— От меня куревом несет, ну куда ты… — попытался притормозить ее, не имея понятия о том, куда все вывернет, если она все же его поцелует сейчас.

А Кристина медленно улыбнулась, с таким искушением, с таким весельем, что у него пульс враз подскочил до двух сотен, кажется.

— Глупый ты мой. Такой родной, и такой глупый… — наклонилась еще ниже к его губам. — Для меня с детства сигареты — тобой пахнут, — уже почти ему в губы прошептала Кристина, щекоча рот Кузьмы этим шепотом.

Это ли послужило последней каплей? Или ее слова, ударившие ему в голову? Или все вместе? Только он сорвался окончательно. Резко надавив на ее спину одной рукой, он прижал лицо Кристины к своему и впился своим ртом в ее губы, целуя жадно и по-взрослому. Царапая, потому что снова не успел побриться. Поленился, намереваясь потом, когда вернется, этим заняться. А теперь она тихо стонала от каждого его прикосновения. И он ощущал, как кожа Кристины покрывается мурашками. А оторваться не мог, даже чтобы спросить — не больно ли? Врывался своим языком в ее губы, облизывал, прикусывал. А его вторая рука все-таки добралась до груди Кристины под майкой, сжав нежную плоть, от ощущения которой у Кузьмы черепную коробку подрывало. Про то, что творилось с его пахом, и вспоминать было нечего. Он и хотел бы остановиться, но не мог — вжимал свои бедра в ее промежность, удерживал бедра Кристины крепко прижатыми к своим. Хоть малышка и не отстранялась, наоборот, скользила по его телу своим, неосознанно терлась, доводя обоих до белого каления. До такого напряжения страсти, когда колотить начинает, если в этот же момент желанного не получить. Пах горел огнем, каким-то садистским болезненным удовольствием ощущения ее на себе и недостижимостью при этом. Но Кузьма держался еще каким-то макаром. И только все целовал и целовал Кристину, царапая и прикусывая губы малышки. Пока у обоих дыхание не кончилось, вынудив прерваться.

Кристина задыхалась. Ее руки крепко обхватили его шею, а пальцы впились в затылок Кузьмы. Она дышала так надрывно, словно тонула перед этим, и сейчас пыталась хоть немного ухватить воздуха. Уткнулась лицом ему в шею.

Его руки все еще на ее теле, сжимают, гладят, заставляя Кристину выгибаться, тихо, надрывно стонать. И он задыхался, сам глотал воздух распахнутым ртом. И целовал ее веки при этом, брови, скулу дразнил губами, языком. Слабо отдавая себе отчет в том, что делает, продолжая натирать, дразнить ее грудь, скользнул второй рукой из-под майки ниже, провел пальцами по бедрам, погладив голую кожу ног. Поднялся выше, чувствуя, как каждая ее мышца под его руками начинает сотрясаться мелкой дрожью. Подцепил мягкую ткань шортов, потянул в сторону, поднырнув пальцами под них. Так же оттянул белье.

Малышка тихо застонала, как-то дернувшись. То ли испугавшись, то ли, наоборот, стремясь к нему и его ласке. Но Кузьма не собирался сейчас доводить до конца. Точно не в такой ситуации. Или, во всяком случае, не до своего логического разрешения. А вот ей захотелось дать максимум. Ощутить дрожь первого удовольствия Кристины, которое он ей доставит.

Снова впился в губы своей мавки, отвлекая, дурманя так, как и она его с ума свела. И коснулся самого нежного, шелковистого уголка своей малышки. Такого одурманивающе влажного и мягкого! Кристина застонала ему в рот, задрожав крупной дрожью.

Он сжал ее еще сильнее, продолжая и поцелуй, и свои настойчивые, напористые, но ласковые, давящие прикосновения, поглаживая, дразня. Ей не потребовалось много. Кузьма едва успел прижать ее голову к своему плечу, заглушив стон Кристины. И крепко держал любимую, позволяя обмякнуть, повиснуть на нем, до конца погрузиться в это удовольствие, ни о чем не думая и не заботясь. Сам едва не кончил, ощущая ее дрожь. И дышал так, будто спринт только что сдал. Кровь барабанила в висках, лоб испариной покрылся. Но он продолжал держать Кристю, и все еще нежно поглаживал ее чувствительные, дрожащие бедра.

Блин! Он однозначно был бы не против так каждое утро начинать вместо кофе. И по фигу, что у самого пах аж болит от желания и возбуждения.

— Кузьма… — тихо-тихо, едва слышно. Больше щекоча его шею, чем реально говоря.

— Да, малыш? — наклонился к ее лицу, целуя закушенные губы, натертые его щетиной, его ртом, горящие щеки.

— Люблю тебя, — казалось, что она вся расплавилась от этого оргазма. Словно растеклась по нему, окутывая своим теплом и жаром.

