, в груди взорвалось мучительным стоном.

— Стой! — уперлась руками в его ребра.

Боже! Когда успела расстегнуть ему рубашку полностью? Когда галстук с него стащила, отбросив на пол салона? Не помнила. Словно сознание померкло в те мгновения, когда дорвалась до Кузьмы.

Горло болит, печет от того, с какой частотой дышит. И его грудная клетка под ее руками ходит ходуном. Кузьма дышит тяжело, сипло. И смотрит на нее таким взглядом, что мороз по коже… Елки-палки — он с нее свитер стащил! Прижата к нему. Тело к телу. Так, как обоим слишком сильно необходимо.

А ее реально трясет. Самым настоящим образом. Упирается в его плечи вытянутыми руками, а руки эти подгибаются. И в голове гулкий звон. Перед глазами — «мушки» летают.

Гипероксигенация подкрадывается, не иначе.

— Мавка… — Даже не говорит, одними губами шепчет.

Своим почерневшим взглядом удерживает, руками, которые сжались до хруста на ее теле. Давит ей на спину. Настаивает. Не готов сейчас отступить, сдать назад. Не хочет отпускать. А у нее сил не хватает.

Только что это изменит? Кому легче станет?

Кузьма зажмурился так, будто она его ударила.

Неужели вслух сказала? Кристина уже не понимала, что говорит, а что думает. Где потребность, а где реальность?

Нависла над ним, замерла, на этих трясущихся руках раскачиваясь. Волосы по плечам, укладка «к черту». Пытается остановиться, не понимая, что руки опять его гладят, пальцы обводят татуировку в виде буквы «К».

— Отпусти, — тоже губами шепчет.

Сама себя не слышит.

Кузьма, так и не открыв глаза, будто не желая видеть упрек и боль в ее взгляде, просто молча качает головой. И держит, держит, держит… Гладит ее спину, плечи, шею, щеки. То и дело грудей касается, лаская через бюстгальтер. Как одержимый. И она такая же.

Это взрывает ее мозг. Сотрясает все тело невыносимой обидой и болью. Кристина сама не понимает, как начинает вырываться, сопротивляясь, отбиваясь от его рук. Толкает, бьет его по плечам, по груди. Не потому, что ей неприятно или не хочется. А от того, насколько сильна эта потребность. Из-за того, сколько боли он ей причинил, и снова доставляет.

Ее трясет все сильнее, словно в ознобе.

— Ты доволен?! Доволен, черт тебя возьми?! Счастлив, Кузьма?! — хотела бы кричать, а сил нет.

Да и нельзя. Словно на подсознании, на каких-то базовых уровнях помнила, выбила себе зарубки о том, что ни в коем случае выдавать никому нельзя.

Хрипит, будто не гортанью, не горлом говорит — а грудью, животом, куда год за годом свою боль заталкивала и обиду. Ужасную обиду на самого дорогого и любимого, когда уже и с ненавистью спутать можно.

— Получил, чего мечталось, Кузьма?! Добился?!

И бьет его, потеряв контроль над истерикой.

Кузьма поймал ее запястья. Перехватил, окольцевав своими пальцами. Сжал крепко. Не потому, что она ему реальную боль причинила. Не позволяя самой себя поранить. Вновь глянул в глаза — а в его взгляде такой омут черный плещется, такая же боль, как и в ее, наверное. Свел ее запястья вместе.

Молча, ничего не отвечая на упреки Кристины, прижался к ее сжатым кулакам губами.

— Я могу тебе все дать… — хрипло шепчет в ее кожу.

Но взгляд опустил. Потому что оба понимают — мимо. Не то. Все на прежних позициях.

— Ничего… Ты ничего мне дать не можешь, родной, — не сказала, стоном выдохнула безумную боль. — Потому что это «все» — мне никогда не было нужно…

Даже не пересела — скатилась с него. Нелепо и несуразно. Заставив свое тело центр тяжести перенести. Не хватало сил добровольно отказаться от такого важного и дорогого ощущения Кузьмы под своими руками. А он все еще ее запястья держит.

— Отпусти, — повторила.

Сил нет, не вырвется. Ее эти несколько минут измочалили. Перемолола эта вспышка страсти и их одержимости, истерики… Безнадега сломила, которую видела в его взгляде.

— Мавка…

— Замолчи! — хрипло.

Выдернула руки и закрыла уши. Не могла, не хотела слышать. И куда весь кураж подевался только? Снова и снова те же ошибки. По замкнутому кругу ходят, как заключенные на прогулке в тюремном дворе.

А Кузьма потянулся в ее сторону и сгреб Кристину со спины в охапку. Вперемешку ее пальто между ними, свитер, его распахнутая рубашка, пиджак, так и норовящий влезть между кожей. И ни с чем несравнимое ощущение тепла тела Кузьмы.

Его подбородок прижался к ее плечу.

— Счастлив? — вновь спросила она, дрожащими руками пытаясь расправить свитер, чтобы понять, какой стороной надеть тот правильно. Но сейчас уже не вырывалась.

А больно так, что сил нет. На грани с физической болью, когда каждый нерв рвет и суставы выворачивает. И снова мутит. Две зефирки за полдня точно не способствуют здоровому желудку.

— Сама не знаешь? — тихо хмыкнул Кузьма.

И будто что-то упало сверху, вновь накрыв колпаком то пламя, которое пылало секунду назад между ними. Железобетонная сила воли, будь он проклят!

Но в душе всегда же только молилась за этого мужчину.

В конце концов, Кузьма отклонился и позволил ей натянуть свитер. А вот сам одеваться не торопился. Поднял руку, лично расправил волосы Кристины, еще на какое-то время задержав ее пряди в своих ладонях. Намотал на пальцы.

— И что же тебя заставило так кардинально имидж сменить? — пытался вернуться к ровному тону, но она всю бурю эмоций, которые и он давил — слышала.

— Надоел прошлый? — предположила Кристина, не глядя на него. Глубоко вздохнула. Провела пальцами по лицу, словно в чувство саму себя приводила. — Захотелось заняться собой для разнообразия?

Кузьма не ответил. И Кристина все же повернулась, не поняв реакции.

— Очень красиво, малыш, — хрипло прошептал Кузьма, будто этого и ждал. Глаза в глаза. Чтобы она его реакцию видела. А пальцы все еще в ее волосах. — Обалденно просто. С ног сшибает…

Кристина зажмурилась, просто не рискуя сейчас ни смотреть на него, ни что-то говорить.

За это, что ли, ее вновь и вновь в землю втаптывает?

Выдохнула, пытаясь даже его запах изгнать из легких. Но ведь бесполезно все, разве она не знает?

— Я тебе деньги переведу назад, все равно не понадобились…

— Оставь. Не выдумывай, красивая моя. Бери больше…

— Не надо, я хорошо зарабатываю, — улыбнулась криво, посмотрела на него сквозь ресницы.

— Я даже слышать этого не хочу, — Кузьма фыркнул. — С юмором у тебя неладно.

Кристина протянула руку и начала сама медленно застегивать пуговицу за пуговицей на его сорочке.

— Разве в деньгах счастье, родной? — тихо спросила.

Даже глаз не поднимала, сделав вид, что целиком сосредоточена на своем занятии. Дошла до ворота, закончила. Наклонилась и на секунду прижалась губами к его кадыку, дернувшемуся от ее касания. Или от вопроса?

Отстранилась. Он уже не останавливал. Отпустил ее волосы, признав право Кристины на свободу.

— Ты куда? — спросил, когда она аккуратно взяла свое пальто.

— Собиралась зайти проверить кофейню, что на углу дома. Интересно, почему «авторской» называется, — так, словно бы ей это легко и ничего не стоит, поделилась своими планами.

— А потом? — не отпускал-таки. Хоть словами, а удерживал.

— Не знаю, Кузьма. — Кристина глянула прямо на него. — Может, в больницу загляну, раз уж здесь, рядом. Есть пара непростых пациентов, проверю, что и как…

— Прекрати себя загонять! — снова возмущается.