Мама дорогая, и это ведь он даже не вошел в нее! Что же потом будет? Что эта мавка сотворит с ним?!

— Выходит, я тебя тоже люблю, маленькая, — усмехнулся он в ее губы, легонько прикусив нижнюю.

Кристина блаженно зажмурилась, обнимая его дрожащими руками. И вдруг встрепенулась, попыталась сдвинуться. Кузьма не пустил, удержав на месте. Больно или нет, а он еще не готов был ее отпустить и лишиться веса Кристины, ее жара на себе.

— А ты, любимый? — как-то неуверенно и смущенно глянула Кристина на него снизу вверх. — Ты же не… — она покраснела, похоже, смущаясь пока открыто это обсуждать.

А он ухмыльнулся во весь рот. Чуть сжал пальцы, все это время продолжающие ласкать ее грудь.

— С этим мы потом разберемся, малышка. Не горит, — оно-то, как раз, горело адским огнем, как ему казалось. Но Кузьма от ее удовольствия какой-то нереальный внутренний кайф получил. И не хотел это пока смешивать. — Главное, что тебе хорошо, мавка моя. — Он вновь поцеловал ее в губы.

В этот раз коротко, но крепко. Вот знал же, чувствовал, что сорвется от поцелуя, последние ограничители перегорят… И перегорели-таки.

— Сейчас мне на работу собираться надо, малыш. А ты иди еще поспи, — поправил ее одежду, хоть так и не сумел заставить себя оторвать руки от груди Кристины. Гладил, дразнил, легонько сжимая.

— Не-а, — покачала головой Кристина, глубоко вздохнув. — Я тебе все-таки сварю кофе. И еду разогрею. А то знаю тебя, так и пойдешь, только сигареты выкурив. А у тебя же работа тяжелая. Ты хоть представляешь, сколько энергии твоему организму нужно, чтобы такие тяжести таскать? Нашел бы что-то больше по себе…

Похоже, пришла в себя малышка немного. Оседлала любимую тему, которую завела, как он грузчиком устроился — что это ужасно тяжелая работа. И Кузьма с его головой точно нашел бы что-то лучше. И легче. Переживала за него. А Кузьме от этого горячо в груди и в голове становилось. Дурел от нее с каждым днем все сильнее. От этой безоговорочной веры в него.

Отпустил, позволил встать, хоть и видел, что у нее еще дрожат и руки, ноги. Блин, ладно, у него самого руки дрожали. Вытащил сигарету и прикурил, пока Кристина кофе засыпала. А потом, понимая, что надо, поднялся, отложил в пепельницу и подошел к раковине, включил воду, сполоснул руки. Плеснул себе в лицо, на затылок, пытаясь мозги в порядок привести. Отпустило немного.

— Все будет, мавка, — пообещал, глянув на нее сквозь капли холодной воды. Подмигнул Кристине, зачарованно уставившейся за него и забывшей про кофе, по ходу. — Будет другая работа. Дай только срок. Разберусь. Освоюсь на гражданке немного. Кофе убежит, малыш, — напомнил он, хоть и не хотелось, чтобы она отводила этот одурманенный, влюбленный взгляд от него.

— Ой, точно! — переполошилась Кристя и подхватила турку дрожащими руками, все же немного расплескав.

А у него так хорошо на душе было сейчас, как ни разу после полноценного секса ни с кем не бывало. Кузьма подошел и обнял Кристину со спины. Уже просто, без поползновений. Хотелось ее все время в своих руках держать.


настоящее

Кристина осталась на ночь в больнице. Ни домой не пошла, ни в квартиру, что Кузьма подарил — не вернулась. Похоже, кабинет в больнице у нее сейчас настоящим домом и был. Позвонила матери, просто сказала, что хочет подумать, разобраться в себе. Мама не спорила, только грустно посетовала, что доля у них с дочерью какая-то несчастливая.

Сходила-таки в ту кофейню, про которую Кузьме рассказывала. Но долго там не высидела. Трусливо убежала. Хоть кофе и круассаны оказались выше всяких похвал. Только там как раз проходил какой-то мастер-класс «интуитивной живописи».

Кристина до сегодня не сталкивалась с этим понятием. Даже согласилась поучаствовать, когда организаторы увидели ее интерес и предложили. После встречи с Кузьмой, от которой до сих пор лихорадило, хотелось отвлечься. А чистый мольберт и яркие краски выглядели очень забавно. Даже в ее подавленном и измочаленном состоянии. К тому же рисовать предлагалось руками и особые навыки не требовались, как она поняла. Художественными талантами Кристя вроде никогда не обладала. Но когда Кристина взялась за дело, под расслабляющую, какую-то «космическую» музыку и медленные размеренные слова инструктора, по совместительству являющейся хозяйкой кафе… Что-то пошло не так и не туда, однозначно.

Сама не сразу поняла, что происходит и творится: с ней, с красками этими, с мольбертом… И снова глупо плакать начала. Но так непривычно: сухими глазами, беззвучно, словно просто задыхалась. Будто бы что-то из нее рвалось наружу мазками серой и темно-синей, какой-то багрово-пурпурной краской, старалось выбраться то, что она настолько долго внутрь себя заталкивала, не позволяя ощущать и проживать.

— Расслабьтесь, отпустите себя, — тихо посоветовала инструктор, тут же подойдя к ней. — Прекратите сопротивляться. Отпустите контроль, позвольте всему выйти…

Но Кристину такое предложение привело в настоящий ужас. Как она жить сможет дальше, если поступит подобным образом? Как выдержит? Она же умом тронется…

— Нет, — замотала головой, глупо ухватившись за часть фразы. — Мне нельзя без контроля. У меня же пациенты тогда умирать начнут, я должна все контролировать, — зная, что не о том говорит, и не в этом причина боли, раздирающей грудь изнутри, Кристина принялась с ожесточением вытирать руки тряпкой. — Нет…

Девушка-инструктор глянула на нее так серьезно, словно понимала всю ложь и боль Кристины. Только этого же быть не могло!

— Извините, — отложив тряпку, так до конца и не оттерев краску с ладоней, Кристина попятилась от нее. — Мне идти надо. Дежурство… Простите…

Ее не останавливали.

— Приходите еще, — только и предложила девушка, провожая Кристину взглядом.

Кристя неопределенно пожал плечами в ответ и, подхватив свои вещи, выскочила из этой кофейни, начав одеваться уже на улице. А горло все еще пекло от задушенного крика и слез, которые так и не сумели излиться.

Она знала это состояние. Понимала, что находится на грани нервного срыва, то и дело проваливаясь в истерику. А Кристине это совсем не было нужно. Некогда. Да и смысл какой? Что изменится?

«Глупо и неуместно», убеждала она саму себя, отправившись в больницу пешком, чтобы хоть как-то успокоиться. Прогулялась по парку, стараясь глубже дышать. И даже для самой себя неожиданно, позвонила Роме.

— Киса, слушай, давай забудем утро? — сходу начал муж, когда Кристина не успела сказать и слова еще. — Про детей и все остальное. Давай просто забудем. Я сильно жалею, правда…

— Ром, — прервала Кристина его, зачем-то наступая только на диагонально уложенные плитки на дорожке в парке. — Давай лучше про все забудем. Про последние годы. Я так больше не могу. И не в тебе даже дело, — вздохнула она.

— О чем ты говоришь, Кристина? — настороженно переспросил муж.

Она прям наяву увидела, как у него на лбу и вокруг глаз появились морщины. Рома не был плохим. Просто… Просто они чужие, и как бы она ни старалась, себя переломить не может. Даже назло Кузьме.

— Поезжай, наверное, к своим родителям, Рома. Думаю, нам стоит сделать то, что еще несколько лет назад следовало. Я в понедельник на развод подам. Не могу так больше…

— Кристина, не впадай в истерику, — возмутился Роман. — Какой развод? Ты о чем? Хороше же все…

— Что хорошо, Рома?! — то ли закричала, то ли рассмеялась Кристина, вспугнув стаю голубей в парке. — Что хорошо?!

— Я тебя люблю. Ты просто устала очень. Нам в отпуск надо…

— Я тебя не люблю, Рома. Вернее, люблю, но не так. Ты хороший человек, добрый, внимательный… Как брат. Младший. О тебе заботиться надо, не обижать… Только не могу я больше так, — вздохнула она и положила трубку.

Живопись на ней так сказалась, что ли? С чего вдруг решилась?

Но и зачем дальше это тянуть — не могла найти причины. Что ей — легче стало, что ли, от того, что замужем была? Да, Кузьму этим наотмашь била. Каждый раз не упускала случая больнее в сердце упреком пнуть. Хотел, чтобы у нее мужик под боком был все время? Надежный, домашний — вот, получи. Есть… Но добавило ли ей это счастья? А Роману?

«Не руби сплеча, киса. В понедельник поговорим. Остынь немного», — непривычно серьезное, пришло смс от Ромы.

Остынь… Хороший совет. Да только она к нему еще несколько лет назад остыла. Если до измены еще старалась, искала каждую черту, в которую можно влюбиться — то потом опустила руки. Так что точно знала — ничего к понедельнику не изменится. Но, по крайней мере, его ответ показывал, что к словам ее Рома прислушался и, вероятнее всего, поедет к родителям. Хорошо, Кристине не хотелось свою мать волновать еще больше, втягивая в выяснение отношений.